Жизнь-в-сновидении - Флоринда Доннер

Должно быть, я задремала на кушетке, когда почувствовала сквозь прерывистый сон, что кто-то стоит в комнате и, полупроснувшись, прошептала: — Я жду, когда проснется Исидоро Балтасар, — но знала, что не произвела ни звука. Я сделала сознательную попытку сесть, но шаталась от головокружения, пока не сумела сфокусировать глаза на человеке, стоящем рядом со мной. Это был Мариано Аурелиано.

— Исидоро Балтасар все еще спит? — спросила я его.

Старый нагваль долго и пристально смотрел на меня. Проверяя, не сон ли это, я смело потянулась к его руке, чтобы только прикоснуться. Она обожгла меня, как огонь.

Он поднял брови, удивляясь моим действиям.

— Ты не сможешь увидеть Исидоро Балтасара до наступления утра. — Он говорил медленно, как будто произносить слова стоило ему больших усилий.

Прежде чем я имела возможность сказать, что уже все равно утро и что я подожду Исидоро Балтасара на кушетке, я почувствовала горящую руку Мариано Аурелиано у себя на спине, выталкивающую меня к порогу.

— Возвращайся в свой гамак.

Внезапно поднялся ветер. Я обернулась, чтобы возразить, но Мариано Аурелиано уже не было. Ветер отдавался у меня в голове как низкого звучания гонг. Звук становился все тише и тише, пока не превратился в пустую вибрацию. Я раскрыла рот, чтобы продлить последнее слабеющее эхо.

Я проснулась у себя в гамаке, одетая в принесенные Флориндой вещи. Автоматически, почти без мыслей, я вышла из дома и прошла во двор меньшего дома. Дверь была закрыта. Я несколько раз постучало, потом позвала, но никто не ответил. Я попыталась влезть в дом через окно, но окна тоже были на замке. Это так потрясло меня, что слезы навернулись на глаза. Я взбежала на холм на маленькую поляну рядом с дорогой, — единственное место, где можно запарковать машину. Фургона Исидоро Балтасара здесь не было. Я некоторое время шла вдоль грунтовой дороги, ища свежие следы колес автомобиля. Но их тоже не было.

Расстроенная более чем когда бы то ни было, я вернулась в дом. Зная, что бесполезно искать женщин в их комнатах, я остановилась в центре внутреннего дворика и завопила, зовя Флоринду на самых верхних нотах. Не было ни звука, кроме эха моего собственного голоса, разносившегося вокруг меня.

Бесчисленное количество раз я припоминала, что сказала Флоринда, но не могла ничего понять. Единственная вещь, в которой я могла быть уверена, — это то, что Флоринда заходила ко мне в комнату в середине ночи, чтобы принести вещи, которые сейчас на мне. Ее посещение и заявление, что Исидоро Балтасар возвратился, должно быть, вызвали у меня живые сны.

Чтобы прекратить свои спекуляции о том, почему я одна в доме — казалось, не было даже смотрителя, — я начала мыть полы. Уборка всегда оказывала на меня успокаивающий эффект. Я убрала все комнаты и кухню, когда услышала специфический звук мотора фольксвагена. Я выбежала на холм и так бурно бросилась к Исидоро Балтасару, прежде чем он выбрался из фургона, что повалила его на землю.

— Я все еще не могу ничего понять, — смеялся он, крепко обнимая меня. — Ты была единственной, о ком нагваль говорил мне так много. Знаешь ли ты, что я чуть не умер, когда они приветствовали тебя?

Он не ждал, пока я что-нибудь скажу, но снова сжал меня в объятиях и, смеясь, опустил на землю. Затем, как будто какой-то ограничивающий барьер разрушился внутри у него, он начал говорить без остановки. Он сказал, что знал обо мне уже год; нагваль говорил, что вверяет ему таинственную девушку. Метафорически он описал ее: «двенадцать часов утра ясного дня, ни ветреного, ни тихого, ни холодного, ни теплого, что-то среднее между всем этим, руководимое лишь безумием».

Исидоро Балтасар сознался, что был настоящим ослом, когда немедленно решил, что нагваль так представляет ему его подружку.

— Что это еще за подружка? — коротко оборвала его я.

Он сделал резкое движение рукой, решительно недовольный моими словами. — Это рассказ не о фактах, — огрызнулся он. — Речь идет о представлениях. Ты можешь видеть, какой я идиот. — Его раздражение быстро сменилось чудесной улыбкой. — Представляешь, я на самом деле поверил, что сам смогу узнать, кто эта девушка. — Он остановился на мгновение, потом тихо добавил, — я даже представлял замужнюю женщину с детьми при этом поиске.

Он глубоко вздохнул, затем ухмыльнулся и сказал:

— Мораль этой истории в том, что в мире магов каждый должен свести на нет свое эго, или всем нам конец. Ведь в этом мире нет способа для таких нормальных людей, как мы, предсказывать что-либо.

Потом, заметив, что я плачу, он взял меня за плечи и, удерживая на расстоянии длины рук, тревожно и внимательно посмотрел на меня.

— Что с тобой, нибелунга?

— Ничего, на самом деле ничего, — я смеялась между всхлипами, вытирая слезы. — У меня нет абстрактного ума, который может беспокоиться о мире абстрактных историй, — добавила я таким циничным тоном, каким только могла. — Я беспокоюсь о здесь и теперь. Ты даже не представляешь, что я пережила в этом доме.

— Конечно, я очень хорошо представляю, — отпарировал он с нарочитой резкостью. — Я бываю здесь уже в течение многих лет. — Он осмотрел меня глазами инквизитора и спросил:

— Мне очень хотелось бы знать, почему ты не сказала мне, что ты уже была с ними?

— Я собиралась, но не чувствовала, что это важно, — прошептала я в смущении. Потом мой голос зазвучал решительно и спокойно, и слова непроизвольно потекли из моих уст. — Оказывается, встреча с ними была единственной важной вещью из всего, что я когда-либо в жизни делала.

Чтобы скрыть удивление, я немедленно начала жаловаться, что меня оставили в доме совсем одну.

— У меня не было возможности сообщить тебе, что я уйду в горы с нагвалем, — прошептал он с внезапной неудержимой улыбкой.

— Я обо всем этом уже забыла, — уверила я его. — Я говорю о сегодняшнем дне. Сегодня утром, проснувшись, я ожидала, что ты будешь здесь. Я была уверена, что ты провел ночь в маленьком доме и спал на соломенном матрасе. Когда же не смогла найти тебя, то запаниковала.

Видя его озадаченное лицо, я рассказала о полуночном визите Флоринды, о последующем сне, и о том, как, проснувшись сегодня утром, я оказалась одна в доме. Я говорила бессвязно, так как все мои мысли и слова смешались, однако не могла остановиться.

— Есть так много вещей, которые я не могу принять, — сказала я, положив конец обличительной речи. — Я даже не могу опровергнуть их.

Исидоро Балтасар не сказал ни слова. Он смотрел на меня внимательно, как будто ожидал, что я продолжу, его брови поднялись от удивления и стали похожи на арку. У него было худое и вытянутое лицо цвета дыма. От его кожи веяло странной прохладой и слабым запахом почвы, словно он провел свою жизнь под землей в пещере.