Кодекс пацана. Назад в СССР - Василий Высоцкий

ты с самого начала давай, чтобы понял пацан, как ему подобных нагибают. Сам видишь, у него в мозгах ещё идейность гуляет. А что щеглов просто разводят не понимает.

Киргиз вздохнул, потом закурил и начал говорить:

— Особо и рассказывать нечего. Жил в Люберцах, качался в подвале. Была своя «моталка». Район на район ходили. Иногда с переломами возвращался, но пацанский кодекс чтили — без оружия выходили. И упавших не пинали. А вот в восемьдесят втором по нашим авторитетам пошел слух, что на день рождения Гитлера на Пушкинской площади соберутся патлатые, чтобы отпраздновать днюху. Прикинь — такое сотворить в сердце страны, победившей фашизм?

— Да уж, это хрень полнейшая, — кивнул я в ответ.

— Вот и вышло так, что мы дружною толпою дернули на Пушку — прогуливаться и ждать команды. Мы же не знали, что наших авторов вызывали в ментуру и вели с ними вкрадчивую беседу, интересовались, вроде как вы, ребята славные, ездите в Москву? Вас побаиваются там? Так может быть поможете навести порядок, раз мужички в погонах правов таких не имеют? Поможете в центре Родины навести порядок? Ну, наши авторы и согласились. Всё-таки за благое дело будем челюсти выносить — как тут не помочь?

Киргиз усмехнулся и снова затянулся. Потом продолжил:

— В общем, к четырем часам подтянулись на Пушку основные массы. А там уже тусили хиппари всякие, металлюги и прочая шелупонь. Нам было сказано, что как только появится первая машина «Скорой помощи» сразу можем начать мочить патлатых. Чтобы знали фашисты ё…ные, что не х… им по нашей земле ходить. И менты вмешиваться не будут, так как правое дело молодые ребята творят. Подвели, суки, под мотивацию. А закончить должны были, когда появится «Пожарка». Но… В общем, косяк вышел. Как только махач начался, так сразу в такой раж вошли, что даже при пожарной машине остановиться не смогли. Валили патлатых от души. Я лично четырёх спать отправил, а скольким ещё накернил — не пересчитать… Махались так, как будто и в самом деле фашистов били!

Чёрный хмыкнул в этот момент. Горькая усмешка показалась на его губах. Я же сидел и слушал.

— Что там было? Победа? Поражение? Мы и сами не знали. Вроде бы побили много, но и патлатые не отступили. И не было никакого празднования днюхи Гитлера — никто не вытаскивал свастику или разные зиги не кидал. По итогу нас всех разогнали менты. Кого-то на «Скорой» увезли, кого-то в «Воронках». Потом всех выпустили, нашим авторам благодарность вынесли, но на душе… Вот погано как-то было на душе. Наше пацанское братство развели как лохов.

Киргиз снова затянулся.

— А потом как-то в Люберцах начали стихать драки между собой. Вот, прямо как ты хотел в Юже сделать. Ты же хотел всеобщего благоденствия? Вот и у нас появился новый враг — неформалы патлатые. И теперь любера не решали дела между собой, а объединялись против чужаков. Против тех, кто шел против советской власти… «против нашей Родины» — как говорили нам авторитеты. И мы бились. Выезжали на побоища, метелили уродов, состригали волосы, рвали джинсы… Да уж, натворили делов… И как-то так начало получаться, что уже и лежачих били. И кастеты появились, а самое жесткое — консервы в авоськах. Это прямо целый кистень получался. С виду безобидное, а вот как приложишь…

— Жестокое время, жестокие нравы, — заметил Чёрный.

— Да, время жестокое. И всё это подводилось под идеологию — мы правы, а они нет. Лишь после побоища на Крымском мосту я понял, что на той стороне говорилось то же самое. Что нас сводили, как две своры. Чтобы была управляемость боевыми гарнизонами молодняка… У нас как было? Нам говорили: «Ты приди в качалку, стань мужиком — поработай над телом, научись жать железо. Не пей, не употребляй дурь. Не кури. Будь правильным пацаном!» А как говорили у них? У неформалов была своя идеология: «Будь ты панк или металлист — это больше, чем патлы и шмотки. Это, в первую очередь, право жить, как ты хочешь, слушать что ты хочешь, любить что ты хочешь — быть кем ты хочешь, быть собой. И в случае чего — быть готовым это защитить. Да, можно выглядеть как все. Но надо помнить: как ты выглядишь — так ты и живёшь».

— Что за побоище? — спросил я, когда Киргиз взял паузу.

— В начале марта восемьдесят седьмого нашим здорово напинали в парке Горького. Похоже на засаду. Ну, такого мы стерпеть не могли и нацелились на концерт «Аукцыона». Тридцать первого марта… Тогда народа там было немало, но многие знали, что самое интересное начнется после концерта. И вот в девять вечера сошлись на Крымском мосту любера и неформалы. Где-то около двух тысяч человек собралось. Представляешь масштаб махача? Вот то-то и оно… Менты подорвались, пытались нас растащить, но куда там… Махались так, словно от этой битвы зависело наше дальнейшее выживание. Нунчаки, арматура, кастеты, ножи, взрывалки, консервы в авоськах — всё шло в ход. Двоих неформалов скинули с моста. Зубы скакали по асфальту. Кругом махач, кругом боль, кругом стоны и крики… Мда… Это была такая бойня и что по итогу? По итогу менты задержали многих пацанов, меня в том числе… Попутно ещё дел нарыли.

— И что?

— Да ни хрена. Кукую вот теперь здесь. Мотаюсь по разным СИЗО уже не первый год. И знаешь что… Оказалось, что бабки, которые мы скидывали в общак, вовсе не идут на подогрев сидельцев. От своей братвы только письма получал. Мамка иногда присылает передачки, но ей тяжело, она у меня инвалид, а я… Эх! Вся эта пацанская движуха… Она только ментам и ворам выгодна, — Киргиз махнул рукой и зло затушил окурок в банке из-под рыбных консервов. — Ментам выгодно, чтобы пацанскими руками порядок наводить, а воры мелочь подставляют в суету. Если какой скачок произойдет, то с щеглов спрос невелик, а сами жулики останутся не при делах. Вот так-то, пацанчик, такие вот дела-а-а…

В этот момент раздался скрежет засова, а после прозвучал окрик:

— Лосев, на выход!

Глава 27

— Всех благ по жизни и скорейшего освобождения, может, ещё свидимся! — я остановился на пороге, вспомнив, как это делали в фильмах.

Посмотрел на людей… Обычных в принципе людей, только свернувших не туда, а может быть и попавшихся не