Культ свободы: этика и общество будущего - Илья Свободин

то, что не нравится совести! Совесть, выходит, не в ладах именно с насилием. Но избежать насилия невозможно! Его призрачная природа ставит разум в тупик. Насилием может быть и многозначительная улыбка, и тонкий намек. Оно может быть неосознанным, непреднамеренным, косвенным, опосредованным. Принуждать можно очень изощренно – даже ничего не делая. Выбираясь из этого тупика, разуму приходится напрягать все свои способности к моральной абстракции, ибо что может быть абстрактней, чем размышления о том, как выявить все тонкости человеческого взаимодействия, как найти все его насильственные аспекты, как сделать так, чтобы всем – включая посторонних обитателей планеты, а то и других планет – не стало хуже? Но все эти рассудочные усилия – и поиск моральных истин, и размышления о природе этики, и практическая добродетельность – невозможны без совести. Востребованность ее говорит о том, что сами по себе абстрактные размышления тоже не способны руководить человеком. Жизнь сложна, а истина парадоксальна. Даже если рассудок сам по себе смог продвинуться в ее понимании, без совести с ее инстинктивным чутьем не может быть правильного. Совесть – это "чувство неправильного", она чувствует насилие. Она проникает в другого, по ту сторону черты, и чувствует ее нарушение, чувствует переход. Можно сказать, что совесть – это универсальный детектор насилия. Универсальное просто, а простота универсальна. Не умея толком направить, совесть зато умеет оценить результат. Как бы обоснованы и логичны не казались человеку его действия, совесть способна напомнить, что не только в логике дело, что логика ограничена, как и все наши остальные познавательные способности.

Может показаться, что связь между совестью и насилием притянута за уши. Действительно ли худое всегда результат насилия? Ведь бывают, например, ситуации, когда добровольно согласованные действия – без насилия в его привычном понимании – приводят к ужасным последствиям и вполне могут вызвать угрызения совести. На это можно ответить, что подобная ошибка планирования – свидетельство того, что участники навлекли на себя силы вне их контроля. Тот факт, что это сделано добровольно, не означает, что этих сил и, следовательно насилия, не было. Оно произошло, хоть и непреднамерено, вызывалось конкретными действиями участников, да еще отягощалось их недостаточной продуманностью. Откуда и угрызения.

Или, скажем, другой случай – человек пообещал сделать кому-то лучше, но потом не смог или передумал. Совесть неспокойна, но почему? На мой взгляд, обещание блага – уже благо, так же как ожидание блага иногда большее благо, чем последующая реальная благость. Так что совесть тут права – отказ в благе аннулирует предыдущее благо, мечты оказываются попраны, а вся затея оставляет чувство горечи, недоумения и даже, возможно, желание поквитаться. Человеку явно стало хуже, пусть и не сразу.

Еще сильнее угрызения совести, когда человек не смог реально помочь, не спас, не проявил геройство. Но тут насилия с его стороны точно нет. Как же так? Разгадка в том, что совесть настолько древний механизм, что коренится еще во временах тесного коллектива, где все отношения были личными, а жизнь сплошь пронизана насилием. Тогда каждый нес ответственность за всех и попытка уклониться была чистейшим насилием. А вот с посторонними совесть не очень умеет работать. Действительно, многих ли она будет мучить за то, что где-то кто-то умер от голода? А ведь наверняка каждый мог бы сделать что-то, чтобы такого не произошло. В этой тесной привязанности к личной сфере – еще одно серьезное ограничение совести как этического механизма. Проникнуть по ту сторону черты ей удается только когда человека видишь и чувствуешь. С посторонними совесть частенько молчит.

– Молчание совести

Но бывает, и не только с посторонними. Если она умерла, если не родилась, если виновник блюдет только свои интересы, плюет на других – это не наш случай. Мы же говорим о людях. А с людьми бывает, что принуждают во благо, из той самой любви. Совесть тут скорее всего скромно молчит, зато насилие – громко торжествует. В чем же причина молчания?

Можно выделить три случая.

1) Насилие во благо насилуемого. Как хочется исправить несовершенство мира и сделать кого-то счастливым! Разве это не благородная цель? Проблема в том, что свободного человека нельзя принудить к счастью. Принуждение людей во имя их блага крайне сомнительно с точки зрения этики. Нормальному человеку это претит. Увы, нормальных в этом смысле людей немного. Большинство отлично уживается с мыслью о принуждении посторонних людей к их благу. А ведь как просто обойти тут моральные затруднения. Достаточно только познакомиться поближе с человеком и поинтересоваться – а хочет ли он такой помощи? Если человек хочет насилия, потому что ему так легче жить, требует насилия, потому что это ему нравится, просит о насилии, потому что сам не может справится со своими недугами – да ради бога. Но о чем это говорит? О том, что принять более-менее правильное решение можно только лично зная человека, выяснив его мнение, изучив его обстоятельства и заручившись его согласием, а значит к этике публичной сферы все перечисленное отношения не имеет. Забота о слабых и зависимых – дело глубоко личное.

Но до тех пор, пока публичная этика не станет такой, какой она должна быть – полностью нейтральной – общественное насилие во благо незнакомых людей принимает формы государственной политики, убедительно оправдываемой солидными теоретическими построениями. Например, принуждение к публичному благу – от создания инфраструктуры до охраны культуры – обьясняется теориями, представляющими людей рациональными эгоистами и злостными безбилетниками. Теоретики рациональности не любят уточнять, что принуждение как раз и воспитывает безбилетников. Благо насилуемых используется как оправдание и более отвратительных форм насилия. "Реабилитация" преступников, наркоманов, алкоголиков и других психопатов, социопатов и сексопатов, неотличимая от изощренного наказания или даже издевательства, безусловно идет им на пользу. А давно ли мы не слышали, что военные действия в другой стране необходимы для освобождения ее народа, построения там демократии и внедрения прав человека, женщин и животных? К счастью, совесть в этом месте перестает молчать. Хотя, как сказать…

2) Принуждение бывает во имя блага третьих лиц, которых необходимо брать под защиту без их согласия. Например, веским основанием запрета наркотиков является соображение, что их потребление увеличивает преступность от которой страдают и сами зависимые, и посторонние. Конечно упоминание того факта, что преступность увеличивает сам запрет, противоречит логике насилия. Другой пример – защита нерожденного, а то и рожденного ребенка от его родителей. Как и в случае 1), тут на сцену выступает некое высшее благо в виде морального