1937. Правосудие Сталина. Обжалованию не подлежит! - Гровер Ферр

КАМЕНЕВ держался выжидательно, давал мне «выговариваться» и ограничивался короткими репликами, так сказать, «мотал себе на ус» мои антипартийные высказывания. Как известно, он далее передал запись разговора троцкистам, а они выпустили соответствующую прокламацию. Хотя это свидание и не привело тогда ни к каким непосредственным политическим результатам, но это была первая попытка установления политического контакта между контрреволюционной организацией правых в моем лице и контрреволюционной организацией зиновьевско-каменевского толка.

Вторым свиданием было свидание в Кремлевской больнице, где лежал ПЯТАКОВ /до этого я заходил к нему на квартиру в «доме Нирензе», но там были «домашние» разговоры и ПЯТАКОВ послал даже свою дочь меня провожать: «Отведи Колю»/.

Я пришел в больницу с платформой правых, о которой речь шла выше. В больнице у ПЯТАКОВА оказался и КАМЕНЕВ, я вслух прочитал экономическую часть платформы и спрашивал присутствовавших относительно их мнения по поводу соответствующих положений платформы. И здесь оба лица проявили осторожность и ничего не ответили по существу, хотя с видимым внимание [м] относились к зачитывавшемуся мною документу.

Наконец, третьим свиданием было свидание на даче у ШМИДТА /около дачи М.П. ТОМСКОГО/. Самого ШМИДТА не было. Инициатива этого свидания принадлежала ТОМСКОМУ /я оговариваюсь, что не помню хронологии двух последних свиданий/.

Я приехал туда вместе с Е. ЦЕТЛИНЫМ. Таким образом, там присутствовали КАМЕНЕВ, ТОМСКИЙ, я, ЦЕТЛИН. Это было перед одним из пленумов ЦК и, как мне помнится, усилия /правда, весьма тягучие/ КАМЕНЕВА были направлены на то, чтобы узнать, будем ли мы, т. е. правые, выступать на пленуме ЦК и предупредить возможность невыступления.

VI. ПЕРЕХОД К ДВУРУШНИЧЕСКОЙ ТАКТИКЕ

К 1930–31 г.г. политическая ситуация в стране крайне обострилась в силу отчаянного сопротивления кулачества и его союзников в городах /часть буржуазной старой интеллигенции и т. д./. Трудности возрастали, и началась со стороны правых политическая спекуляция на этих трудностях.

Мы собирали всевозможные сведения о сопротивлении коллективизации, о разнообразных проявлениях крестьянского недовольства, об убое скота, об отсутствии хлеба, о росте дороговизны, о различных экономических парадоксах /это называлось «экономика дыбом»/, тщательно подбирались такие факты, что извозчики кормят лошадей печеным хлебом, ибо это дешевле и т. д. до бесконечности. Расчет на использование этих трудностей стал главной темой соответствующих разговоров и обсуждений в среде членов правой контрреволюционной организации на квартирах у РЫКОВА, у меня, у ТОМСКОГО в разговоре с членами правой группы на квартире у СЛЕПКОВА, АСТРОВА и др.

Но здесь предварительно необходимо сказать несколько слов о т. н. «капитуляции» правых, происшедшей в несколько приемов.

Нам было совершенно очевидно, что дальнейшее продолжение открытой борьбы приведет к полному разгрому всего кадрового состава организации, к потере всякого авторитета лидеров ее, к ряду репрессий и т. д. Мы, правые, в открытых выступлениях — на пленумах ЦК и на некоторых собраниях парторганизации — были идейно биты: не было и речи о каком-либо завоевании большинства. В профсоюзах где, казалось бы, авторитет ТОМСКОГО был непререкаем, в московской организации /еще ранее/, коей управлял УГЛАНОВ, в соваппарате, где были связи у РЫКОВА, даже в Коминтерне, где работал я — повсеместно партия одерживала победы, и наши сторонники были изолированными кучками. Отсюда мы пришли к мысли о необходимости «капитуляции» и о переходе к двурушнической тактике.

Пожалуй, интересно отметить, что и ранее того <Неразб.> нашей /правой/ среде т. н. «нефракционной фракции» <Неразб.> таких методов проведения своих взглядов, которые /методы/ в то же время предохраняли бы правых от разгрома, /а это был вывод из опыта борьбы троцкистов и зиновьевцев против партии/ — послужили основой для формулирования двурушнической тактики.

Это был переход к двойной бухгалтерии, то-есть к маскировке, т. е. к нелегальщине, как принципу работы, т. е. к нарушению не только партийной, но и общесоветской, конституционной, государственной легальности.

