Сами мы не местные - Юлия Жукова

– Вот тут, – говорит он размеренно, – между Ахмадулом и Короулом расположены их крупнейшие разработки. Я думаю, что их корабли будут приземляться у подножия Ахмадула. Короул-то чужаков не впускает. А между хребтами здесь огромное болото. Я думаю, что мы окружим их здесь. И утопим.

Я вынуждена зажать рот рукой. Понимаю, конечно, что короул – это всего-навсего «черные горы», но ничего не могу с собой поделать.

– А мы-то там откуда появимся? – спрашивает Онхновч.

– Отсюда, – Азамат отмечает область по другую сторону Ахмадула, – отсюда, – он рисует стрелки от столицы и от моего дома к верховьям какой-то большой безымянной реки, вытекающей из того самого болота, – отсюда, – он обводит Короул, – и отсюда, – последняя стрелка ведет от Сирия вверх по течению Сиримирна. – Ну и из космоса, конечно.

– Интересно, – хмыкает толстяк, – а нас Короул, по-твоему, примет?

– С нами боги, – пожимает плечами Азамат. – Имеет смысл хотя бы попытаться…

– Да вот прям так сирияне и стали нам помогать! – перебивает его сухарь. – Они скажут: мол, сами кашу заварили, сами и расхлебывайте!

– Мне не скажут, – как-то зловеще усмехается Азамат.

– Это почему? – удивляется толстяк. – Они никогда столичные инициативы не поддерживают.

– Потому, – нравоучительно говорит Онхновч, – что Азамат сириянских женщин ценой собственной красоты спас. Они ему на две жизни вперед должны теперь.

Народ замолкает, осваиваясь с этой мыслью.

– Вот же ж шакал! – выпаливает толстяк.

Азамат раскатисто хохочет.

– Ну ладно, – продолжает обсуждение Эцаган, после того как все просмеялись. – Я вот чего не понимаю, капитан: а почему вы думаете, что джингоши не догадаются, что мы хотим их окружить? Допустим, они не знают, что Сирий вам должен, но все равно ведь могут перестраховаться. Да и место тут очевидно окруженное, хоть у них там и база…

Азамат снова тянется к карте, чтобы объяснить свою позицию. Ему довольно неудобно каждый раз для этого перегибаться через меня, так что я решаю облегчить ему задачу.

– Я тебе еще нужна тут? – спрашиваю. – Может, я пойду?

– Ты мне всегда нужна, – улыбается он. – Но можешь идти отдыхать, от тебя нам вряд ли еще что-то понадобится. Когда еще народ соберется, проводишь их сюда, хорошо?

Я целую его в щеку, к негодованию моралиста, и покидаю третий этаж.

Новые гости не заставили себя долго ждать. Где-нибудь через час прибыл унгуц, а в нем Унгуц, а на заднем сиденье наш духовник.

Оба с интересом оглядывают дом и – один величественно, другой прихрамывая – шествуют в гостиную, где и оседают.

– Вообще, – говорю, – все наверху, обсуждают, что делать будут… Вы не хотите присоединиться?

Ажгдийдимидин только мотает головой, а Унгуц отмахивается.

– Пусть мальчики поиграют, – говорит он. Потом добавляет, как бы задним числом: – Да и Азамату мешать не стоит, – и подмигивает духовнику.

Тот укоризненно сдвигает брови.

– Вы поесть не хотите? – спрашиваю.

– Отчего же, можно и поесть, – охотно соглашается Унгуц, усаживаясь поудобнее. – Ты, Ажги-хян, Лизкину стряпню еще не пробовал ведь? Ну вот сейчас и восполнишь это досадное упущение.

Мне приходится срочно смыться на кухню и включить воду, чтобы Старейшины не слышали, как я фыркаю и давлюсь смехом. Ажги-хян, блин!

На кухне тусуются Ароновы дети. Где их родители, я не знаю.

– Вам не скучно? – спрашиваю, пока еда разогревается. – Может, вам бук дать поиграть?

– Отец не велит, – мрачно сообщает мальчик.

Девочка задирает нос:

– А я не умею.

– А почему не велит? – Я развиваю более содержательный ответ. Интересно, а когда с ними не разговаривают, эти дети все время молчат? Видимо, да. Мальчик так ничего и не отвечает. Я вздыхаю. – Ладно. На вот у меня есть блокнот и цветные ручки. Хоть порисуй… Игрушки-то с собой не взяли?

Он как-то странно пожимает плечами, берет у меня блокнот, но ничего с ним делать не рвется.

Старейшины углубляются в еду и всем своим видом показывают, что я тут лишняя, так что я возвращаюсь на кухню. Дети сидят как сидели.

– Ну чего вы такие мрачные? – спрашиваю. – Не выспались? Домой хотите?

– Мы нормальные, – категорично отвечает девочка.

Мне становится смешно.

– Ну давайте хоть в слова поиграем, – предлагаю я в расчете, что мой словарный запас на муданжском должен примерно совпадать с детским.

