Журнал Наш Современник №11 (2003) - Журнал Наш Современник

Говорили, конечно, о новинках. Леонов хвалил Астафьева. Вздыхал: “Абрамов затянул роман”. “А вот Пикуль живой, но нередко вульгарный. Нельзя все черной краской”. Я возражал: “У него много хорошего о нашей истории” — “Может быть, может быть…”.

Наша духовная связь не прерывалась до конца его дней. Удалось побывать у него и в последние его дни, в юбилей девяностопятилетия. Он и в этот день был мудр, пессимистичен и нес в себе великую тайну “Пирамиды”, книги, не прочитанной обществом в двадцатом веке, которую еще предстоит открыть.

ФЕСТИВАЛЬ МОЛОДЕЖИ. ФИДЕЛЬ

Молодежное движение, которое себя называло тогда демократическим, отнюдь не было полностью просоветским. Это было, я сказал бы, мозаичное движение из разных осколочков мнений, течений, политических, идейных платформ, ярких индивидуальностей, игроков, идеалистов и прагматиков.

Оно выдвинуло такую выдающуюся форму общения юных, как Всемирные фестивали молодежи и студентов. Да, они были наполнены идеологическими акциями, полными гнева и протеста против эксплуатации, угнетения и расизма. В них проявилась солидарность с народом ЮАР против апартеида, с прогрессивными греками против “черных полковников”, с борющимся Вьетнамом против агрессоров, с блокадной Кубой против США.

Да, тут были свои режиссеры и организаторы. За спиной фестивальных комитетов стояло коммунистическое движение, но рядом, и нередко, во главе были социалисты, христианские демократы, группы различных национально-освободительных движений.

Все это, плюс многоязычие, открытость молодости, песенная стихия, массовые демонстрации, митинги, карнавалы, делало фестивали неповто­римым всемирным явлением. Ныне такого праздника у юности планеты нет, да его и нелегко провести под знаменами олигархов, высокомерных глоба­листов, имперских политиков США. Север и Юг социально и духовно стреми­тельно расходятся, среди молодежи Севера и Запада идеи национального и социального возрождения, борьбы за государственный и культурный суверенитет народов других стран особого сочувствия не встречают.

Среди молодых сил Востока и Юга растет озлобление и зависть к богатству и образу жизни Севера и Запада. Объединяющего всемирного начала, чтобы эти силы встречались, дискутировали, знакомились, сейчас нет.

Мне удалось в составе делегации николаевских ребят побывать на Москов­ском фестивале в 1957 году. Конечно, это был невиданный праздник добро­желательности, гостеприимства, красочности, который создали советские люди, москвичи для молодежи планеты: цветы, которыми засыпали, улыбки, которыми одаривали, открытые сердца не могли не покорить тысячи сердец.

Конечно, мы, наши ребята были наивны и чисты. Любой негр казался нам бедным, угнетенным и униженным, любая француженка — Раймондой Дьен, которая могла лечь на рельсы, чтобы не пропустить поезд с солдатами на подавление восставших колоний. Бедноватые москвичи зазывали в гости, делились всем с посланцами, в том числе далеко не бедных стран. Те, пораженные таким радушием, не замечали плохих домов, грязноватых улиц, бедных магазинов, поношенной одежды. Да и до этого ли было? Они в стране социализма, в стране, победившей фашистскую Германию, у хороших, красивых, сердечных людей, которыми нельзя не восхищаться. А я не знаю сегодня, способна ли нынешняя Москва, ее люд, вот так принять мир? Не за прибыль, не за доход, не за доллар, а от всего сердца, делясь всем с другими, отказывая себе во многом для всемирной радости.

Были и другие впечатляющие фестивали и встречи, но Московский был неповторим. Может быть, Кубинский форум молодежи духом был близок к Московскому. Куба, нормированная в своем потреблении, с карточками и ограничениями, принимала в 1979 году Всемирный фестиваль. Мы в “Комсомолке” печатали письма солидарности с Кубой, воспоминания молодых ребят, что ездили в 60-е годы на уборку сахарного тростника.

Руководители делегации прилетели в знойную Гавану самолетом, хотя основная делегация  во главе с жизнерадостным и оптимистичным завотделом культуры ЦК комсомола Валерием Сухорадо плыла на корабле. Произошла встреча с Фиделем Кастро. Это ныне хорошо оплачиваемые журналисты готовы всех революционеров зачислить в отряд разбойников и бандитов, не дающих спокойно, комфортно, без угрозы своему благополучию жить тем, кто бомбил Югославию, заливал напалмом Вьетнам, разрушал палестинские деревни, разорял Россию, поддерживал террористов. Конечно, революционер революционеру рознь. “Красные бригады” и Альваро Куньял, Чомбе и Патрис Лумумба, Пол Пот и субкоманданте Маркос, Уго Чавес и Сальвадор Альенде — разного поля ягоды.

