Техник-ас - Панов Евгений Владимирович

Парни из 15-го штурмового полка, с которыми мы устроили кровавую охоту на немецкие батареи, прислали от себя сияющий начищенными боками самовар, ребята из эскадрильи подарили нам тот самый патефон, под который все так задорно плясали. Только почему-то все больше поздравляли Катюшку. Света даже шутливо шепнула мне, что непонятно, у кого из них двоих свадьба.

Однако всё хорошее рано или поздно заканчивается. Вот и у нас вновь начались военные будни. Мы, как и прежде, терроризировали немецкую дальнобойную артиллерию, вылетали на отражение налётов авиации на город. Эх, хороша 37-миллиметровая авиапушка по вражеским бомбардировщикам, просто загляденье. Нашу работу оценило командование Ленинградского фронта, и от имени командующего фронтом генерал-лейтенанта артиллерии Говорова и члена Военного совета фронта Жданова нашей эскадрилье была вынесена благодарность.

Увы, но командование не воспользовалось временной потерей управления у противника в связи с гибелью Ман-штейна, просто сил не хватило. Попытка форсировать Неву в районе Шлиссельбурга не удалась и привела лишь к большим потерям. Кстати, за Манштейна меня и лейтенанта Силаева наградили орденами Красного Знамени.

В середине сентября вместе с Кузьмичом выбрали время и заехали к моим. Евдокия Александровна попросила по возможности посмотреть печку перед зимними холодами. Ну а кто, как не старшина Федянин, мог сделать это лучше? Вот я и переадресовал просьбу своему технику и другу. Ну а тот и рад повидаться со своей любимицей Катюшкой, для которой у него всегда приготовлен петушок на палочке.

С печкой разобрались быстро, да и делов там было немного: лишь дымоход прочистили да кое-где промазали снаружи глиной. При этом было такое ощущение, что глины на лице у Катюшки как бы не больше, чем на печке, очень уж она нам хорошо помогала. А потом ещё и порядок с мамой наводила.

Ну а потом тётя Дуся решила нас угостить. С торжественным видом она водрузила на стол жестяную банку с американским растворимым кофе.

– Вот, ребята, угощайтесь, – лучезарно улыбалась она. (Кстати, заметил, что Кузьмич нет-нет да и посматривает в её сторону.) – Ты, Илья, говорил, что кофе любишь, вот я и купила у спекулянтов на базаре баночку. И откуда только что берут, бесово семя, – вздохнула она.

Да, я тоже уже слышал там, в будущем, как в годы блокады кое-кто даже из известных людей, приезжавших в город, выменивал у местных жителей буквально за кусок хлеба золото, картины, антиквариат. Хватало и спекулянтов, которые тоже наживались на людском бедствии. И ведь имели же они доступ к запасам продуктов.

– Ну-ка! – Кузьмич взял в руки жестянку. – Командир, а баночка-то знакомая. Вот, глянь.

Он протянул банку мне. Сверху на крышке были явно видны плохо затёртые потёки красной краски.

– Та-а-ак! – начал закипать я. – Евдокия Александровна, а вы помните, у кого вы её купили?

– Конечно помню. Там женщина была, приметная такая, у неё ещё родинка большая над левой бровью. Я ей деньги предлагала, а она увидала мои серёжки золотые и предложила на них поменяться. Ну, я и вот… – Тётя Дуся замялась. – А так, люди говорят, у неё и любые продукты выменять можно на золото. И не боится ведь, спекулянтша. – Последнее слово она почти выплюнула. – А серёжки я после войны новые куплю, ещё лучше прежних.

Мы переглянулись с Кузьмичом и одновременно произнесли:

– Кучумов, сука!

Быстро попрощавшись с ничего не понимающими хозяйками и прихватив с собой банку кофе в качестве вещественного доказательства, мы рванули на аэродром, благо полуторка, на которой мы приехали, была при нас. Надо побыстрее добраться до Данилина. Пусть он через особый отдел займётся этой сволочью-интендантом.

По иронии судьбы первым, кто встретился мне у штаба авиаполка, был не кто иной, как интендант 3-го ранга Кучумов. Он с довольной улыбкой на лице направлялся в сторону расположенных неподалёку складов.

– Кучумов! Стой! – окрикнул я его.

– Что хотели, товарищ гвардии майор? – всё с той же улыбочкой на лице обернулся он ко мне.

