Имперец. Том 5 - Владимир Кощеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Перестрелка затянулась, обмен магическими ударами тоже не давал особого эффекта. Мы могли бы сидеть так до бесконечности, но стоит британцам увеличить свою численность еще немного, и наша оборона сломается. Даже мой очень сильный щит в конце концов разлетится — потому что концентрация падает и будет падать дальше.
Мы будем уставать, а враги — меняться. А еще у нас скоро кончатся патроны.
Бах! Бах! Бах!
Иван рядом шмалял огненными шарами.
— Ого, Огонь? — вяло удивился я, пытаясь найти выход из этой неприятной ситуации.
— Чаще появляйся в университете, еще и не такое увидишь, — хмыкнул цесаревич, не делая передышек между атаками.
— Ваше Высочество, — со спины подскочил Березкин, — вам нужно уходить. Мы сейчас пойдем в лобовую, а вы…
— А я пойду с вами, — ухмыльнулся цесаревич. — Ну, или никуда не пойду.
— Тогда мы все тупо погибнем! — раздраженно рявкнул гвардеец.
— Давайте погибать не тупо — бах-бах! — давайте погибать с огоньком? — оскалился Иван.
Я даже подумал, что у наследника престола от стресса за последние месяцы немного чердак накренился, но, кинув взгляд на парня, понял — нет, он спокоен и серьезен.
— Ваше Величество, если оббежать особняк и перелезть через забор…
— Выводите девушек и тех, кто не способен защищаться, — тут же ответил Иван Дмитриевич.
— Я должен вывести вас!
— Я не брошу своих людей тут. Точка.
Березкин матюгнулся и отскочил в дом, отдавать какие-то указания. Я бы на его месте убедился, что к нам не залезут со спины, а не тащил туда ценный груз в лице цесаревича. Тут хотя бы есть шанс потянуть время, а там можно упасть в загребущие британские ручонки.
— Твое Высочество, ты ж понимаешь, что у нас скоро кончатся патроны и придется идти в контактный бой? — спросил я.
— Есть конструктивные предложения? — раздраженно спросил цесаревич.
Я поднял глаза к противному серому лондонскому небу. Кинуться в лобовую? Есть шанс на победу, но мне хватит одной удачной пули, а британцев слишком много. И без моего щита наших точно сомнут.
Гранат бы каких-нибудь. Но у меня в запасе не было подобных техник, а обычная, даже если и завалялась у гвардейцев, не долетит.
Нужно было что-то, что выкурило бы противника прямо под наши пули и техники. Что-то, не требующее снятия моего щита и снижения концентрации.
Что-то простенькое, но эффективное…
Свет?
Я не был уверен, что стихия откроется. В конце концов, судя по подсчетам Разумовского, мое время на дополнительные плюшки истекло.
Но никто не мешал мне попробовать. Хуже от этого точно бы не стало.
Где я видел самый яркий свет?
Выбирать было особенно не из чего, если честно. И почему-то вспоминались не фары на тачках, не прожекторы на сценах и даже не огонь во тьме ночи.
Вспомнилась лампа в операционной над моей головой. Врачи суетились, переругивались… Никакой шторки, заграждающей мое лицо от кровавого месива, которым казалось мое тело, не было. Только кровь и слепящий свет лампы.
Глаза слезились и хотелось отвернуться, но я держался, держался изо всех сил.
Я всегда думал, что надо смотреть в лицо страху, и тогда этим страхом была лампа, потому что я знал: стоило ей померкнуть, все кончится. Я так жадно впивался взглядом в этот белый, беспощадный медицинский свет, что не понял, в какой момент зрение стало туннельным, а свет лампы — светом в конце тоннеля.
Я так отчаянно цеплялся за этот свет взглядом, что не заметил, как меня накрыла тьма. Та, что отрубается, словно общий наркоз, по щелчку. Спасительная, бархатная, кромешная тьма.
А когда снова открыл глаза, с облегчением понял, что над головой снова яркая медицинская лампа.
Вот только колесо Сансары уже крутанулось, и вместо моего басовитого мата по операционной разнесся пронзительный младенческий крик.
— Алекс, там происходит что-то странное, — голос Ивана донесся до меня словно сквозь контузию.
Он казался неуместным в моих монохромных мыслях, и я с трудом вернул себя в реальность.
— Алекс, кажется, сейчас будет по-настоящему жарко, — напряженно произнес Иван, вглядываясь в баррикады противника.
— Ну, жарко не жарко, а светопреставление гарантированно, — пробормотал я, тряхнув головой и возвращаясь из обрывков воспоминаний.
— Что? — не понял цесаревич и повернулся ко мне.
Не знаю, что парень там увидел, но глаза его расширились не то от ужаса, не то от шока. Впрочем, уточнять было некогда.
— Щит подними, — скомандовал я.
Цесаревич на рефлексе развернул дубль моего щита, и я призвал магию.
Гостевой дворец, Иван Романов
Иван не видел, что конкретно происходило за бронированными автомобилями, но частота и техника атак сменилась. Это вызывало нездоровые мысли о прибывшем или прибывающем подкреплении.
— Алекс, там происходит что-то странное, — проговорил цесаревич, чувствуя, как адреналин начал шпарить еще сильнее, хотя, казалось бы, куда.
Мирный не ответил, он вообще стоял, замерев и не шевелясь.
— Алекс, кажется, сейчас будет по-настоящему жарко, — напряженно произнес Иван, понимая, что друг, скорее всего, на пределе резерва и концентрации.
Мирный что-то пробормотал себе под нос, и цесаревич повернулся к другу переспросить.
— Что?
А когда поймал взгляд Александра, почувствовал смесь ужаса и восхищения. Глаза князя Калужского были полностью черными, без разделения на белок и радужку. От парня фонило магией так сильно, что ее, наверное, даже можно было пощупать руками.
— Щит подними, — низким, неестественно глухим голосом скомандовал Мирный.
Не сказал, не попросил — скомандовал.
Иван выполнил приказ прежде, чем осознал все это. Но спросить или сказать ничего не успел — стоило ему перехватить технику, Александр сорвался с места.
Вот он стоял рядом, а вот уже одним быстрым, молниеносным, смазанным движением мчится к баррикаде британцев. Англичане, может, и не поняли, что это за самоубийственная атака, но не могли отказать себе в удовольствии пострелять по самонадеянному русскому.
Бах! Бах! Бах!
В Мирного летели пули и магические техники, и все происходило настолько быстро, что Иван даже не мог скомандовать огневую поддержку, и не мог помочь другу сам — огромный щит отнимал слишком много сил у цесаревича.
Бах! Бах! Бах!
Пули вязнут в магическом щите Мирного, стихийные техники разбиваются, точно волны о скалы. От каждого шага Алекса в