– А как? – оживляется мальчик.

Дальше я мучительно стараюсь объяснить суть игры. Наверное, они все-таки лучше меня говорят. Но наконец мне удается растолковать, чего я от них хочу, и мы приступаем. В принципе получается неплохо, только девочка поначалу капризничает и заявляет, что имеет право говорить слова «не совсем на ту букву», ведь «я же девочка». Я ей сообщаю, что я тоже девочка, а правила нужны, чтобы было интересно. Кое-как все-таки удается ее убедить им следовать, хотя, кажется, она просто иногда путает буквы. И то сказать, маленькая же.

Нас прерывает Ажгдийдимидин. Возникает в арке между кухней и комнатой и протягивает записочку: «Не хочешь ли ты мне рассказать о вчерашнем?»

– Вас интересует, как я его убила или что было потом? – уточняю.

Он дважды кивает. Вероятно, хочет услышать и то и другое. Потом жестом указывает детям, чтобы ушли в гостиную, где Унгуц встречает их с распростертыми объятиями.

– Ба-а, какие тут знатные го-ости! – слышу я его веселый голос.

– Пойдемте наверх, – предлагаю духовнику.

Он кивает, и мы перемещаемся в мой кабинет на втором этаже.

Я довольно конспективно отчитываюсь о вчерашнем дне. Все свои переживания по поводу убийства я уже выплеснула на Азамата и как-то изжила, и возвращаться к ним совершенно не хочу. Само выплескивание мы сегодня тоже обсудили, так что и там не осталось ничего затруднительного. Ну стошнило, ну поплакала. С кем не бывает.

«Ты уже выговорилась ему», – гласит очередная записка духовника. Вопросительной частицы там в конце и не планировалось.

– Ну да, – говорю. – Естественно. Вы же не думаете, что я вашего приезда должна была ждать? Азамат все понял, его даже не напрягло, когда я сорвалась. Я сегодня утром попыталась извиниться, так он возмутился, считает, что я имела полное право…

Старейшина смотрит на меня изучающе.

«Бывает, что тебе хочется с ним поссориться?» – пишет.

Я моргаю.

– Нет, зачем?

Он не отвечает, вместо этого пишет:

«В ближайшие дни у него не будет времени с тобой возиться, и тебе придется это стерпеть. Если не сможешь, по крайней мере не закатывай публичного скандала, это подорвет его авторитет».

Я аж задыхаюсь от возмущения.

– Естественно, я понимаю, что у него теперь дел по горло! И со мной не нужно возиться, я сама справляюсь! Стоило один раз пустить слезу – и вы уже думаете, что я всегда такая?! И вообще, я бы ни за что не стала устраивать сцену при посторонних!

Он насмешливо улыбается, зараза.

«Тебе придется держать себя в руках, даже если кто-то усомнится, что ты на это способна», – пишет он, а когда я раздраженно вздыхаю, гладит меня по голове и смотрит так, как будто я породистая кошка, только что получившая медаль на выставке. Как будто оценивает в последний раз, прежде чем вручить хозяевам приз.

Наш разговор прерывается из-за звоночка под потолком. Кто-то еще прилетел. Иду открывать, предварительно выглянув в окно. Человек на пороге один, и он мне смутно знаком. Открываю. Это Экдал, брат Эндана, муж Эсарнай. Очень экающая семейка. Он высокий, статный и красивый, этакий индейский принц с лицом, исполненным аристократической скорби.

– Здравствуй, – говорю, – давно не виделись. Заходи.

Кто бы мне объяснил, по какому принципу я выбираю, с кем быть на «ты», а с кем на «вы», когда говорю по-муданжски.

Он перешагивает через порог, но дальше не идет.

– Азамат здесь? – спрашивает без приветствия.

– Да, наверху, со всеми… Проводить тебя или сначала отдохнешь?

Он мнется, смотрит на меня пристально, оценивающе. Наконец открывает рот:

– Эндан… здесь?

– Да. – Киваю пару раз для убедительности.

– Он… с самого начала здесь?

– Ну как… – пожимаю плечами. – Он прилетел вместе со всеми сегодня днем.

– Нет, я хочу сказать, – Экдал хмурится, – он сразу решил участвовать в кампании? Сразу, как все заварилось?

– Почем я знаю, – пожимаю плечами. – Когда я вчера прискакала на поле, где они тренировались, он там был. И там все были за то, чтобы побить джингошей, во всяком случае, я не помню, чтобы кто-то возражал. Но у меня не очень-то хорошо голова варила. А потом он прилетел со всеми вместе, сидит там сейчас, обсуждает, где лагерь устраивать.

Экдал глубоко вздыхает, кажется облегченно, и принимается вертеть головой, соображая, куда дальше идти. Тут из лифта является Старейшина-духовник и жестом подманивает внезапно оробевшего наемника. Я следую за ними в гостиную, где Экдалу приветливо кивает Унгуц.