Возвращение - Владимир Шатов

 - Зато у "обстрелянного" накопился боевой опыт. Он уже знает по полёту снаряда и бомбы, "наш" снаряд или проходящий.

 - А новичок не задумывается о смерти, поэтому менее уязвим.

 Так они спорили, не обращая внимания на развлечения других гостей. Да и спор был ни о чём. Оба говорили одно и то же, только разными словами. Однако вскоре разногласия опять стали принципиальными.

 - Всё-таки немцы воевали лучше! – слегка забывшись, сказал Иоганн.

 - Чего же вы тогда проиграли?

 - Пятеро оставшихся в живых после артиллерийского обстрела солдат моей роты отбивали атаку русского батальона, уложив его перед своими позициями…

 - Но мы ваш Берлин взяли, а вы Сталинград - нет.

 - Нам оставалось пройти всего несколько сот метров до Волги!

 - Но вы их не прошли!

 Майер хотел сказать что-то обидное, но вовремя спохватился. Он помолчал, обдумывая новые доводы, и с усмешкой произнёс:

 - Что вы русские за странный народ? Мы наложили в Сталинграде вал из трупов высотою около двух метров, а всё лезли и лезли под пули, карабкаясь через мертвецов, а мы всё били и били, а вы всё лезли и лезли…

 - Назад нам повернуть было нельзя! – признался бывший сержант и заиграл желваками. – Сзади подпирали заградотряды…

 К столу вернулись Николай и генерал, которому показали новый колхозный клуб.

 - О чём спорим? – живо поинтересовался Иван Матвеевич.

 - Да вот вспоминаем войну…

 - Забывать её уроков не следует, – согласился дипломатичный Шаповалов, - но и вечными врагами быть не стоит!

 - Точно!

 - Вот мы воевали друг против друга, - улыбнулся остывший Григорий Пантелеевич, - а нынче сидим водочку пьём…

  Все дружно согласились, что за это нужно выпить. Следующий час гости пили, ели и смотрели, как соревновалась колхозная молодёжь. Солнце взобралось на самый верх своей наблюдательной вышки, и только тень от склонившихся над столом берёз спасала от его жгучих лучей.

 - Иван Матвеевич, - обратился к Шаповалову тесть. – Ты немца давно знаешь?

 - А что такое? – лениво поинтересовался тот, провожая взглядом спину, удалявшегося проветрится Майера.

 - Лицо знакомое…

 - У них все лица на один манер!

 - А где он служил, знаешь?

 - После ранения в Сталинграде и лечения в госпитале попал в 28-ю легкопехотную дивизию. – Вспоминал генерал информацию из досье. - Воевал под Ленинградом. 

 - Я знаю значок этой дивизии - изображение шагающего пехотинца. – Вспомнил Григорий Пантелеевич.

 - Семь раз раненный, он был произведён за отличия в лейтенанты. В Курляндии попал в плен. Провёл несколько лет на лесозаготовках.

 - Я в своё время тоже…

 - Да и я недавно там побывал!

 - А где живёт?

 - В Дрездене. Я туда недавно в составе делегации ездил, там и познакомились.

 Шаповалов с уважением посмотрел на возвращающегося Иоганна.

 - Сильный народ немцы. Работают как звери. Точно, аккуратно, со знанием дела, с сознанием долга. Считают плохую работу ниже своего достоинства. Не выносят беспорядка, халтуры.

 - Ежели убивавшие друг друга немцы и русские встретились в другом месте, были бы, вероятно, хорошими знакомыми или друзьями.

 - Но судьба их бросила в пекло, где человек перестает быть самим собой. 

 Иван Матвеевич похлопал по скамейке рядом собой, как бы приглашая Иоганна присесть рядом.

 - Вот скажи мне дорогой товарищ Майер, - обратился к нему генерал. - За два часа на Курской дуге мы обрушили на вас тысячи снарядов.

 - Было такое…

 - Неужели у вас не было потерь от нашего огня? - спросил разомлевший от водки и еды Шапошников

 - Да, да, - ответил Иоганн и изобразил потрясение, - это было ужасно, головы поднять нельзя!

 - В итоге мы всё же научились воевать!

 - Наши дивизии теряли шестьдесят процентов своего состава, - уверенно сказал он, статистика твердо ему известна, - но оставшиеся сорок процентов отбивали все русские атаки, обороняясь в разрушенных траншеях и убивая огромное количество наступающих…

 - Так и было.

 - А что делали ваши в Курляндии? - продолжал он неразрешимый спор. - Однажды массы русских войск пошли в атаку. Но их встретили дружным огнём пулемётов и противотанковых орудий. Оставшиеся в живых стали откатываться назад. Но тут из русских траншей ударили десятки пулемётов. Мы видели, как метались, погибая, на нейтральной полосе толпы ваших обезумевших от ужаса солдат!

