Русская эмиграция в Париже. От династии Романовых до Второй мировой войны - Хелен Раппапорт

в Булонском лесу; однако, прежде чем покинуть кабинет в РОВС, он оставил записку, где сообщил о своих опасениях, и письмо, которое надо было распечатать, если он не вернется. Миллера еще видели вместе со Скоблиным близ советской виллы на бульваре Монморанси – после этого он исчез. На этот раз агенты НКВД были достаточно осторожны с дозировкой снотворного; семидесятилетнего Миллера спрятали в деревянном ящике и в сером грузовике советского посольства доставили на торговое судно «Мария Ульянова», стоявшее в Гавре25. Премьер-министр Франции Эдуард Даладье был, очевидно, проинформирован об этом факте, однако предпочел не отправлять французский военный катер на перехват судна; политическая напряженность и так была сильна в преддверии войны, и он не хотел ухудшать отношения со Сталиным26. Скоблин тем временем испарился – судя по всему, бежал в Испанию. Его жена, популярная певица Надежда Плевицкая, была арестована по подозрению в пособничестве похищению, когда французская полиция обнаружила у нее дома секретные шифры, поддельные паспорта и другие улики. В декабре 1938 года суд приговорил ее к двадцати годам трудовой колонии, но в 1940 году она скончалась в заключении. Сталин планировал для Миллера громкий показательный процесс в Москве, однако, опасаясь дипломатического кризиса с Францией, передумал. По последним данным Миллера девятнадцать месяцев продержали в одиночной камере в Москве, и его допрашивал лично глава НКВД Николай Ежов. Миллер был расстрелян 11 мая 1939 года на Лубянке; никакой важной информации Советам получить от него не удалось. РОВС до такой степени наводнили шпионы, что похищение Миллера оказалось, по сути, бесполезным27.

* * *

В 1920–1930-х годах многие представители молодого поколения русской эмиграции не находили для себя в Белом движении группы, к которой могли примкнуть, и потому искали что-то еще, будь то Российское христианское объединение, Ассоциация молодых христиан или молодежные движения, связанные с национализмом в Италии, где правил Муссолини. Самой заметной из них была праворадикальная молодежная группа, основанная аристократом-эмигрантом Александром Казем-Беком – «младороссы», возникшая в 1923 году в поддержку русского православия и монархии Романовых. С отделениями в Париже, Берлине, Праге и Белграде она своими патриотическими устремлениями заслужила поддержку великих князей Кирилла Владимировича и Дмитрия Павловича. Движение младороссов привлекло на свою сторону молодежь из бывших дворянских семей, испытывавшую горечь и разочарование и нуждавшуюся в новой самоидентификации. С самого начала младороссы придерживались антисемитских взглядов и, со своей формой и военной дисциплиной, постепенно склонялись к итальянскому фашизму (Казем-Бек давно мечтал о славе русского дуче). К середине 1930-х в движении младороссов во Франции насчитывалось около восьмисот членов, но оно уже стало просоветским, а ОГПУ даже пыталось завербовать Казем-Бека. Ходили слухи, что движение финансирует советское правительство и что оно создавалось специально для раскола в эмигрантских кругах. По этой причине младороссы лишились поддержки бывшей русской аристократии, а также и покровительства Дмитрия Павловича, некоторое время председательствовавшего в организации – особенно после того, как она открыто выразила восхищение Гитлером и национал-социализмом[44]28.

Для бывших военных, по-прежнему ищущих дела, за которое стоило бы сражаться, ответом в 1937–1938 годах стала Испания: больше сотни бывших белогвардейцев – практически все из парижской колонии – перешли Пиренеи и присоединились к националистам под предводительством Франко. Война была для них шансом поучаствовать в испанском «крестовом походе против коммунизма», а для тех из них, кто отличался особо живым воображением, «возможностью претворить в жизнь великий, пусть и безрассудный, план по перегруппировке Белой добровольческой армии, рассыпанной по европейским странам»29. Возрождались мечты о том, что «после решительного удара по большевизму на Иберийском полуострове восстановленная русская императорская армия готова будет вернуться и отвоевать матушку-Россию». К несчастью, испанцы не разделяли этих устремлений; они не признавали военных рангов многочисленных русских офицеров, примкнувших к ним, и с подозрением относились к их мотивам, считая всех русских красными. Так что русским добровольцам, вынужденным служить обычными солдатами вне зависимости от былых званий, пришлось очень нелегко. Их унижало то, что лидеры националистов не выказывают никакого интереса к русским военным традициям и боевому опыту Гражданской войны в России. Республиканцы же активно приветствовали прибытие советских войск и техники – танков «Т-26» и самолетов «I-15» из СССР30.

* * *

Махинации РОВС и советской разведки в Париже, пытавшихся подорвать политическое влияние друг друга, усиливали политический раскол русской эмиграции, отчаянно боровшейся за выживание. У обычного эмигранта не было ни времени, ни сил на политику, однако для тех, кто ею интересовался, имелся выбор на любой вкус: от левых социалистов до правых сторонников германского фашизма. Правда, они мало на что влияли, поскольку не имели доступа к парламентской и правительственной власти; их рупором, помимо митингов и публичных дебатов, была русская эмигрантская пресса. В этом смысле Париж являлся идеальным центром для распространения пропаганды.

В основном эмигрантскими изданиями руководили бывшие политики с опытом работы в Государственной думе в 1905–1917 годах и сменившем ее Временном правительстве. Хотя революция и Гражданская война давно остались позади, многие эмигранты жалели о падении Временного правительства, просуществовавшего всего восемь месяцев до свержения большевиками; на сей счет велись ожесточенные споры, касавшиеся в первую очередь брошенного на произвол судьбы семейства Романовых31. В эмигрантских кругах Парижа вращались двое наиболее видных представителей этого провального правительства, которым, в отличие от императорской семьи, удалось бежать из России живыми.

Наиболее ожесточенно свою честь в данном вопросе отстаивал бывший премьер-министр Александр Керенский, который еще в 1921 году, в ответ на статью в «Фигаро» «Кто в ответе за смерть Николая II», опубликовал собственный репортаж, где перекладывал вину за гибель Романовых на правительство Британии32. «Средненький петербургский адвокат», ставший министром юстиции в наспех сформированном Временном правительстве, Керенский в марте 1917 года отдал распоряжение об аресте Николая и Александры – якобы с целью их защиты. Действительно, в марте 1917 года он обеспечил их перевозку в более безопасное место – Тобольск в Западной Сибири, – но сам бежал из России – предательски, по мнению многих, – перед самым большевистским переворотом. Керенский, с лицом, белым как мел, квадратной нижней челюстью и коротким ежиком волос, прославился на всю Россию своим красноречием. В расцвете карьеры он «расхаживал перед огромными аудиториями с видом главнокомандующего, стаккато изрекая короткие отрывистые фразы с призывами к свободе, вполне в военном духе». Однако этот «калиф на час» испугался большевистской угрозы, да и во время Гражданской войны не встал ни на чью сторону. В Париже Керенский превратился в парию, и его частенько обзывали «трусом и предателем»33. В 1926 году он перевел