Русское братство - Николай Чергинец
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Засов на первой, наружной двери лязгнул и створ нижней слабо осветился. Чьи-то руки ощупали замок на ближней двери, воткнули в него ключ, провернули, сняли дужку замка из скобы.
Степаненко отошел подальше от двери, сел в углу. Первой мыслью было вооружиться какой-нибудь банкой поувесистей, запустить в вошедшего бандита. Словом, дать отпор, чтобы знали — не на того нарвались.
Но сопротивление было бессмысленным, глупым.
Дверь отворилась. Слабый свет вечерних сумерек был приятен для глаз. Но щелкнул выключатель, нестерпимо яркий свет ударил в глаза. Степаненко зажмурился.
— Командир, он оклемался… — раздался голос. Последовал топот. Уже несколько человек стали спускаться в подвал.
Лампочка без абажура била в глаза. Степаненко с трудом привыкал к этому необычайно яркому после сидения в абсолютной темноте свету…
— Вставай, лицом к стене, — приказал один из вошедших. — Руки за спину…
Степаненко очутился в наручниках. Ему надели на голову что-то вроде мешка, вывели из подвала, провели по свежему воздуху, поднялись по какой-то лестнице. В нос ударил приятный запах дерева. Когда с головы сняли мешок, Степаненко понял, что он находится в каком-то частном доме, скорее всего — недавно отстроенном коттедже. В какое бы окно он ни взглянул, все они были забраны изящными решетками. Стены увешаны пейзажами, изготовленными с фотографической точностью.
Его ввели в хорошо освещенный зал. Прямо перед ним стоял коренастый человек, покачиваясь на пружинистых ногах. В его руках Степаненко заметил свое портмоне и мобильник.
«Похож на Рогожцева, — пронеслось в голове. — Но это не он. Брат? Родственник?»
За коренастым стояло несколько качков, готовых броситься на Степаненко по первому знаку своего хозяина. Среди качков выделялся высокий человек с необычно выпяченным кадыком и вытаращенными глазами. Где-то его Степаненко уже видел. Уж не Мирча ли этот, прежний Зойкин ухажер?
— Ну что, слуга закона?! — веселым голосом спросил коренастый, — допрыгался, твою мать?
В углу зала Степаненко заметил заставленный едой стол, разнокалиберные бутылки.
— Проходи, — кивнул коренастый в сторону стола. — Выпьем, закусим…
Степаненко знал, что это один из первых приемов — расположить к себе собеседника — напоить и накормить. Если удастся — напоить допьяна. Степаненко также знал, что способен перепить многих, но с этим вот коренастым он пить не собирался. Вообще, от обстоятельств, при которых он так позорно отдал себя в руки этим людям, Максим чувствовал себя не в своей тарелке.
Степаненко взглянул на руки. Они были грязны и в кровоподтеках.
— Дайте ему умыться! — коротко приказал коренастый. — Да пошевеливайтесь, у меня мало времени.
Степаненко провели в умывальник. Вода из турецкого, под золото, краника бежала вялой струйкой.
Когда его привели обратно, все уже сидели за столом.
— Вот так, браток, — сказал коренастый, наливая Степаненко рюмку. — Первое, ты действительно майор ФСБ Степаненко или же ты Потапов Петр Петрович.
— В некотором роде, — кивнул головой Степаненко, глядя, что коренастый налил ему по самый край.
— Значит, это фуфло? — коренастый бросил водительское удостоверение на стол.
— Фуфло, — согласился Степаненко.
— Тогда твое здоровье, товарищ майор ФСБ, — коренастый хлопнул рюмку водки.
Степаненко последовал его примеру. Ему чертовски хотелось есть, а водка была для затравки.
— Вот это разговор, — удовлетворенно произнес коренастый. — Теперь второе: расскажи, чего это ты шпионил у нас в Арсеньевске?
«Ага, — подумал Степаненко. — Все-таки я вмешался в дела мафии… Поэтому боятся не по конкретному делу, но вообще…»
— Я не шпионил, — проговорил Степаненко. — Я… если можно так выразиться, занимался частным розыском.
— Так, значит, если ты приехал по собственной воле, то… — коренастый сделал паузу, — можешь по собственной воле и убраться?
— Уже не могу, — ответил Степаненко.
— Как это?
— Насколько я понимаю, нахожусь в плену у неизвестных мне лиц…
Коренастый ухмыльнулся:
— Тебе сколько раз предлагали убраться? Раз сказали, два сказали… Да знаешь ли ты, с кем имеешь дело?
— Знаю, — сказал Степаненко. — С людьми Рогожцева Андрея Федоровича.
— О! — удовлетворенно воскликнул коренастый. — Ты даже знаешь его по батюшке!
