Прислуга - Кэтрин Стокетт

Спустя три мучительно долгие, жаркие ночи — от Юл Мэй и остальных служанок по-прежнему никаких вестей — возвращается Стюарт. Меня тошнит от сидения за машинкой ради новостей Лиги и писем Мисс Мирны. Сбегаю по ступенькам ему навстречу, и Стюарт обнимает меня так, словно мы не виделись много недель.

Он загорел, белая рубашка смялась на спине от долгой поездки, рукава закатаны. А на губах все та же вечная, почти дьявольская, улыбка. Мы сидим в разных концах гостиной, не сводя глаз друг с друга. Ждем, пока мама пойдет спать. Папа ложится сразу после заката.

Стюарт смотрит только на меня, а мама все разглагольствует о погоде да о том, как Карлтон встретил свою «единственную».

— И мы так взволнованы предстоящей встречей с вашими родителями, Стюарт. Пожалуйста, передайте мои слова вашей матушке.

— Да, мэм. Непременно.

И улыбается мне. Мне в нем столько всего нравится. Когда разговаривает, смотрит мне прямо в глаза. Ладони у него мозолистые, а ногти чистые и ухоженные. Мне нравится чувствовать шероховатость его рук на своей шее. И я солгала бы, если б отказалась признать, как приятно появляться на вечеринках вдвоем. И не нужно терпеть выразительные взгляды и мрачную мину Рэйли Лифолта — он, видите ли, недоволен, поскольку вынужден таскать мое пальто вместе с одеждой Элизабет и приносить мне напитки.

Теперь у меня есть Стюарт. Стоит ему появиться рядом, и я чувствую себя защищенной и независимой. Мама не критикует меня в его присутствии, боится, что он и без ее подсказок углядит мои изъяны. Она не решается придираться ко мне, понимает — я обязательно начну скулить и жаловаться. А это уменьшит мои шансы. Для мамы это грандиозная игра — демонстрировать только одну сторону дочери, дабы настоящая «я» не проявилась, пока не станет «слишком поздно».

Но вот в половине десятого мама расправляет юбку, складывает плед медленно и тщательно, словно заветное письмецо.

— Что же, полагаю, пора на покой. Оставляю вас наедине, молодые люди. Евгения, — многозначительный взгляд в мою сторону, — не засиживайся допоздна, хорошо?

Ослепительно улыбаюсь. Мне двадцать три, черт побери, года.

— Конечно, мамочка.

Она выходит. Мы продолжаем сидеть молча и неподвижно.

В ожидании.

Мама обходит кухню, закрывает окна, пускает воду, выключает. Несколько секунд спустя слышится «клик-клак» защелки на двери родительской спальни. Стюарт поднимается с места — «Иди сюда», — и вот он уже рядом, и прижимает меня к себе, и приникает к моему рту, как к источнику, будто весь день умирал от жажды. Я слышала, как девчонки описывали это чувство, «словно таешь», а мне кажется, это больше напоминает взлет — ты становишься все выше и выше, видишь мир далеко за горизонтом и невиданные прежде цвета.

Но я все же отодвигаюсь. Мне обязательно нужно кое-что сказать.

— Сядь рядом.

Мы опускаемся на диван. Он норовит вновь поцеловать, но я отстраняюсь. Изо всех сил стараюсь не обращать внимания на то, как оттеняет загар цвет его голубых глаз. И до чего золотистые волоски у него на руках.

— Стюарт… — Судорожно сглатываю, готовясь выпихнуть из себя страшный вопрос. — Твоя помолвка… родители были разочарованы? Когда с Патрицией произошло… то, что произошло?

Лицо у него мгновенно застывает. Взгляд делается жестким.

— Мама огорчилась. Они были близки.

Я уже жалею, что затеяла все это, но должна знать правду.

— Насколько близки?

Он отводит взгляд.

— У тебя есть что-нибудь выпить? Бурбон, например?

Иду в кухню, наливаю из кондитерских запасов Паскагулы, добавляю воды побольше. В первое же свое появление в нашем доме Стюарт ясно дал понять, что бывшая невеста — плохая тема для беседы. Но мне необходимо знать, что же произошло между ними. Не из любопытства. Просто у меня никогда не было близких отношений. Я должна знать, из-за чего расстаются навек. Сколько правил можно нарушить, прежде чем тебя бросят, и какие из правил самые главные.

— То есть они были подругами? — продолжаю я. Через две недели я встречаюсь с его матерью. Моя мама уже назначила на завтра поездку по магазинам.

Он делает большой глоток, хмурится.

— Они могли пробраться в столовую и поменять карточки на местах для гостей. — Никаких следов озорной улыбки. — Мама была потрясена. После того, как… все развалилось.

— Значит… она будет сравнивать меня с Патрицией?

