Принц Теней - Рэйчел Кейн

– Домой, – повторил я шепотом. – Мне нужен дом и покой.

Но в глубине души я знал: то, что произошло сегодня, будет преследовать нас вечно, как бы далеко мы ни убежали, и покоя нам теперь не будет никогда.

ИЗ ДНЕВНИКА ВЕРОНИКИ МОНТЕККИ, СОЖЖЕННОГО ПО ПРИКАЗУ СИНЬОРЫ КАПУЛЕТТИ

Мой брат Бен изо всех сил старался избегать меня несколько месяцев, с того дня, как повесили у городской стены того блудника. Слава Богу! Мерзкие грешники должны быть наказаны по заслугам. Во что бы там ни верил Бенволио (а он известный еретик!), я уверена, что Богу был угоден мой поступок. Распустив слухи о том, что во всем виновата эта дрянь Капулетти, я обезопасила себя от Меркуцио, а он очень опасный враг. Я надеялась, что его тоже вздернут, но его отец оказался слишком мягкосердечным, и теперь я должна все время опасаться мести Меркуцио. Так что очень удачная мысль – обвинить наших врагов в том, что сделала я.

Бенволио знает правду и ненавидит меня так, как только может брат ненавидеть сестру, но все же грань не перейдет и меня не выдаст. И все же я на всякий случай держу ухо востро.

Уже объявлено о помолвке и назначена дата моего бракосочетания.

Конечно, мне хотелось бы выйти замуж за красивого молодца, но синьор Энфиблед очень богат, и благодаря браку с ним я стану богатой и влиятельной дамой. Даст Бог, он долго не проживет, а если нет – не страшно: навещу ту ведьму, о которой шепчутся в городе, и ускорю его уход в мир иной. Кормилица говорит, что многие старые козлы таким образом попадали в рай, но я думаю, что все-таки им уготована жаровня в аду.

Когда я выйду замуж, то, для собственной безопасности, распущу слухи о Меркуцио и Бенволио… Все легко поверят в то, что дружба их порочна, и на этот раз оба точно будут казнены: даже мягкосердечный герцог их не помилует. А я подкуплю пару свидетелей – и тогда мне больше ничто не будет угрожать.

Но сначала – свадьба.

Я настояла на том, чтобы это был грандиозный праздник, как и приличествует такой богатой даме, и пригласила лучшую половину Вероны отметить это событие вместе со мной. Мать, конечно, кривится и ворчит о дороговизне, но она всегда меня недооценивала – дочь ведь, да еще и младшая. Но прежде чем я покину материнские объятия, я заставлю ее отдать мне все долги.

Жаль, что миром правят мужчины. Я рождена для того, чтобы быть герцогиней.

Пожалуй, выйду замуж за герцога, когда старый дурень отправится на тот свет.

Миновали недели.

Отношения между двумя нашими кланами становились все хуже.

Ненависть порождала новую ненависть, жестокость – новую жестокость, причем повод для этого мог быть любой – настоящий или выдуманный. Никакие приказы герцога не могли остановить кровопролития. Сначала далекого родственника Капулетти пырнули на улице ножом – кто-то, кто даже не имел отношения к нашему роду, и все же обвиняли в этом Монтекки. Затем слугу Монтекки поймали и избили до полусмерти, когда он шел по поручению моей тетушки мимо ворот дворца Капулетти (не стоило ему, конечно, там появляться!).

И очень не ко времени, как всегда и бывает, неотвратимо и быстро, как несущаяся галопом лошадь, надвигалась свадьба моей сестры. Вероника стала капризной и мрачной, ей все не нравилось, ей невозможно было угодить, даже если речь шла о ткани или фасоне платья. Моя мать хранила молчание по этому поводу, а вот дядя не был так терпим: он сетовал, громко и часто, на ужасные расходы, которые ему приходится нести, дабы избавиться от племянницы. И несмотря на то что полученная от брака Вероники прибыль едва покрывала эти расходы, все мы втайне торжествовали, что она вскоре покинет нас.

В то яркое утро четверга, когда звон церковных колоколов еще висел в воздухе, я вышел из своих покоев и завернул за угол. И увидел Веронику, которая рыдала на скамье в саду. Она сидела прямо на солнце, не прикрываясь от него, – и это было очень странно: она всегда утверждала, что солнце портит женскую кожу, и вот вдруг она сидит на жаре, с красными глазами, а рядом с ней суетится одна из служанок, которая едва успевает подхватывать мокрые от слез платочки. Эта служанка, судя по всему, уже пострадала от буйного нрава моей сестрицы: на щеке у нее красовалось свежее пятно в виде маленькой пятерни. Должно быть, она была недостаточно расторопна в утирании Вероникиных слез.

Я хотел пройти мимо нее не останавливаясь, но Вероника подняла глаза и слабым, умоляющим голосом прошептала:

– Бенволио? Пожалуйста…

Я даже не мог припомнить, когда она вообще говорила это слово, поэтому остановился, глядя на нее сверху вниз. Я не чувствовал к ней ни капли симпатии. Какие бы неприятности у нее ни случились – она заслуживала куда больших бед, и я не забыл нашу маленькую семейную тайну. Ее маленькие изящные ручки были по локоть в крови – и я не собирался прощать ее за это.

– Что? – спросил я.

Это прозвучало довольно грубо, но меня это не заботило нисколько.

Она снова залилась слезами, на этот раз (я был уверен в этом) фальшивыми.

Я хотел было уйти, но служанка послала мне умоляющий взгляд, и мне вдруг стало ее ужасно жалко, и я вздохнул и присел на лавочку рядом с сестрой.

– Что? – спросил я снова, более мягко.

– Все не так, как должно быть! – ответила она и высморкалась в очередной платок. – Мое платье ужасно, Бенволио, наш дядюшка так урезал расходы на него, что этот наряд меня уродует, а званый ужин… если, конечно, он вообще состоится! Это же единственный день, когда я могу во всей красе показаться жителям Вероны, а он хочет, чтобы я выглядела как какая-нибудь торговка рыбой… Как я могу рассчитывать на уважение в обществе с таким началом?!

Ничто так не расстраивает женщин, как ограничение их расходов.

– Это не имеет значения, – сказал я. – В тебе течет кровь Монтекки, а твой будущий муж достаточно богат. Общество примет тебя как достойную женщину, Вероника.

Бог в помощь этому обществу, конечно. Но сказанное мною было правдой.

– Так что прекращай лить слезы. Не подобает достойной женщине реветь, словно обиженный ребенок.

Она послала мне убийственный взгляд из-под опущенных ресниц, но все же промокнула глаза, вытерла нос и швырнула, не глядя, платок в сторону служанки. Потом встала, расправила юбку и поправила волосы (которые, в отличие от ее красного, опухшего от слез лица, были в полном порядке) и прерывисто, глубоко вздохнула.

– Пользы от тебя как от козла молока, братец, но и на том спасибо. А теперь скажи мне, как поживает твой друг Меркуцио?

Я почувствовал подвох и моментально напрягся: