Встречи в зале ожидания. Воспоминания о Булате - Яков Гройсман

Была и такая реакция на Булата: вот, такой-сякой, – я не хочу повторять всех гадостей, которые писались по этому поводу – а его посылают будить ностальгию. Последнее Булата даже удручало, он боялся, что это правда. А я ему сказал: «Знаешь, в мои расчеты это тоже входит. Буди в нас ностальгию. Начальство думает, что это ему выгодно, а я думаю, что это выгодно мне. Пока у людей есть ностальгия, они еще люди. А когда они перестают ее чувствовать, они не люди. Не зря ведь у тебя залы переполнены».

Достоинство художественного произведения не всегда жестко связано с политическими взглядами автора. Полукомический эпизод связан у меня по этому поводу с Булатом. А получилось так. Однажды я получил письмо из «Посева», в котором мне сообщили, что Булат Шалвович согласился на выпуск у них второго издания сборника «Проза и поэзия» и хочет, чтобы я был составителем и автором предисловия. Я, конечно, согласился. Поскольку там вначале шла проза, а о прозе я писать не хотел, да и не очень умею, то я стал автором послесловия. И стал составлять, точнее, слегка пересоставлять поэтическую часть этого сборника. Кое-какие стихи – из ранних – я выбросил, а одно стихотворение, которое он хотел выбросить, – а именно «Сентиментальный марш» – выбросить отказался. Его тогда ввиду изменения во взглядах не устраивали «комиссары в пыльных шлемах». Я тогда этим комиссарам и коммунизму давно не сочувствовал, как не сочувствую сейчас, и всё же песню эту считал и считаю прекрасной. Потому что в песне есть содержание не только линейное, что волнуют меня не сами комиссары, а то, что он в них искал. Короче, стихотворение это оставил (объяснив автору, почему), и, по-моему, он никогда не выражал недовольства. И не только потому, что дал мне карт-бланш.

У меня есть стихотворение «Комиссары», которое я посвятил Булату Окуджаве. Правда, в советском издании, в сборнике «Годы» (М., СП, 1963 год) я это посвящение с ведома и согласия Булата снял. Это было притворное снятие, потому что имя Окуджавы привлекло бы внимание редакторов и цензоров и они слишком внимательно стали бы читать это стихотворение, да и всю книгу, а я в этом не был заинтересован. Потом я это посвящение восстановил. Конечно, стихотворение связано с «Сентиментальным маршем». Им я и заканчиваю.

Булату ОкуджавеГде вы, где вы?

В какие походыВы ушли из моих городов?..Комиссары двадцатого года,Я вас помню с тридцатых годов.Вы вели меня в будни глухие,Вы искали мне выход в аду,Хоть вы были совсем не такие,Как бывали в двадцатом году.Озаренней, печальнее, шире,Непригодней для жизни земной…Больше дела вам не было в мире,Как в тумане скакать предо мной.Словно все вы от части отстали,В партизаны ушли навсегда…Нет, такими вы не были – стали,Продираясь ко мне сквозь года.Вы легко побеждали, но всё жеОставались всегда ни при чем.Лишь в Мадриде встречали похожих,Потому что он был обречен.О, как вы отрешенно скакали,Зная правду, но веру храня.И меня за собой увлекали,Отрывали от жизни меня…И летел я, коня погоняя,Прочь куда-то в пыли и в дыму.Почему – я теперь уже знаю,А куда – до сих пор не пойму.Я не думал о вашей печали,Я скорбел, что живу, как во сне,Но однажды одни вы умчались,И с тех пор не являлись ко мне.И пошли мои взрослые годы…В них не меньше любви и огня…Но скажите, в какие походыВы идете теперь – без меня?

Фазиль Искандер

«БУДУТ ПЕТЬ ЕГО ЛУЧШИЕ ПЕСНИ…»

Смерть Булата Окуджавы для меня самая большая потеря за всю мою литературную жизнь.

Его высокая, стройная фигура везде выделялась выражением необычайного одиночества и одновременно силы, преодолевающей это одиночество. Теперь ясно, что он для всех нас, для страны был ледоколом, пробивающим полярные льды одиночества.

Я видел его веселым и оживленным в дружеском застолье, прекрасным рассказчиком и внимательным слушателем, благодарно отзывающимся на всякое проявление юмора. Случалось, что он неожиданно резко обрывал людей, склонных к фальши. Впрочем, они и сами в меру своих небольших сил пытались подтягиваться в его присутствии.

Дважды в жизни я его видел счастливым. Вернее, один раз видел, а один раз слышал его счастливый голос.

Я с ним был знаком еще с тех времен, когда жил в Сухуми и иногда приезжал в Москву, пытаясь пристроить свои стихи в газеты и журналы.

Тогда он уже работал в «Литгазете», где мы с ним и познакомились. Я еще почти не знал его стихов, да они и печатались в Москве редко, но по-человечески он мне понравился.

Через несколько лет уже в Сухуми до меня долетели его песни и первые раскаты его славы.

В тот день, вместо того чтобы сидеть в издательстве, где я работал, я рыбачил на пристани. Был чудный солнечный день. И вдруг ко мне подошла молодая, красивая, улыбающаяся пара. Это был Булат со своей юной женой Ольгой. Они прибыли из Одессы, искали меня в издательстве, и там правильно указали место моей рыбалки. Я взглянул на Булата и понял, что он счастлив.

Потом, уже через множество лет, когда я жил в Москве, вдруг мне позвонил Булат. По его голосу я понял, что случилось нечто радостное. Так оно и оказалось. Он, искрясь вдохновением, прочел мне только написанные стихи про «Кабинеты». Это были чудные стихи, я его поздравил с удачей, да он и сам об этом знал. Голос у него был счастливый, и он с удовольствием в ответ на мою просьбу прочел их второй раз. Да, это была творческая радость, делающая художника счастливым. Позже эти славные стихи превратились в прекрасную песню.

Эти шутливые, насмешливо-грустные стихи выражали самую серьезную, самую заветную и самую невероятную мечту россиян о приходе интеллигенции к власти. Очаровательное сочетание юмора и грусти.

Конечно, в глубине души он не верил в реальность такой мечты.

Однажды я вместе с группой поэтов должен был выступать в Колонном зале. Подойдя к входу, я вдруг обнаружил, что забыл пригласительный билет. Пытаюсь миллиционеру объяснить, что я участник вечера, но он сурово загораживает мне дорогу. И вдруг я увидел Булата внутри здания недалеко от входа.

– Булат! – крикнул я, исчерпав все аргументы.

Булат быстро оглянулся в сторону входа и увидел меня из-за спины милиционера. Он немедленно подошел. Я ему объяснил ситуацию, надеясь, что он позовет кого-нибудь из организаторов вечера.

Но Булат с совершенно неожиданной для меня решительностью, несмотря на возражения милиционера, протащил меня в дверь. Этого ни я, ни тем более милиционер никак не ожидали. Я уверен, что милиционер не знал Булата, но, пораженный его боевым духом, он не выдержал и подчинился ему. И таким бывал Булат.