Москва-матушка - Аркадий Крупняков

Говорят, что хан сейчас строит новый дворец в Салачике около Чуфут-Кале, и дворец тот будет называться дворец-сад, что по-та­тарски будет Бахчи-сарай, и будто думает хан переносить туда свою столицу. Сие для татар все равно, ибо по ихнему обычаю сто­лица хана там, где он поставил свой шатер.

Скупость хана настолько велика, что он повелел сии «величест­венные» двери выломать и перевезти в тот Бахчи-сарай.

Прости меня, что пустой болтовней отнимаю твое время, но, я полагаю, и сие тебе знать надобно.

Теперь о Менгли-хане напишу немногое. Сей правитель из рода Чингизидова, чем он весьма гордится. На торжественных приемах его титл величают полностью, и он таков: «Менгли-Гирей, бен-Хад- жи-Гирей, бен-Мухаммед-Султан, бен-Тимур, бен-Мелек, бен-Кут- лук, бен- Урусхан, бен-Чимгай, бен-Сасы-бука, бен-Тули, бен-Ордэ, <бен-Джучи, бен-Чингиз-хан. Бен — по-ихнему сын. Слово «Гирей»

присоединил к своему имени отец Менгли Хаджи-хан, а что сие оз­начает, неизвестно. Иные говорят, что Хаджи-хана в молодости спас от смерти пастух Гирей, и в честь того Хаджи повелел удер­жать это прозвище за всем потомством.

Менгли-Гирей зело не любит золотоордынского хана Ахмата, непрестанно с ним враждует и для того вступил в союз с польским крулем Казимиром. Сие надо принять во свою пользу при посоль­ских делах здесь и у вас в Москве, распрею татарских царей вос­пользоваться, чтобы выйти на согласие с одним из них, который подальше и побезвреднее, и тем легче справиться с другим, коий ближе и постоянно надоедает набегами на наши земли. О ратной мощи хана скажу — разбойники они, а не воины. Татаре употреб­ляют оружие, известное с древнейших времен,— копье, сабля, кин­жал да колчан со стрелами. Оружие сие редко своей выделки — больше вседобытое в разбое. Оружия в войске немного, но в набе­ги они берут с собой много запасных лошадей, оттого татарское войско кажется многочисленнее против действительности.

Основной ясырь татар — полоняники. Хан получает десятую долю из всех пленников, как и всего протчего награбленного добра. Остальных делят по отрядам. Пленных татаре мучают голодом, побоями, наготою, а простого званья людей до того бьют плетьми, что несчастные сами желают себе смерти. Пленных татаре продают только после того, как откажут в выкупе соотечественники.

Довелось мне быть не один раз в гареме хана. Не подумай, что я по старости лет пустился на грех, нет, мы с братом делали там надписи да арнаменты рисовали. Над входом в гарем начертали: «О, открывающий двери, открой нам наилучшую дверь». До сего времени я думал, веря рассказам, что у хана превеликое множест­во жен. Сие не так. У Менгли-Гирея всего четыре законные жены, коих он менять, согласно Корану, не волен. И еще у него есть две­надцать наложниц. Их он может менять, продавать и восполнять, ежели какая умрет или хан ее разлюбит. Кроме них, в гареме обыч­но живут служанки, рабыни и разные мастерицы. Таких здесь мно­го, более сотни.

Из четырех жен хана старшая, называемая валидэ, пользуется правами царицы. У Менгли-хана валидэ по имени Нурсалтан, о которой тебе, дьяче, известно. Узнал я, что царица сия умна и властна, и хан часто слушает ее советы. Из сего мы пользу делу извлечь сможем.

Если будет час, в другом письмеце опишу тебе весь ханский дворец, а ежели нас повезут в Бахчи-сарай, и оттоля тоже пись­мишко сумею переслать.

Ну, вот и все. Прости, дьяче, что неумно написал, только моей вины тут мало: что я мог узнать за такой короткий срок? Вскоро­сти жди, дьяче, другого листа от слуги твоего Шомельки Токатлы».

Глава двадцатая

УТРО МЕНГЛИ-ГИРЕЙ-ХАНА

«Владетель этого дворца и повели­тель своей страны султан всемилос­тивый Менгли-Гирей-хан, сын Хаджи- Гирея. Да помилует бог его с роди­телями в обоих мирах».

Надпись над входом во дворец.

удьба, решенная ночью,—несчастная судь­ба. Закон, принятый ночью, не угоден ал­лаху. Так говорят мудрые мира сего, и потому Менгли-хан ночь свою проводит в удовольствиях и сне, а все важные дела решает утром.

Каждое утро по строго заведенному ханом ритуалу к нему входили сначала хан-агасы, не­что вроде министра внутренних дел, хранитель казны хазнадар-ага, начальник верховного Сове­та диван-эфенди, начальник ханских рабов, во­жак джигитов Хадым-ага и Ак-Мажди-бей — хранитель гарема.

В этот день был обыкновенный прием. Пер­вым, как всегда, вошел к хану хан-агасы. Не прошло и пяти минут, как он вышел из поко­ев хана.

