Рассказы - Дмитрий Новиков

Если кто возьмется рассуждать из столичных или иностранных жителей о том, какая рыба всего вкуснее — обманется наверняка, себя и других в заблуждение введет. Будет лосось поминать, тунца какого–нибудь или, не приведи господь — макрель с торбоганом. Кто сига вспомнит — уже ближе, почет ему и уважение. Но уж ряпушку никто не назовет. Местная она рыбка. Вкус такой, что пальцы свои и соседские оближешь. Это — если жареная. А если с лучком да юшкой на сковороде — опять же по–карельски, — тут не язык проглотишь, вся голова через рот вовнутрь завернется вслед за убегающим вкусом. В городе на рыбном рынке ряпушку часто продают, онежскую да ладожскую. Мелковата она, килограмм вычистишь — замучаешься. Тут у Толи жена сковороду на стол поставила — а там четыре рыбины уместились. Тут уж конечно не сдержаться было.

— Толя, — говорю, — где рыбы такой наловил?

— А, нет, не стало рыбы совсем, мало, — орет, — да и это некрупная! Совсем плохо стало с рыбой!

А глаза маленькие такие, хитрые.

Поели, поговорили.

— Я не пью совсем, — Толя говорит, — раньше было. Но дурной становился, ни дела, ни работы, ни семьи не видишь. Совсем бросил. Потом покажу тебе, как свиньи живут спившиеся.

— Жалко их? — спрашиваю.

— Всех не нажалеешь. Сам тоже думать должен. А то жрут да спят. Я бы тоже так хотел, — а куда, работать нужно.

Стали торговаться за участок.

— Двадцать тысяч, — Толя говорит, — хорошая земля, внизу, видел, распахано поле было. Весь участок — полгектара. Дом вот этот самый стоял, перенес потом.

— А чего перенес? — спрашиваю.

— Да егерем хотел работать раньше, не получилось. А теперь в деревне сподручнее. Потом покажу — сам увидишь. Тут у меня земля тоже неплохая, — и жмурится как кот.

— Змей нет, случайно? А с комарами как?

— Змеи — они везде. На Севере живем — скалы да сосны, змеи да звери. Но там вроде нет. А комары — видел, что на мысу земля. Лес вырубишь немного — ветром все сдувать будет, не комаров — птиц не увидишь.

— Ладно, — говорю, — двадцать много, за десять точно возьму. Тут ведь оформлять еще нужно, кадастр получать — тоже деньги. Это — мое, если сговоримся. Она у тебя в собственности?

— Да в собственности давно, чуть давать стали — я сразу взял, — он подумал, в голове колесики вертелись, в глазах — плюсики. — А, ладно, бери. У меня тут вокруг озера еще кой–чего есть. Давай теперь чай пить.

По рукам ударили, чаю попили — пошел Толя участок показывать. Земля распахана, картошка ровными рядами, кусты ягодные, на дорожках ни камешка лишнего. На берегу баня с верандой, рядом еще веранда застекленная, «для праздников» — говорит, тут же — коптильня большая — «слышь, хрюкают, потом покажу». От берега мостки длинные в озеро, вдоль них сетка–китайка, проходили мимо, Толя поднял за край, выпутал подлещика в две ладони, о доски шмякнул — кошке, говорит.

— Тоже полгектара, как у тебя будет, — орет, надрывается, — а вот там свиньи у меня, а там куры, а здесь брат мой рядом, он еще собак, лаек финских на продажу выращивает — вон вольер. А за озером гектар под картофелем.

— Охота, рыбалка? — спрашиваю.

— Потом фотки покажу, с медведем да с лосем. А здесь я карпа в девять килограмм вытащил, а рядом с твоим местом — щуку на четырнадцать.

Потом вдруг опомнился:

— А так нет, плохо стало, совсем плохо. Рыбы мало, зверя мало.

— Колхоз распался, — вторит ему Аня, идущая следом. — Раньше Толя шофером там работал, за комбикормами на завод ездил для колхоза, да и себе. А теперь совсем плохо, свиней вон пять всего оставили — невыгодно.

— А мясо–то будете продавать? — у меня уже слюни текут, домашнее мясо не чета магазинному.

— Будем. Только у нас дорого будет. Берут хорошо, — и выражение скорби на лицах. — И картошку продавать будем, и рыбу, и молоко с творогом. Давай стройся, не пожалеешь, в деревне — не в городе.

И я стал думать серьезно. Документы на землю оформились довольно быстро — месяц — и уже владелец. Собственность грела душу. Стоило оформление семь тысяч, плюс десять тысяч Толе — итого семнадцать за полгектара у озера, вместе с речкой, травой, соснами, камнями и всей многочисленной живностью, населяющей этот предварительный рай. Живности было много, судя по стрекотанию, пискам, прыжкам и полетам.