– Что это? – протянул я ему банку с кофе.

– Кофе, товарищ майор, – с недоумением глядя на меня, ответил интендант.

– Я вижу, что кофе. Почему этим самым кофе твоя жена на рынке торгует, обменивая его на золото? Как этот кофе вообще у тебя оказался? Ты же должен был все продукты отправить в детские дома и больницы!

– Тихо, тихо! – Глазки у Кучумова забегали. – Ладно, майор, я всё понял. Надо было с тобой сразу договариваться, но и сейчас не поздно. Давай так: треть тебе. Это много, поверь. А теми продуктами всё равно всех не накормишь.

– Ты чего мелешь?! – начал закипать я. – Какая треть?!

– Да не ори ты так, майор, услышат, – прошипел Кучумов. – Хорошо, тебе половина. И учти, если попытаешься меня сдать, я скажу, что ты специально продукты в город привёз, чтобы здесь их выгодно продать, так что следом за мной пойдёшь.

– Ну ты и мразь!

Я со всей силы впечатал кулак в лощёную рожу интенданта. Кучумова отбросило на стену стоящей рядом сараюшки, по которой он сполз на землю. Нос у него был качественно свёрнут набок. Я подскочил к нему и, подняв за грудки, начал методично, как из боксёрской груши, выбивать кулаками пыль из его рыхлой тушки.

– Ах ты гад! А ну отпусти!

Сильный удар сзади по спине едва не выбил из меня сознание. Я резко обернулся и увидел стоящую со здоровенным дрыном в руках жену Кучумова, ту самую спекулянтшу. Она вновь замахнулась, но я был быстрее. Уже не отдавая себе отчёта, я перехватил дрын и с силой дёрнул его на себя. Кучумовская жена, не выпуская своё оружие из рук, сделала шаг вперёд, но споткнулась и, с силой приложившись головой о камни, замерла.

Тут на меня налетели толпой, скрутили и оттащили в сторону. Что происходило на месте драки потом, я уже не видел.

В себя я пришёл в тесном, с маленьким зарешеченным окном под самым потолком помещении, похожем на камеру. Хотя почему «похожем»? Камера и есть. Твою ж!.. Вот какого ляда я полез выяснять отношения с этой мразью? Надо было идти прямиком к Данилину, и пусть бы дальше уже он занимался этим делом. Ну да будем надеяться, что во всём разберутся те, кому это по должности положено.

Меня не трогали двое суток. Дважды в день окошко в двери открывалось, и в него подавали тарелку с жиденькой похлёбкой и кружку с чуть тёплым, едва подкрашенным чаем.

Вечером второго дня меня под конвоем провели в какой-то кабинет. За столом с настольной лампой сидел человек в форме с малиновыми петлицами, одной шпалой в них и с эмблемой щита и двух перекрещивающихся мечей.

– Присаживайтесь, гражданин Копьёв, – показал он рукой на стоящий перед столом табурет. – Я военный юрист третьего ранга Агапкин, и я веду ваше дело.

– А меня что, уже воинского звания лишили, что вы обращаетесь ко мне «гражданин»? – спросил я, усаживаясь на табурет.

– Пока не лишили, но, учитывая все известные на сегодняшний день обстоятельства, это произойдёт очень и очень скоро.

Агапкин говорил без каких-либо эмоций. Он просто констатировал факт.

– И в чём же меня обвиняют? В том, что я отметелил эту мразь Кучумова?

– С гражданином Кучумовым как раз всё понятно. Он уже дал признательные показания. Также он сообщил, что был вашим подельником – реализовывал привезённые вами с Большой земли продукты и отдавал вам половину выручки. С этим мы ещё будем разбираться. Также вы обвиняетесь в убийстве гражданки Кучумовой Елизаветы Фоминичны.

Таким образом, вы обвиняетесь по статье сто тридцать шесть, пункт «г» Уголовного кодекса РСФСР – умышленное убийство, совершенное с целью облегчить или скрыть другое тяжкое преступление. По ней вам грозит до десяти лет лишения свободы. Также по статье сто сорок два – умышленное тяжкое телесное повреждение, повлекшее за собой потерю зрения, слуха или какого-либо иного органа, неизгладимое обезображение лица, душевную болезнь или иное расстройство здоровья, соединенное со значительной потерей трудоспособности, – лишение свободы на срок до восьми лет.