— Вероятно, — после секундной паузы соглашается Стюарт.

— Отлично. Не могу дождаться.

— Мама просто… защищает меня. Беспокоится, что я вновь буду страдать. — Он отворачивается.

— А где сейчас Патриция? По-прежнему живет здесь или…

— Нет. Она уехала. Переехала в Калифорнию. Мы можем поговорить о чем-нибудь другом?

Вздохнув, откидываюсь на спинку дивана.

— А твои родители знают, что произошло? В смысле, можно ли и мне узнать? — Потому что меня начинает бесить его молчание о столь важных вещах.

— Скитер, я же говорил тебе, что не люблю обсуждать… — Но после паузы продолжает, понизив голос: — Папа в курсе лишь отчасти. Маме известны все подробности, как и родителям Патриции. И разумеется, ей самой. Она прекрасно понимает, что натворила. — Он одним глотком допивает виски.

— Стюарт, я спрашиваю, только чтобы не повторить ее ошибки.

Он поднимает на меня взгляд, пытается рассмеяться, но смех больше похож на рычание.

— Ты и за миллион лет не сумеешь сделать то, что совершила она.

— Что именно? Что она сделала?

— Скитер, прости, я устал. Пожалуй, пойду домой.

Вхожу утром в душную кухню. День предстоит ужасный. Мама пока у себя, готовится к поездке по магазинам, дабы должным образом нарядить нас обеих к ужину у Уитвортов. Я в джинсах и свободной блузке.

— Доброе утро, Паскагула.

— Доброе утро, мисс Скитер. Завтрак, как обычно?

— Да, пожалуйста.

Маленькая и юркая Паскагула. В прошлом июне я сказала ей, что предпочитаю черный кофе и тосты, лишь слегка смазанные маслом, и она никогда больше не переспрашивала. В этом она похожа на Константайн, которая помнила все, что касается нас. Сколько же завтраков разных белых дам приходилось ей держать в голове. Интересно, каково это — всю жизнь запоминать чужие предпочтения по части масла на тостах, крахмальных воротничков и смены постели?

Паскагула ставит кофе на стол передо мной. Не подает в руки. Эйбилин объяснила мне, что так положено, иначе наши руки могут соприкоснуться. Не помню, как это делала Константайн.

— Спасибо, — говорю я. — Большое спасибо.

Она растерянно моргает, потом чуть улыбается:

— Да… пожалуйста.

И я понимаю, что впервые поблагодарила ее искренне. Паскагула, кажется, чувствует себя неловко.

— Скитер, ты готова? — зовет мама.

Кричу в ответ, что я ем. Жую тост и от всей души надеюсь, что мы быстро покончим с шопингом. Тот возраст, когда одежду выбирает мамочка, я миновала лет десять назад. Ловлю внимательный взгляд Паскагулы. Но стоит посмотреть прямо на нее, как она поспешно отворачивается.

Пролистываю «Джексон джорнал». Очередная колонка Мисс Мирны, где будет раскрыта тайна пятен от жесткой воды, выйдет только в понедельник. В разделе новостей национального масштаба статья о новых таблетках под названием «Валиум», призванных «помочь женщинам справиться с повседневными проблемами». Да уж, мне бы сейчас понадобилось с десяток таких таблеточек.

Поднимаю глаза от газеты и с удивлением обнаруживаю, что рядом стоит Паскагула.

— Вы… вам что-нибудь нужно, Паскагула?

— Мне нужно кое-что вам сказать, мисс Скитер. Кое-что насчет…

— Ты не можешь явиться в «Кеннингтон» в джинсах. — В дверях возникает мама.

Паскагула буквально испаряется. Миг — и она вновь около раковины, тянет черный шланг от крана к посудомоечной машине.

— Ступай наверх и надень что-нибудь приличное.

— Мама, я так всегда одеваюсь. Какой смысл наряжаться для того, чтобы купить новую одежду?

— Евгения, умоляю, не усложняй ситуацию.

Мама возвращается к себе в спальню, но я понимаю, что это еще не конец. Гудение посудомойки заполняет комнату. Пол под моими босыми ногами начинает слегка вибрировать, и шум стихает до нормального гула, достаточного, чтобы замаскировать беседу.

— Вы хотели мне что-то сказать, Паскагула?

Паскагула оглядывается на дверь. Она такая крошечная, вполовину меньше меня. И такая робкая. Мне обычно приходится наклоняться, чтобы расслышать ее. Паскагула подходит ближе.

— Юл Мэй моя кузина, — сообщает она. Шепотом, но на этот раз отнюдь не робким.

— Я… не знала.

— Мы с ней очень близки, она приходит ко мне в гости по выходным. И она рассказала, чем вы занимаетесь. — Паскагула чуть прищуривается, и я понимаю, что сейчас она попросит оставить в покое ее кузину.