Карми - Инна Кублицкая

Сава опустила глаза на свои грязные сапоги:

— Да. Ты прав, Малтэр, — и двинулась в свои покои. Малтэр, озабоченный ее спокойным, даже бесчувственным поведением, последовал за ней, по пути подавая знаки своим людям. Сава шла по комнатам, никого и ничего не замечая. Слух о ее появлении уже разнесся по дому. Люди Малтэра оглядывали ее с любопытством, знакомые слуги кланялись, кто-то пытался поцеловать руку.

— Не надо, — бросала Сава отрывисто, потом, узнав слугу, приказала: — Принеси ведро воды, Мирау.

В ее комнатах было пусто. Малтэр мысленно похвалил себя за то, что запретил своим людям входить в покои принцессы и апартаменты Руттула.

Слуга с ведром теплой воды вбежал в ее комнату сразу за ними, остановился, кланяясь, на пороге.

Сава затопталась, стаскивая с ноги сапог. Слуга подскочил, опустился на колено, помог снять обувь и унес ее. Сава нетерпеливо дернула шнуровку капюшона и тут же запутала узел.

Эта резкость была единственным признаком ее волнения. Малтэр подошел, потрогал узел крепкими пальцами, поддел булавкой и распустил шнуровку.

— А, — сказала Сава равнодушно. — Ты еще здесь?

— Я сейчас уйду, — проговорил Малтэр. — Тебе кого-нибудь прислать?

Сава качнула головой:

— Нет. Зайди через часок.

Малтэр легко поклонился и затворил за собой дверь.

Сава разделась, поплескалась в еле теплой воде, которая тут же стала грязно-мутной, вытерлась насухо большим льняным полотенцем и застыла над сундуком со своими нарядами.

Но честное слово, она вовсе не хотела думать о том, что ей следует надеть! Она вообще не хотела думать. Ей просто необходимо было замереть, укрыться от света, звуков, от людской суеты, но долг и высокое происхождение требовали от нее выбрать соответствующее платье.

Что ей надеть?

Сава припомнила не очень давний разговор с Руттулом. Она увидела на улице похоронную процессию и, загоревшись интересом, спросила, какой цвет на его родине считается траурным.

— Вот в Майяре это белый, а в Миттауре, наоборот, лиловый или синий…, а у вас?

— У нас — черный, — ответил Руттул, погруженный в бумаги. — А в некоторых местах, насколько я знаю, белый. Но если ты выбираешь цвет платья на мои похороны, то советую тебе траура не надевать. Я хочу, чтоб на моих похоронах ты была в красивом платье. В самом красивом, какое у тебя только найдется.

Сава перебирала в сундуке наряды. Здесь их было не так уж много, большинство платьев она держала в Савитри, но здесь были самые роскошные, самые дорогие, в которых она при случае поражала гостей Руттула. Вот платье из белого шелка, но с вышитыми алыми и золотыми цветами, совершенно легкомысленное, совсем не соответствующее сегодняшнему настроению Савы. Вот сине-зеленое, вот голубое… Все пестрое, яркое, раздражающе-веселое.

Она вспомнила о новом, ни разу еще не надеванном платье, которое Хаби обещала отослать в Тавин. В сундуке его не было.

Сверток она нашла в спальне, на широкой тахте; Сава развернула — да, это было оно.

Черный бархат, золотое шитье… С этим шитьем, помнится, Сава намучилась, пытаясь повторить рисунок шитья на Руттуловом костюме. Сколько драгоценного бархата было испорчено, пока она не добилась сходства; девушки-золотошвейки натерпелись с этим платьем, и Саве было немного стыдно из-за своего самодурства.

Она хотела поразить Руттула, а потом, когда загорелась мыслью о миттауском мече, вздумала надеть именно это платье, когда будет дарить меч; поэтому она попросила Хаби после мелких доделок отправить платье в Тавин.

Сава расправила платье, вгляделась в черноту бархата. Да, она наденет именно его.

Сава окунулась в шелестящую ткань. Зеркало отразило ее фигуру, облитую черным бархатом. Сава тщательно застегнула пуговички. К платью она заранее приготовила воротник золотистого игольчатого кружева, но сейчас передумала и выбрала шарф из золотой парчи. Дополнили наряд черные замшевые башмачки на невысоком каблуке.

Когда-то к этому платью она придумывала замысловатую прическу и для этой прически заказала ювелиру заколки, но заколки остались лежать в шкатулке для драгоценностей. Она решила ничего не делать с косой, даже не стала расчесывать, только чуть пригладила. Сава перекинула косу через плечо, растрепала заплетенный в крысиный хвостик конец, провела по нему щеткой.

Коса у нее была всем на загляденье, толстая и пушистая, по колено. Иногда вдовы в знак печали остригают волосы. Теперь Сава их понимала: ей хотелось вцепиться в косу и рвать ее. Но Руттула этим не воскресишь.

В дверь постучали. Сава откликнулась.

Вошел Малтэр, для которого неожиданностью оказался вид Савы. Он задумчиво оглядел ее.

— Пусть будет так, — пробормотал он после молчания. Сава подняла сверток с арзрауским мечом, сняла грубую холстину.

— Дай я понесу, — предложил Малтэр.

— Нет, — качнула головой Сава. — Я сама. Веди к Руттулу.

Малтэр отворил перед ней двери. Сава пошла, поддерживаемая Малтэром под локоток, в малую залу Руттуловых апартаментов.

Увидев безжизненное тело, она пошатнулась. Малтэр подхватил ее, подвел к стулу и усадил. Но сколько он ни всматривался в лицо принцессы, ни одной слезинки не заметил.

Сава взяла себя в руки. Она встала, драгоценный свой арзрауский сверток оставила на стуле и подошла к Руттулу. Смерть изменила его лицо: оно окаменело, погрубело, стало совсем чужим.

Сава поцеловала Руттула в лоб и с печалью стала смотреть на мертвого сургарского принца.

— Ты, конечно, хочешь знать, как он умер… — произнес за спиной почти неслышный голос Малтэра.

— Зачем мне знать? Я могу догадаться, — печально возразила Сава. В тишине зала ее голос прозвучал пронзительно-резко. — Он внезапно тяжело заболел и вчера умер. Мне этого достаточно. Надо ли мне знать больше?

Малтэр промолчал. Немного погодя он решился продолжить:

— Госпожа моя, как прикажешь похоронить его? В завещании принца нет ни слова о способе погребения…

Ответа он не услышал. Сава смотрела на Руттула.

Малтэр мог кое-что разъяснить Саве. Высокий Майяр назначил за живого или мертвого Руттула огромную награду. Предать живого — над этим Малтэр еще, возможно, подумал бы, но выдавать тело мертвого на поругание врагам — этого он допустить не мог. К таким делам Малтэр вообще относился щепетильно и никогда не позволял своим людям глумиться над телами убитых врагов. Руттул же последние пятнадцать лет был его другом, пусть не очень близким, но другом, верным и надежным. И Малтэр понимал, что даже если б над могилой Руттула вознесся курган в сто саженей высотой, майярские высокие принцы, чтобы отомстить за свое многолетнее унижение, все равно бы его срыли, только чтобы добраться до тела ненавистного врага…