Дегустатор - Мастер Чэнь

— Ах, — вздохнул Ламме, — нас сожгут живьем!

Этот разговор происходил в яме, вырытой среди чащи; выглянув сквозь листву, точно из барсучьей норы, друзья увидели красные и желтые мундиры шедших по лесу герцогских солдат, оружие которых сверкало на солнце».

И вот вам бутылка великого солеро, упакованная в коробку пресловутых красно-желтых цветов.

Позор и ужас Нидерландов позади. Два канделябра на необъятном столе — вот вам и цвет солеро, цвет светлого красного дерева, в нем дрожат огоньки свечей. Бархатная портьера — а это мягкость ароматов сливы и чернослива. Большая, жилистая рука на подлокотнике кресла, все прочее скрывается во тьме кабинета. Рука эта медленно перемещается к краю стола, берет пузатый бокал. Глоток — живой, мягкий, ласкающий огонь, без страшного запаха копоти костров для казней на площадях.

Да, тот огонь был, он жег людей напрасно, он не спас от поражения. Но этот, огонь винограда… где его горечь? Только солоноватый у корней языка вкус, только мощный аккорд ароматов — сушеные фрукты, мягкая ваниль, изюм с лимонной корочкой. Пусть за тот огонь судят другие, современники, потомки, пусть называют его преступлением или ошибкой, зато здесь — вот оно, мягкое, греющее пламя.

Пусть старый герцог, проигравший свою страшную войну, делает глоток. А я сделаю свой: глоток аромата и огненной мягкости.

Это страна огня. Это праздник или опера, где каждое слово звучит как музыка красно-желтых пылающих тонов: палабрас, тапас, кесадилья, вино тинто, дос коразонес — дос хисториас, беса ме мучо; и, когда ты в Бланесе, через это веселое пламя лишь иногда холодным голубым огнем пробивается: Россия, Лета, Лорелея.

Типы и прототипы, или Традиционная глава благодарностей

Это — книга о вине, а потом уже все остальное: роман про любовь, детектив и прочее. И подозреваю, что у многих недобрых людей по ходу чтения возникнет мысль: а раз уж автор выполз-таки из любимых им средних и не очень средних веков, оставил на время столь же любимую Азию, вторгся в сегодняшний день и пишет о вине — то как там насчет рекламы и этого самого, product placement?

Так вот, никто пока не додумался, чтобы мне за все эти штуки платить. А если бы додумался, я бы не согласился. Может быть, на каком-то этапе кто-то захочет поместить рекламу на обложке или около нее — но роман уже сделан и меняться не будет.

С проблемой «рекламности», конечно, пришлось помучиться. Поначалу я пытался чуть изменить фамилии виноделов и названия вин. Но пока речь шла о чем-то в России мало известном, все было хорошо. А дальше начались сложности. Не надо быть винным аналитиком, чтобы догадаться, кто такой Мигель Торо. В Испании он такой — один, а тут еще почти точный адрес, неподалеку от Барселоны… А два знаменитых вина из Пьемонта? Ну, братьев Чиледжи мало кто знает. Но вина их угадают, как ни выкручивай итальянский язык. А Анжело Гайя — зачем уродовать его имя, если даже не очень просвещенный потребитель все равно догадается, о ком речь? Он Гайя. Великий и единственный.

В итоге я решил менять имена только тех персонажей винного мира, которые оказались литературными героями, то есть делали по моей воле вещи, коих в реальной жизни не было. А что касается великих вин, тут надо знать одну особенность этого рынка.

Эти вина квотированные. То есть на всю Россию владелец отводит квоту, скажем, в пятьсот бутылок. И проблема тут не в том, чтобы их разрекламировать и продать. Сами улетят в дрожащие от радости руки. Проблема в том, как импортеру выклянчить квоту побольше. То же касается особо знаменитых сигар. Куба производит их не более миллиона штук в год на весь мир, а больше пригодной земли там нет. Рекламируют в этом мире новинки, то есть нечто, вызывающее пока сомнения. И не более того.

Была и вторая проблема, связанная с вторжением автора в непривычный ему век. С прежними историческими романами у меня случалась довольно забавная ситуация — кому-то из читателей казалось, что о прежних временах нельзя писать современным языком. Надо стилизовать даже авторскую речь под древность, в общем, под эпоху. То, что очень малозаметная стилизация там все-таки присутствует, им показалось недостаточным. Ну это ладно. А вот вам новая проблема — исторический роман про современную Россию, про 2005–2006 годы (а это уже — история, другая эпоха, другое самоощущение людей). И тут тоже языковая проблема. Называемая матерным языком.

Который сейчас в печатной литературе употребляется в хвост и в гриву, и никого это не отпугивает.