 - А как иначе образумить трусов? – завёлся генерал и от возбуждения начал шарить по карманам.

 - Действия заградотрядов понятны в условиях всеобщего разлада, паники и бегства, как это было, например, под Сталинградом, в начале битвы. – Неожиданно встал на сторону противника Григорий. - Там с помощью жестокости удалось навести порядок. Да и то оправдать эту жестокость трудно.

 - Но прибегать к ней на исходе войны, перед капитуляцией врага! Какая это была чудовищная, азиатская глупость! – поддержал его Иоганн, и ухмылка исказила его губы.

 - Не согласен с вами…

 - Среди пулемётчиков нашего полка были случаи помешательства. – Сообщил немецкий гость. - Не так просто убивать людей ряд за рядом, а они идут и идут, и нет им конца.

 В местном училище механизации учились кубинцы. Студентов с острова свободы пригласили выступать с концертом. После окончания всех соревнований и плотного обеда они начали зажигательный концерт. Кубинцы исполняли свои народные песни под гитару.

 - Хорошо поют, - сказал взволнованный неожиданной встречей Григорий.

 Дело было в том, что он утром впервые увидел приёмного сына Александры и Ивана Матвеевича - девятилетнего Костю.

 - Как он похож на меня в детстве! – сразу сказал дочери удивлённый старик.

 - Сходство есть… - подтвердила приёмная мать.

 Костя действительно напоминал мужчин их рода, такой же горбоносый, темноглазый и чернобровый.

 - А кто у него родители были? – тихо спросил Шелехов.

 - Мать Кости я в тюрьме встретила. – Начала рассказывать Александра, когда мальчик побежал купаться на Дон. – Звали её Елена, ей было 24 года, и она хлебнула лиха только за то, что попала в объектив людей в штатском, в первый же день Новочеркасского бунта.

 - Только за это? 

 - В кадре оказывались демонстранты и случайные прохожие. Лена тогда вышла погулять с годовалым сыном. Чья рука и по какому принципу пометила крестиками лица с тех фотографий, сейчас уже не дознаться. Но именно по этому признаку впоследствии кто-то из "меченых" попал под расстрел, а кто-то на длительные сроки заключения.

 - А почему звали?

 - Она умерла у меня на руках в «Устимлаге» в Коми АССР. – Глаза женщины увлажнились. – Я ей тогда пообещала, что не оставлю сироту в детдоме…

 От волнения Григорий Пантелеевич захотел покурить, но вовремя вспомнил, что бросил лет десять назад. Он тщательно прожевал кусок хлеба с салом и спросил:

 - А отец кто?

 - Лена рассказывала мне, что её мужа звали Николай. Фамилию ему дали в детдоме – Безродный. Малышом он случайно оказался в Сталинграде… Там его опекала какая-то женщина, но после войны она умерла, и Коля снова оказался в детском доме. 

 - Печальная история. – Признался Григорий Пантелеевич и посмотрел на небо.

 - Единственное что у него осталось от родных – нательный крестик и имя Коля.

 … Незаметно подкрался тихий бархатный вечер. Станичники начали расходиться по своим домам, праздник заканчивался. Иоганн дремал, положив голову на стол. Александра с отцом и мужем сидели рядом и тихо беседовали. К ним подошёл уставший за суматошный день Николай и плюхнулся напротив.

 - Фу ты! – выдохнул он и вытер рукой вспотевший лоб.

 - Устал Коля! – участливо поинтересовалась Саша.

 - Для кого-то праздник, а для меня работа.

 - Мы скоро поедем…

 - Вы же моя семья!.. Может, переночуете?

 - Нет, поедем.

 Николай изобразил на загорелом лице огорчение, и чтобы перевести разговор на другую тему спросил Сашу:

 - Где работаешь?

 - После лагеря пробовала устроится в Новочеркасске, - пояснила она и скорбно поджала красиво очерченные губы, - но не получилось… С такими, как я, в городе боятся общаться. Ещё в лагерях мне объяснили, что "особых" могут расстрелять в любой момент. Когда везли с этапа на этап, я всякий раз боялась, что вот сегодня поставят к стенке. Мне до сих пор снятся поезда, станции и тупики. Как были мы «меченые», так и остались.

 - Новочеркасск дал один из первых известных примеров того, что честный офицер может и должен отказаться от исполнения преступного приказа. – Глядя на зятя, сказал Григорий Пантелеевич.

 - Для меня, военного человека, когда сказали, что надо поднять войска по боевой тревоге, то есть с оружием и боеприпасами, стало ясно – это не для борьбы со стихийными бедствиями. – Пояснил немного смущённый оценкой его действий Шаповалов.