Будучи любопытным, я сходил–таки в фирму по торговле землей и поинтересовался — сколько может стоить мой участок, если его продавать. Полистав бумаги, посмотрев фотографии и послушав мои рассказы, человек в фирме азартно забегал по кабинету:

— Тысяч с двухсот можно начинать, а так — наверняка больше! Когда начнем?

«Никогда», — подумал я. Это уже была моя земля, и я начинал ее любить. Я начинал понимать, что затеял одно из самых важных дел моей жизни, что я построю хороший крепкий дом, который переживет меня и достанется детям, а потом внукам. Я прерву этим традицию жизни в общем государстве, когда каждый должен был начинать с нуля, и ничего не добиваться в итоге — страна высасывала соки, недоставало сил. А у моих детей будет стартовая площадка.

II

Дом мне всегда хотелось из дерева, из дикого, неоцилиндрованного бревна. На всякий случай все же стал считать затраты и работы — кирпич был самым дорогим, бетон и блоки тоже кусались ценой, брус все равно был дороже бревна в три раза. Поэтому новые знания лишь укрепили старую уверенность — традиции сильны не зря.

И вот теперь началась настоящая работа. Часть леса была заготовлена отцом. Он тоже хотел строить дом, но решил, что уже не потянет, и подарил лес мне. Правда, к тому времени он уже лежал два года, хоть и в штабелях, на прокладках, но все равно внушал некие опасения. К тому же его было маловато по расчетам на существующий уже фундамент. Я решил строить параллельно баню из отцовского леса, а на дом искать свежий. Тут–то и оказалась затыка. Кирпич, бетон, брус — были в наличии, люди рвались их продавать, привозить, строить. Исходного же, простого, желаемого кругляка продавать никто не хотел. Самим нужно. Или ломили цену. Мастера, рубящие срубы, отличались умом и сообразительностью даже больше, чем все остальные строители. Если по другим материалам подсчет был довольно прост — столько–то кубометров на стены, столько–то — за работу, столько — за материал, то с бревном все оказалось гораздо сложнее.

— Толщина какая? — сразу спрашивали рубщики, и тут же чуяли мою некомпетентность, я не знал, какую толщину они имеют в виду — у комля, у вершины. А спрашивать было стыдно.

— Ну–у–у, — сразу разговор приобретал чудесный оттенок наставительной беседы мудрого учителя с глуповатым и противным учеником.

— Ну–у–у, мы за кубометр берем. А кубометров будет сто примерно. Так что кидай нам тысяч сто пятьдесят сразу, не прогадаешь. И лес мы достанем. Как сруб перевезти? Ну–у–у, соберем, разберем, опять соберем. За деньги, конечно. Ну–у–у, на месте никак нельзя, мы привыкли у себя работать.

Хорошо, что у меня уже был опыт общения со строителями. Как хорошо, что он у меня уже был! Я решил во всем разобраться досконально и через неделю консультаций и подсчетов уже знал, что бревна понадобится кубов сорок, не больше; что платить я буду за всю работу, а не по кубометрам, погонным метрам или венцам; что ни о какой предоплате и речи идти не может, а строители должны будут ставить сруб прямо на фундамент, без ненужных переносов. В ответ я должен буду организовать их быт и проживание на природе.

С бревном же была проблема. Все хотели продавать уже что–то произведенное из него. Не это ли признак экономических перемен? Наконец, почти отчаявшись, я в очередной свой приезд в деревню подошел к Толе:

— Никак не могу бревна достать. Не посоветуешь?

— А, чего?! — каждый раз, отвыкнув, я вздрагивал от Толиного крика. — Витька собирался лес рубить. Поехали, поговорим.

Мы прыгнули в машину, и, разбрызгивая лужи, помчались к большому сиреневому дому на окраине деревни. По дороге Толя выкрикивал отрывисто и обреченно:

— Я — это что. Вот Витя хорошо живет. Картошку приспособился продавать — в Дом отдыха. Втридорога. Родственник у него там.

И печально мотал головой.

Мы уже подъезжали, как от дома вдруг рванула новая серебристая «десятка».

— Его машина, вон он! — Толя был громок даже для самого себя и сбавил тон: — Давай, гони быстрей! А то в поля уедет — до вечера пропадет.

Мы бросились в погоню. Догнали на асфальтовой дороге, стали изо всех сил сигналить, мигать фарами. Машина прибавила ходу.

— Да что он, озверел совсем! А ну, поддай газу! — Толя аж вспотел от радости и азарта.

Наконец мы чуть не вплотную прижали машину к обочине — очень хотелось круглого леса. Та остановилась. Из нее вылезли два испуганных мужика:

— Вы чего, парни? Чего гонитесь? — голоса у них слегка подрагивали. Вид был городской.