Смута - Ник Перумов

прошёл, и ещё один. Жадов подолгу пропадал в расположении «своего» батальона, куда там и не назначили ни нового командира, ни, соответственно, его заместителя. В «Правде» появилась короткая заметка о прошедшем заседании ЦК РСДРП(б), где с речами выступили тов. Ленин, тов. Троцкий и тов. Благоев. В прениях приняли участие все остальные члены Центрального Комитета. Были приняты важные решения, о коих население и оповестят в самом ближайшем времени.

Никто, что называется, и бровью не повёл. Модный поэт Маяковский чуть не подрался с не менее модным поэтом Гумилевым, недобрительно отозвавшись о также модной поэтессе Ахматовой. Министры Временного собрания, которых только что перевели из Петропавловской крепости под домашний арест, начали знакомиться с материалами обвинения вместе со своими присяжными поверенными. Магазин Елисеева на углу Невского и Малой Садовой бойко торговал «всем необходимым к Рождеству». В городских парках насыпали большие снежные горки, залили катки. Звеня, ходили себе трамваи и даже, несмотря ни на что, продолжалась работа по прокладке новой линии.

Минуло два дня и всё та же «Правда», а с ней и «Известия» напечатали постановления Совета Народных Комиссаров о запрете частной торговли хлебом, сахаром, маслом и другими продуктами, о введении «категорийных пайков»; высшая, первая категория для рабочих на самых тяжелых работах, вторая для них же, но с работами более легкими, третья для служащих и четвертая, последняя, для «иждивенцев». По первой категории продуктов выдавалось в четыре раза больше, чем по последней.

Был назначен «переходный период», однако магазины и лавки опустели много раньше — население дружно кинулось скупать всё подряд, пока деньги ещё имели хождение; торговцы, однако, столь же дружно товар стали прятать. Финки-молочницы демонстративно опорожняли бидоны прямо на мостовые; был отдан приказ таковых задерживать, после чего молочницы немедля исчезли, как испарились.

Продукты теперь свозились на центральные склады, возле которых пришлось поставить многочисленную и хорошо вооружённую — вплоть до пулемётов — охрану.

В оную-то охрану и выдвинули батальон комиссара Жадова, коему было поручено «временно исполнять обязанности командира». Сам Жадов уже носил форму начдива, с двумя ромбами на петлицах, и по-прежнему числился «начальником формирующейся 15-ой стрелковой дивизии», однако о ней так ничего никто и не ведал.

Ирини Ивановне достались форменные полушубок, френч (пуговицы срочно перешили на «женскую» сторону) и три квадрата, что соответствовали командиру батальона.

Обозы к центральным складам походили тоже только с охраной. Ломовики, мрачные и неразговорчивые, кое-как, нехотя подгоняли подводы; грузчики, столь же угрюмые, нехотя их разгружали.

— Эй, товарищи! — попытался на второй день обратиться к ним Жадов. — Чего такая грусть-тоска? Чего невеселы?

Ответом стало неразборчивое бурчание и хмурые взгляды исподлобья.

— Михаил, оставьте их, — тихонько посоветовала Ирина Ивановна. Рука её лежала на расстёгнутой кобуре «люгера». Маленький браунинг прятался за пазухой.

Однако Жадов лишь досадливо тряхнул головой и решительно двинулся к грузчикам. Ирина Ивановна — следом. Пальцы уже обхватили рукоять пистолета.

— Так что случилось, товарищи? — громко повторил Жадов. — Чем недовольны? Теперь всё по-справедливости будет. Буржуи, какие остались, в три горла жрать не будут.

Грузчики покидали мешки, сгрудились, лица злые.

— Ты, комиссар, говори, да не заговаривайся, — бросил один, могучего сложения, с бородой до самых глаз. — Мы тут вкалываем, муку грузим, а сами хлеба не видим.

— Это как «не видите»?! — возмутился Жадов. — У вас первая категория! Пролетариат, тяжёлые и особо тяжёлые работы!

— А так, — зло сплюнул бородатый. — Мы тут работаем, а свою «первую категорию» как получить? В лавках? А там ничего нет. Очереди сплошные, кто первым встал, тот и с хлебом. А кто, как мы, на работе — тем хрен с солью, да и той теперь не достать. Бабы наши пошли стоять — а там мужиков каких-то куча, да в драку все. Без хлеба и остались, а ты тут нам про «категории» рассказываешь.

— Временные неурядицы, — уверенно сказал комиссар. — Всё наладится.

— Пусть пайки прямо тут нам и выдают! — заявил бородатый грузчик. Тут он был, похоже, за старшего. — Сюда привозят и выдают! Чтобы бабам нашим по очередям не маяться!

— Разумно, — согласился Жадов. — Сообщу, куда следует.

— Во-во, — осклабился бородатый. — Сообщи. А ещё сообщи, что ежели я за смену вдвое больше хлюпика какого перетаскаю, так мне и паёк вдвое больший положен. Нет?

Комиссар замялся.

— Понимаешь, товарищ — как звать-то тебя?

— Иваном величают, — бородач выпрямился, расправил богатырские плечи, скрестил руки на широченной груди. — Иваном, по батюшке — Тимофеевичем.

— Так вот, товарищ Иван Тимофеевич. Ты вон какое большой да сильный, небось и три пуда легко поднимешь?

— Ха! Ха-ха-ха! — загоготал Иван. — Три пуда, насмешил, комиссар! Сразу видно, отродясь не таскал ты ничего тяжелее кобуры своей. Да я и четыре, и пять подниму, коль надо! Верно, братва?

Братва ответила согласным гулом.

— Так вот, ты сможешь, — терпеливо продолжал Жадов. — А парнишка молодой, мясом не обросший, что на голову тебя ниже — никогда не поднимет. Как бы ни старался.

— Ну, коль не поднимет, так ему и не положено. Вот сколько пудов перетаскает, сколько мешком уложит, такая пайка и быть должна.

Комиссар досадливо поморщился.

— Почему же не положено? Есть все хотят.

— Вот и пусть ест. На сколько наработает, на столько пусть и ест.

— Нет, товарищи, несправедливо это. Что вам, трудящимся, у которых работа тяжкая, положено больше, чем буржуям каким — это ведь справедливо?

— Справедливо, — кивнул Иван. — И промеж нас тоже должно быть по справедливости. Только я вот что тебе скажу, комиссар — в другой смене тут бывший дворянин выходит, офицер бывший. Может, и буржуй даже. Так он, хоть и впрямь на полголовы меня ниже, а пудов таскает не меньше. Лясы не точит, цигарки не смолит. Работает. Что вьюн — гнётся только, а не ломается. И я тебе скажу, комиссар — вот с ним если мне поровну достанется — это справедливо и будет. Потому что офицер тот бывший — работает. А у нас тут такие тоже есть, что норовят отсидеться-отлежаться, пока артель норму сполняет. Ну, мы их тоже учим. Вожжами пониже спины. Так что не втирай мне, комиссар, за справедливость. Справедливо — это когда мне за смену десять рублев, потому как я сто мешков перетаскал, а другому — рупь всего, потому что он едва десять передвинул. Вот и весь сказ. Раньше в лавку пришёл — всего в изобилии, только деньгу плати. А теперь? Очереди, а в самих лавках — пусто. Ладно, комиссар, хорош базарить тут. Тебе-то пайку всегда выдадут, а нам — коль норму выполним. Бывай здоров, комиссар.

Глава V.4

— Как же так? — недоумевал Жадов,