Тогда, в 1979 году, Куба встречала фестиваль на знаменитой центральной площади Революции в Гаване, где собрался миллион кубинцев и гостей фести­валя. Расцвеченное флагами, транспарантами человеческое море бурлило, пестрело лозунгами, гремело возгласами, но из берегов не выходило, ибо было строго разделено на квадраты, линии провинций, кварталов столицы.

Вот на трибуну вышел Фидель с соратниками, с братом Раулем. Говорят, что в ответ на очередное покушение Фидель передал террористам из числа кубинских эмигрантов, что в случае его гибели на место руководителя страны придет жестокий и беспощадный брат Рауль. И им несдобровать и не жить ни в Майами, ни в Латинской Америке. Покушения прекратились. С Фиделем вышел и Комитет фестиваля. Градус восторга площади повысился, она еще больше закипела, заволновалась, закачалась, заголосила: к ней пришел Фидель! А тот, как опытный актер на сцене, подошел к трибуне и молча смотрел на бушующее человеческое море, затем отошел назад к стульям и на виду у всех медленно, тщательно расстегнул пояс с прикрепленной кобурой и писто­летом, снял их и положил на столик. Это ритуал. Он не говорит при оружии со своим народом и друзьями. Затем подошел к трибуне, поднял вверх обе руки, подождал минуту-другую, по-видимому, напитываясь экстазом бушую­щего человеческого моря, и вытолкнул в атмосферу свое знаменитое: “Компаньеро! Камарадос”! Многочисленные фонтаны звуков оседали, опа­дали, стихали и замерли: говорит Фидель! И дальше знаменитый, известный многим часовой монолог великого оратора и вождя. Казалось, двадцатый век научил не поддаваться магии звучащего слова, которое требует перепро­верки и осторожности. Но площадь внимательно слушала, взрывалась в ответ на его призывы, возмущалась коварством врагов революции, требовала их наказания и бесконечно верила своему лидеру. Я почти не обращался к переводчику, смотрел на трибуну и трибуна, на его жесты, на людей, жадно внимавшим своему Фиделю. Было жарко (тридцать пять градусов), по телу струился пот, но никто, казалось, не замечал этого. Площадь выдыхала, повторяла единым голосом лозунги и призывы, которые провозглашал Кастро. И тогда, после часа выступления, когда, казалось, усилить восторг митинга невозможно, Фидель воскликнул:

— Патриа о муэрто! Венсеремос!

Шторм, ураган, смерч — наверное, всё сразу обрушилось на это прост­ран­ство. Было ясно, что Родину, Кубу они, эти люди, отстоят или... смерть — но все равно они победят!

Минуту, две, три Фидель стоял с приподнятыми до уровня плеч руками и, убедившись, наверное, в полной преданности революции этой площади, отошел назад, надел пояс с пистолетом и пригласил выступать участников фестиваля. Бедные... я им сочувствовал, поэтому краткость выступлений была понятна...

Лицом к лицу уже с другим Фиделем мы встретились в последние дни фестиваля на президентском приеме в парке. Перед этим кубинцы приняли делегации разных стран в своих кварталах. Их радушие и угощение оттеняли бедность и недостатки блокадной Кубы. Они, эти простые люди, были горды и не сетовали на беды. Мы же, зная их трудности, благодарили их, восхи­щались ими.

На президентском приеме бедности, однако, не замечалось. Стояли бочки с кубинским ромом, крутились гигантские вертела с баранами, свиньями и даже быками, лежали горы фруктов. Куба встречала гостей со всего мира и была щедра. Тут мы познакомились со старшим братом Фиделя, Рамоном, похожим на него, но с менее темпераментной речью, внимательным и грустным взглядом. Он все время подчеркивал, что к политике не имеет отношения, занимается сельским хозяйством, хочет добиться высоких надоев и вывести новую породу кубинских молочных коров. Он это и сделал. Куба получила свое молоко. До этого она ввозила молочный порошок из США.

Фидель же переходил от группы к группе, подошел к нам, сказал мне, что знает об акции “Комсомолки” “Руки прочь от Кубы”, о письмах протеста против агрессии CША, которыми наши читатели завалили посольство США. Партийный международник из ЦК Загладин даже сказал Борису Пастухову: “Ну, твои “бойцы” из “Комсомолки” перестарались: завалили посольство мешками с письмами, среди которых их почта затерялась. Они жалуются”. (По оценке Московского международного сортировочного узла к 8 мая было отправлено 200 тысяч таких открыток.) Агентство ЮПИ передало по своим каналам тексты и рисунок на открытке, агентство “Рейтер”, газета “Балтимор сан” упомянули о них. Эн-би-си приезжало в газету и сняло об этом целую передачу. В общем, весь мир знал об этом. Судя по вопросам, знал об этом и Фидель, многое он читал, о многом ему докладывали, поэтому интересо­вался и международными проблемами, и как идут дела на БАМе, много ли добровольцев едет туда, продолжает ли давать высокие урожаи целина. Спросив, каков тираж “Комсомолки”, восхитился и сказал, что с  десяти-миллионным тиражом можно воспитывать сотни миллионов молодых людей с чистым сердцем, готовых на подвиги.