В процессе размышлений я пришел к выводу, что писать о современной России без мата невозможно. Это язык, на котором тут говорят и думают. Но при этом решил, что делать этого я все равно не буду — мешают недостатки воспитания. Так что ни мата вам в этой книге, дорогие друзья, ни неуклюжей стилизации «под эпоху» в других.

Теперь о личностях.

В одном из интервью я рассказывал о том, что человек, от имени которого идет повествование в моих книгах, — это никогда не «настоящий я», даже если в каких-то мелочах похож. И вот вам пример: Сергей Рокотов служил в Мозамбике, но сам я там никогда не был. «За Мозамбик» мои искренние благодарности замечательному писателю Игорю Зотову. В этой книге — его устные воспоминания (тщательно мной записанные, включая авторский стиль речи), так же как и всякие мелочи, взятые мной — с авторского согласия — из зотовского романа «Аут». Кстати, великолепная книга, выстроенная с редким изяществом и изобретательностью, от «дела» аутичного убийцы до азартной пародии на африканскую повесть анархиста «Гранатова». Увидите — обязательно купите.

Ну а что касается моего опыта работы винным аналитиком — было. И за этот опыт я бесконечно благодарен блестящим профессионалам винного рынка, импортерам, авторам книг о вине, сомелье, экспертам… многим, многим. Пережившим катастрофу 2006 года и не пережившим. Анатолию Корнееву и Сандро Хатиашвили, Марку Кауфману, Игорю Сердюку, Игорю и Дмитрию Пинским… Дорогие друзья и коллеги, с вами было здорово. Пусть у вас все будет хорошо.

У этой книги есть консультант, Галина Лихачева. Кто она — видно по неоднократным упоминаниям ее имени в тексте. В таких случаях литературному герою имя меняют, стараясь сделать его похожим (или, наоборот, непохожим), но после того, как Галя добровольно взяла на себя пытку — прочитать роман в черновике и отловить там винно-технологические ошибки, — я подумал-подумал и решил оставить все как есть. Потому что о ней в книге все правда. Галя — она такая.

Не сильно менял я имена и ныне известного галериста Константина Елютина и Ксении-в-девичестве-Тюриной. И вам спасибо, друзья, нам хорошо работалось вместе. Журнал наш в реальной жизни назывался «Белое и красное», в детективных сюжетах он на самом деле замешан не был, но все остальное… Да вот, кстати, — у этого романа есть приложение. Это три моих статьи из «БиК». К сюжету отношения не имеют. Скорее — к духу эпохи. Хотите — почитайте при случае, хотите — не читайте. Ну ведь наверняка же заглянете — просто из любопытства. Зачем я их сюда вставил? А просто обидно было, что пропадают.

Что касается нескольких прочих типов и прототипов «Дегустатора», то тут сложнее. Авторы обычно никого не спрашивают, хотят они оказаться в книге или нет. Одного я, правда, все-таки спросил: «Гриша, а можно я сделаю из вас литературного героя?» «Можно», — уверенно сказал он после двухсекундного размышления. Замечу, что настоящий Гриша куда интереснее и ярче того, что в романе.

С некоторыми прочими прототипами сложнее — я никогда в жизни их не видел и с ними не говорил. Им, как и Грише, покажется, что их литературные воплощения — это совсем не они. Более того, эти воплощения им еще могут не понравиться.

Но литературные герои и не могут быть в точности как живые люди. Это, если хотите, клоны, выращенные из одной клеточки — фотографии, газетного интервью или колонки, из какой-то подробности биографии. У клонов — своя жизнь, всегда менее сложная, чем у настоящих людей. Люди всегда лучше. И в любом случае надеюсь, что прототипы поймут: то, что я с ними учинил, — это дань моего искреннего восхищения тому, что они сделали в жизни. И искренней надежды, что сделают еще многое.

О поэзии. Стихотворение «Зима подбирается тихо…» посвящено, конечно, не Сергею Рокотову. Поэтому, считая его в каком-то смысле своим, я и поместил стих в роман, кстати, в качестве первой книжной публикации. Его автор — поэт Сергей Строкань, стихотворение это открывает его будущий сборник «Приговоренный к сувенирному кресту». Сборник, чья судьба в целом повторяет все то, что происходит сегодня с поэзией и поэтами. Господа издатели, издайте же его, наконец!

Что касается «Красавицы Икуку» и многих прочих творений, скопом приписанных здесь Грише Цукерману, то у них, конечно, тоже есть авторы. И наверняка это прекрасные люди. Но мне они незнакомы, потому что стихи и проза пришли, неоднократно юзанные, из клоаки Интернета. Но кто бы вы ни были, уважаемые авторы, — мои вам искренние чувства.