На лицах у всех, кто ждал приема, легкая усмешка—давно известно, что хан-агасы все время проводит в кейфе и о делах государства имеет слабое понятие. Он входит к хану, чтобы поприветствовать его, а потом туда направляет­ся хазнадар-ага. О, этот будет долго говорить с владыкой. Известно всем, насколько скуп хан,

и все знают, что он потребует от казначея отчета за каждую истра­ченную монету. Хазнадар-ага, переваливаясь с боку на бок, словно селезень, поспешно вошел в кабинет хана. Менгли-Гирей сидел на подушках, глядел в сторону. Вошедший, не доходя пяти шагов до хана, упал на колени и поцеловал край ковра.

—      Приветствую тебя, великий и несравненный,— сипло прого­ворил казначей,— и молю аллаха о том, чтобы казна твоя была также полна завтра, как и сегодня. Вчера я получил письмо из Чу- фут-Кале. Сейтак-ага снова просит выслать золота для продолже­ния строительства дворца в Ашламе.

—      Много он просит?

—      Не смею сказать, о благочестивый.

—      Говори.

—      Четыре тысячи золотых гуруш.

—      Четыре тысячи! Ты, надеюсь, не выдал их этому граби­телю? — крикнул хан.

—      О верный хранитель мудрости и справедливости! Я знал твое желание построить самый роскошный и великолепный дворец в мире, мои уши слышали твои повеления выдавать Сейтаку золота столько, сколько потребуется, и я...

—      И ты выдал золото!—хан застонал.— О великий боже! За­чем мне этот великолепный дворец, если я войду в него нищим. Скажи мне, как высоко возведен дворец?

—      Да не обрушится твой гнев на мои седины — дворец поднял­ся не больше, чем до колен человеку. Так пишет Сейтак.

—      Зачем этому вору понадобилось столько золота, если дворец не подрос ни на палец?

—      Сейтак пишет, что дворцы, которые он строил раньше, обхо­дились дешево. Рабам и пленникам не надо платить. Но по твоему повелению, мудрейшей, Сейтак нанял целую орду гяуров-итальян- цев, и они каждый день требуют золота. Они не положили ни од­ного камня в стены дворца и только знают одно: изображают бу­дущий дворец на бумаге во всех видах. Так пишет Сейтак.

Хан долго смотрел в окно, сделанное под потолком, и затем медленно произнес:

—      Звездочет из Кафы предсказал мне, что дворец тот принесет мне несчастье. Он, видно, был прав. Сегодня же поезжай в Ашла- му и передай мою волю: я хочу, чтобы оджак* этого дворца никогда не дымился. Пусть Сейтак начинает строить другой дворец, в Са- лачике,— там, где я думал поставить себе сераль первый раз. Пусть он делает такой же великолепный дворец, но наполовину меньше. Золота он получит тоже наполовину меньше, а половину мастеров-гяуров пусть выгонит.

1 Оджак (тат.).— очаг.

—      Будет сделано, благословенный,— произнес казначей и, пя­тясь, вышел из покоев хана.

В дверях с казначеем встретился седой человек, он бочком про­тиснулся в дверь и, притворив ее, тихо сказал:

—      Явился человек, приходящий во вторник. Когда великий и мудрый захочет выслушать его?

Лицо хана озарилось радостью, он поднял руку и сказал:

Пусть сидящие рядом подождут. Впусти его сейчас.

Никто, кроме Менгли-Гирея, не знал, что человека, приходив­шего во вторник, зовут Ионаша. Он появлялся во дворце внезапно и уходил тайно. Никто, кроме хана, не говорил с ним, никто, кроме хана, никогда не видел его лица.

Ионаша твердым шагом вошел в комнату и опустился на колени.

—      Целую пыль у твоих ног, великий хан!

—      От тебя долго не было вестей, и я обрадовался твоему при­ходу. Говори.

—      Недавно на Кафу прошел большой купеческий караван. Сре­ди купцов был там боярин Московского князя. Слуга его, послан­ный в Сурож к Никите Чурилову с письмом, заехал в нашу корчму и говорил, что боярин—русский посол. К кому сей боярин послан, мне узнать не удалось. Еще раньше в корчму заезжал нотариус консула Солдайи и вез письмо консулу Кафы. Вот оно от слова до слова,— и Ионаша подал хану бумагу.

Менгли-Гирей долго читал копию письма, медленно шевеля гу­бами. Прочитав жалобу консула на самоуправство ди Гуаско, не­вольно ухмыльнулся:

—      Это хорошо. Пусть ссорятся латинпы... Теперь скажи о главном.

—      Мои друзья, живущие в Кафе, сообщили мне, что братья твои Нурдавлет и Хайдар дважды были во дворце консула. Пи­сец консула, жадность коего не имеет границ, за большую цену со­общил мне о беседах Хайдара и Нурдавлета с консулом, а также с главным синдиком Кафы. Мне неведома мысль твоих братьев, но Хайдар просил консула о помощи в случае, если теперешний хан расстанется с этим суетным миром и если один из братьев вступит на престол.