Этот переход к нелегальным методам борьбы неизбежно привел, в силу логики продолжения борьбы, к исключительно тяжким последствиям и к все возрастающей вредности организации правых. Прежде всего, «тройка», формально капитулировавшаяся,[363] превратилась теперь в нелегальный центр правой организации.

Близко к этому центру стоял и А.С. ЕНУКИДЗЕ. ЕНУКИДЗЕ был известен, как человек либерально-обывательского склада и в то же время, как человек, сочувствовавший правым. ТОМСКИЙ неоднократно с ним беседовал и сообщал ему <Неразб.> соответствующих настроениях по отношению к экономической политике, и по отношению к вопросам «внутрипартийного режима». У меня были тоже встречи с ЕНУКИДЗЕ, во время которых он высказывал явное сочувствие ко мне, РЫКОВУ и ТОМСКОМУ, как к «обиженным». ТОМСКИЙ рекомендовал его, как человека «своего», который в силу своего служебного положения, связей и возможностей может пригодиться. Таким образом, ЕНУКИДЗЕ оказался вовлеченным в орбиту внимания правого центра и через ТОМСКОГО стал в близкие к нему отношения.

Далее. К этому времени в порядке партийной репрессии многие участники организации раз'ехались по разным городам: в Воронеж, Самару, Ленинград, Новосибирск и т. д. и т. п. Предварительно, до их от'езда, по этому поводу имело себе место обсуждение вопроса членами правого центра, и мы решили, что «нет худа без добра», и что факт рассылки этих людей на места может быть использован по разным направлениям, в первую очередь, по линии сбора информации о положении дел на местах /ибо официальным статистическим данным мы уже ни в коем случае не верили/, а затем — и это главное — для сколачивания новых кадров на периферии, для вербовки новых сторонников в целях продолжения борьбы с партией и расширения <Не разб.> кадров контрреволюционной правой организации.

Эта работа и проводилась на местах, причем время от времени люди наезжали в Москву, сообщали о настроениях на местах, о местных работниках, о своих «успехах» в деле подбора кадров контрреволюционной правой организации. Обычно эта информация передавалась не на совещаниях центра, а другими путями: эти приезжавшие заходили ко мне или к ТОМСКОМУ или к РЫКОВУ и рассказывали о положении дел, а тот, кто получал сведения, при встречах с другими передавал в свою очередь о них. Я лично продолжал бывать на квартире у СЛЕПКОВА, МАРЕЦКОГО, АСТРОВА и получал иногда информацию и таким путем. Не могу вспомнить, было ли совещание всей «тройки» с докладом кого-либо из приезжавших, но не исключено и такого случая. В свою очередь мы, т. е. члены правого центра, всецело одобряли эту деятельность, давали советы, рекомендовали сугубую осторожность и тщательный подбор людей, предостерегали от провалов, говорили о собирании особо интересовавших нас сведений, давали новые импульсы к продолжению антисоветской работы на местах.

Вербовка людей шла таким образом непрерывно. Из вопросов, имевших особое значение, следует отметить информацию РЫКОВА о ЯГОДЕ. РЫКОВ, который был в свое время связан с ЯГОДОЙ /вернее, наоборот/ однажды сообщил, что ЯГОДА заявил себя нашим сторонником, но что он, ЯГОДА, желает держаться на особо конспиративном положении в силу рода своей службы, и что это особо-конспиративное положение нужно тщательнейшим образом оберегать.

VII. ПЕРЕХОД К ТАКТИКЕ НАСИЛЬСТВЕННОГО СВЕРЖЕНИЯ РУКОВОДСТВА

В начале лета 1932 года вновь стал вопрос о платформе правых. Платформа 1929 г. устарела: за это время многое уже изменилось в стране, что требовало политического учета.

На совещании центра правых, если не ошибаюсь, на даче у ТОМСКОГО, было решено приступить к выработке новой платформы, причем договорились, что для этой новой платформы могли быть использованы те части платформы 1929 года, которые еще не устарели и сохраняют свою силу. Критика партийного режима, «диктатуры Сталина», переход к методам насильственного свержения руководства стали тут в порядок дня.

На этом совещании тройки, где присутствовал и УГЛАНОВ было решено, что платформу будут вырабатывать «ребята» УГЛАНОВА. УГЛАНОВ принял это поручение, и через некоторое время платформа была выработана, причем в основу ее легли вышеуказанные установки. Она получила известность под именем рютинской платформы, однако была платформой всей правой контрреволюционной организации в совокупности: ее идейные основы — критика экономической политики партии и правительства, критика внутрипартийного режима и т. д.; ее теоретические предпосылки, — <Неразб.> это представлял лишь дальнейшее историческое развитие наших взглядов.