— Почему бы мне не знать имя и отчество человека, который мэр города, о которому пишут центральные газеты?
— Ладно, — сказал коренастый. Видимо, ответы Степаненко показались ему исчерпывающими. Он налил очередную рюмку и вдруг сказал:
— А если мы купим тебе билет, посадим тебя на поезд, и ты не покинешь вагон, говоря образно, пока паровоз не спустит пар на Ярославском вокзале?
Коренастый поднес рюмку к губам, словно от ответа Степаненко зависело, выпьет он или не станет пить.
— Я был бы счастлив, если бы очутился сейчас в Москве… — произнес Степаненко.
Коренастый опрокинул рюмку в рот, удовлетворенно крякнул и сказал:
— И главное, никаких грубостей…
— Никаких грубостей? — Степаненко тоже выпил, стал жадно закусывать.
— Очень жаль, что мои парни обошлись с вами, товарищ майор, не совсем вежливо. Вы уж извините их, работа у них такая. Хорошо еще, что их вовремя остановили. А то, согласитесь, в Арсеньевске много незаасфальтированных улиц.
— Это понятно, — кивнул головой Степаненко, понимая намек. — Только у меня здесь, в Арсеньевске, у ментов осталось мое личное оружие.
— Понимаешь ли, дорогой, это уже не наши проблемы.
— Но… Я не могу ехать железной дорогой. Как я понимаю, местная милиция…
— И это учтено, — прервал его коренастый. — Мы подбросим тебя на машине к следующей станции.
Коренастый встал, давая понять, что разговор исчерпан…
На вокзальчике какой-то промежуточной станции коренастый помахал ему рукой. Степаненко послал ему воздушный поцелуй. Двое верзил ввели майора в чистенькое «эсвэшное» купе.
— Ну, ребята, я на боковую, — сказал Степаненко. Когда он, раздевшись, очутился на полке, один из верзил приковал его к металлической опоре верхней полки.
— Так спокойнее будет, — пояснил он.
Вслед за этим один из бандитов сходил в вагон-ресторан и притащил пакет снеди. Тренькнули выставляемые на столик бутылки…
Степаненко, прикидываясь спящим, приоткрыл глаза и увидел, что это водка. Он стал считать: «Одна, две, три, четыре… Вот это богатыри, — мелькнула мысль. — Или они и на меня рассчитывают? Ничего не скажешь, дружелюбные ребята…»
Ему и в самом деле предложили хватануть стакан, чтобы «лучше храпелось»… Степаненко не отказался. Не потому, что ему хотелось выпить, а для того, чтобы не вызвать подозрений.
«Поезд будет тащиться до Москвы часа четыре-пять. Уже через часа два они, если станут продолжать такими темпами, отрубятся. Можно попытаться уйти от их опеки…»
Бандиты перепились значительно раньше. Еще в пик застолья Степаненко присоединился к ним, прикидывался сильно пьяным, и уже этаким дружбаном, что они сняли с него наручники. Когда один отрубился, Степаненко без труда вырубил второго. Приковал его к той самой опоре, к которой был прикован сам. Быстро оделся и пошел узнавать, когда первая остановка.
Появляться в Москве без документов, без табельного оружия не было никакого резона.
Глава XXXIX. Снова в Арсеньевске
В Арсеньевен Степаненко попал только к обеду следующего дня. Долго кружил возле дома, в котором располагалась квартира покойного Колешки, стараясь высмотреть «наружку». Вроде бы никого не было. Но ни звонить, ни подниматься в квартиру не отважился. Определил путь, по которому из школы должны были прийти девочки Встретил их и попросил позвать маму. Он знал, что рискует. Если в квартире засада, могла выйти крупная, и даже опасная накладка. Но он рисковал совершенно сознательно, полагаясь на то, что дети вообще проницательнее, чем думают. При чужих в квартире они найдут способ сообщить Ире о его просьбе.
Его предосторожность оказалась напрасной — в квартире никого не было. Дети выбежали и позвали его в квартиру. Он надеялся, что Ира не будет рада его визиту. Внешне это так и выглядело. Но Степаненко заметил, что «несчастная» вдова не может скрыть радости, что он в ее доме. Нет, обстановка в квартире не походила на ту, которая обычно бывает, если из нее недавно вынесли покойника. Все должно иметь какой-то особый, угрюмый вид, даже стены и мебель. Само собою разумеется, всех недовольнее и несчастнее должна быть вдова…
Но попритворявшись некоторое время, Ира уже не смогла скрыть своей радости. Что это означало? Любовь? Бурный всплеск каких-то не совсем проясненных процессов психики, ищущей способа забыть смерть если не любимого, то во всяком случае привычного человека?!