Монастырь и тюрьма. Места заключения в Западной Европе и в России от Средневековья до модерна - Коллектив авторов -- История

«полки в общей стороне (the commun side)», которых он избежал бы благодаря финансовой поддержке католических деятелей, касается как его комфорта, так и его репутации555. Доказательство тому также – страх узников в парижской тюрьме Консьержери, которые опасаются сосуществовать с «соломенными» (бедняками. – Примеч. пер.), со «срезателями кошельков» (воры, срезающие кошельки. – Примеч. пер.) из тюремного двора «Прео», в случае если они больше не смогут оплачивать свое проживание в «Маленьком дворе» с «благороднейшими особами»556. Сожительство с заключенными низших категорий, которые часто соответствуют определенным правонарушениям, таким, например, как кража – а нарушение это карается довольно строго, – представляется, таким образом, как способ обесчестить человека, как посягательство на целостность его личности (и на его социальный статус), которая, конечно, отражается во взгляде посетителей на него. Таков, например, случай Луизы де Карвахаль-и-Мендоса, происходящей из высшей аристократии Испании и ревностной католички, приехавшей в Лондон в 1605 году, чтобы поддержать заключенных католиков, особенно священников. В своих письмах она неоднократно упоминает, как стыдно видеть священников, вынужденных жить среди разного рода преступников, часто «низкого происхождения». 17 июля 1607 года она объясняет сестре Магдалене де Сан-Херонимо, испанской монахине, основательнице тюрем для женщин «плохой жизни», называемых galeras, что:

Есть много женщин-заключенных в тюрьме Newgate, где находятся семь священников и три или четыре брата-мирянина, все собраны вместе в большом зале, потому что они слушали мессу; но преследователи их не видели, потому что трое или четверо католиков, находившихся там в качестве заключенных, насильно задержали тех у входа; и по этой причине все четверо, о которых идет речь, были доставлены в место, где находятся воры и убийцы. Я пошла туда увидеться с ними, и мне было так нестерпимо грустно видеть себя посреди такого скопища (espesa chusma) плохих людей <…> и я нашла там хороших, узниками закованными в тяжелые цепи557.

Подобно тому как делается различие между хорошими и плохими бедными, теми, кому помогают, и теми, кого запирают и отправляют работать, так и «хорошие» заключенные – а здесь именно священники представлены как добродетельные и невинные, в других местах они представляют категорию богатых – должны быть защищены от риска заражения, физического и морального, вызванного близостью к преступникам «низкого происхождения». Два года спустя Луиза де Карвахаль сообщает, что у тех, кто отказался принести присягу на верность новому государю, ставленнику по декрету 1606 года, была конфискована вся их собственность и они были приговорены «к пожизненному заключению и к пребыванию в месте, где находятся злодеи и воры», что по ее мнению, является дополнительным наказанием. Она с негодованием добавляет, что «восемь дней назад именно таким образом осудили семерых почтенных католиков и двух или трех женщин; и они сейчас находятся среди этого сброда <…>. Я не решаюсь, как правило, даже войти туда без постоянного сопровождения тюремщика»558.

Вырисовывается, следовательно, целая география ограничений со своими населениями и с более или менее привилегированными пространствами. Так, например, можно противопоставить «черные карцеры» особо сурового режима заключения в парижской тюрьме Консьержери – часто бывает, что это довольно темные комнаты с толстыми стенами – так называемым «светлым карцерам», где заключенные пользуются большей свободой559. Можно также вспомнить, что во французских тюрьмах (в парижской Консьержери, в Тур де Констанс в Эг-Морт и т. д.) существовал входной зал, или вестибюль, «между двумя входными пунктами», такой вестибюль находился между первым пунктом (стойкой-окошком у входа в тюрьму) и второй стойкой (открывающей доступ непосредственно в места содержания под стражей). Этот зал представлял собой место относительной свободы, где заключенные могли действовать как «свободные люди»560: там они заключали договоры с нотариусом, принимали клерков, судебных приставов и т. д. Каждое пространство тюрьмы является настоящей «территорией социализации» и обладает собственной автономией, обозначенной названием места и его границей, а также порогом, который представляют собой суммы платежей, дающих доступ к нему. Одно место запросто может быть присвоено какой-либо группой заключенных, которая устанавливает там свои ценности и свои культурные ориентиры. Возможность продолжать оплачивать пошлины, связанные с присутствием в этом квартале тюрьмы, поддерживает различие между insiders (инсайдерами) и outsiders (аутсайдерами), как мы видели на примере заключенного в тюрьму Gatehouse Джерарда Даудалла, который боялся, что ему придется вернуться к людям «низшего происхождения» на «common side» (на общую сторону). И это не считая, конечно, того, что вся процедура эволюционирует, и наличия готовности у самих заключенных, которые тоже влияют на формирование этих мест жизни и на способы содержания в неволе. В некотором смысле эти подпространства напоминают «территории маневров», описанные Гоффманом как убежища узников от «тотальных институций». Они находятся на полпути между «group territories», территориями, «занимаемыми» некоторыми группами заключенных, и «free places», «свободными зонами» (в том числе от дополнительных сборов или уплат. – Примеч. пер.), открытыми, в принципе, для всех561. В этих местах «слежка и запреты явно пущены на самотек; там узник может предаваться целому ряду запрещенных занятий, чувствуя себя в некоторой степени в безопасности <…>. Персонал тюрьмы не знает о существовании этих занятий или, если узнает, предпочитает либо избегать их, либо же вовсе оставляет свои руководящие функции, когда входит в это пространство»562.

В этих отчетливых пространствах, частично или символически закрытых, заключенные могут найти формы свободы, полезные для их социабилизаций и дальнейших циркуляций, оба эти аспекта оказываются иерархизированы в соответствии с индивидуальными особенностями заключенных.

3. СОЦИАБИЛИЗАЦИИ И ЦИРКУЛЯЦИИ

Циркуляции (перемещения заключенных по территории тюрьмы. – Примеч. пер.) и контроль над ними представляются одной из центральных задач существования в карцеральном пространстве. И здесь эти циркуляции снова зависят от множества факторов, начиная от расположения и состояния зданий до личностей тюремщиков, включая финансовые и социальные ресурсы узников. С одной стороны, приходы-уходы, пограничный характер заключения (во время судебного процесса) и переводы заключенного из одного места в другое, препятствуют формированию кругов общения (социабельностей). Мобильность или, по крайней мере, контроль мобильности (внутренних и внешних перемещений) оказываются в этом смысле решающими. Таким образом, перевод узника может представляться властям как способ разрушить его сети знакомств и, следовательно, его символический капитал. Так было с братьями Антонио и Диего де Авила, родом из Осуны, из Андалусии, запертыми в тюрьму Инквизицией за криптоиудаизм в Мадриде, где они проживают. Инквизиторы и правда сообщают в июле 1687 года, что братья Авила «покрывают и находятся в тесной дружбе со всеми обвиняемыми, содержащимися в этих тюрьмах»; они коммуницируют со многими из них, вследствие чего «узники, заключенные в этом трибунале (в этой тюрьме), перестали