Жестокие игры - Мэгги Стивотер

— Да почему это все считают, что обязательно нужно уехать? А тебя кто-нибудь спрашивает, Шон Кендрик, почему ты остаешься здесь?

— Спрашивают.

— И почему же?

— Из-за неба, и песка, и моря, и Корра.

Ответ звучит просто восхитительно, я застигнута врасплох. Мне и в голову не приходило, что мы ведем серьезный разговор, иначе я бы хорошенько подумала, прежде чем отвечать Шону. И еще я удивлена тем, что в список причин он включил своего жеребца.

Я пытаюсь понять, слышат ли люди, когда я говорю о Дав, о том, как я ее люблю? Люблю так же, как любит Корра Шон Кендрик, я ведь услышала нежность в его голосе. Мне трудно представить, что можно любить такое чудовище, водяную лошадь, как бы ни была она прекрасна. Я вспоминаю слова старика в мясной лавке о том, что Шон Кендрик одной ногой стоит на суше, а другой — в море. Может, и в самом деле нужно стоять одной ногой в море, чтобы увидеть в водяной лошади что-то, кроме жажды крови.

— Наверное, дело в желаниях, — говорю я наконец, подумав немного, — Туристы как будто постоянно чего-то хотят. А на Тисби неважно, чего ты хочешь, важно просто выжить.

Сказав это, я опасаюсь, не решит ли он после моих слов, что мне не хватает целеустремленности или честолюбия. Наверное, в сравнении с ним самим действительно можно так предположить. Может, я не сумела точно выразить свою мысль, и не представляю, что он может сказать на это.

А Шон Кендрик ничего не говорит. Он наблюдает за лошадьми, суетящимися и толкающимися внизу под нами. Наконец, не глядя на меня, он сообщает:

— Они все равно постараются не допустить тебя на пляж. Ночью ничего не кончилось.

— Но почему? Я не понимаю.

— Если бега — это способ показать себя другим, доказать что-то, то люди, с которыми ты соревнуешься, так же важны, как лошадь, на которой ты скачешь.

Его взгляд не отрывается от пегой кобылы.

— Но не похоже, чтобы они были важны для тебя.

Шон резко поднимается на ноги и стоит теперь рядом со мной. Я смотрю на его грязные ботинки. «Теперь я точно его оскорбила», — думаю я. Но он продолжает:

— Мне никогда не было дела до других людей, Кэт Конноли. Пак Конноли.

Я наконец поднимаю голову и смотрю на него. Одеяло падает с моих плеч, и завязки шапки ослабели под порывами ветра. Я не могу понять выражения его лица, поскольку он щурится. Я спрашиваю:

— И что теперь?

Кендрик поднимает воротник куртки. Он не улыбается, но и не так хмур, как обычно.

— Спасибо за пирожное.

И тут же он уходит широким шагом, оставляя меня с тетрадкой и карандашом, прижатым к бумаге. У меня такое ощущение, как будто я узнала что-то важное о предстоящих бегах, но представления не имею, как это сформулировать и записать.

Глава тридцать пятая

Шон

Вернувшись в конюшню, я первым делом ищу Бенджамина Малверна. Меня охватывает то же самое неуловимое и беспричинное чувство, какое я испытывал, тренируя Фундаментала, и после первой встречи с Пак. И то же самое было со мной, когда богиня-кобыла велела мне загадать еще одно желание. Я никогда не осознавал, насколько не поддается переменам этот вполне способный к изменению остров, пока он не превратился в нечто другое, незнакомое мне.

Я нахожу Малверна у беговой дорожки, а рядом с ним вижу двоих мужчин. Малверн вскинул голову и выставил вперед подбородок; он всегда так делает, разговаривая с покупателями, как будто хочет заставить их что-то купить. Двое рядом с ним стоят съежившись; вид у них замерзший и мокрый, они похожи на кошек под дождем.

Подойдя ближе, я первым делом смотрю на молодую кобылу, за которой они все наблюдают, — это Меттл, весьма многообещающая и в смысле скорости, и в смысле азарта. Она обычно старается сделать гораздо больше, чем позволяют ее силы, но это куда лучше, чем наоборот.

Затем я замечаю, что один из покупателей — это Джордж Холли. Он видит меня и, конечно же, узнает. И тут же что-то говорит второму покупателю и Малверну. Малверн кивает, улыбаясь, но выглядит при этом так, словно глубоко несчастен. Он показывает мужчинам назад, на дом, и Джордж Холли тут же увлекает второго покупателя в ту сторону.

Проходя мимо меня, Холли протягивает мне руку со словами:

— Шон Кендрик? С добрым утром.

Я позволяю ему пожать мою руку, как будто мы практически незнакомы, и слегка приподнимаю брови в ответ на его притворство. А потом Холли вместе со вторым мужчиной уходят, оставляя нас с Малверном наедине.

Я встаю рядом с Малверном у ограды беговой дорожки. Он хмурится, глядя на Меттл. На ней скачет один из конюхов, и она явно в расслабленном и игривом настроении. У Меттл до странности уродливая морда — уродливость и грубоватость форм каким-то непонятным образом вроде бы связаны со скоростью породистых лошадок, — и вот сейчас Меттл, галопируя, вытягивает вперед крупную, как у мула, верхнюю губу.

Впрочем, конюх и не пытается заставить ее выложиться; я вообще не уверен, знает ли он, на что она способна обычно. А может, ему все это просто неинтересно. Но в любом случае Меттл ведет себя как на прогулке в парке.

Малверн наконец открывает рот.

— Мистер Кендрик, эта кобыла что, всегда вот такая?

Я чуть медлю, обдумывая ответ.

— Она — от Пенни-Паунд и Ростравера.

— Наследственность не всегда срабатывает, — говорит Малверн.

Он сплевывает и снова смотрит на кобылку.

— Но тут сработала.

— И она просто назло проказничает перед покупателями.

Я думаю только о том, о чем собираюсь его спросить, но сейчас неподходящий момент. Вместо ответа я наклоняюсь и проскальзываю под ограждением, иду через дорожку туда, где конюх — один из новичков Малверна, из тех, кто недолго выдержит жизнь в помещении для конюхов и здешнее жалованье, — прогуливает Меттл по кругу, давая ей остыть. Я подхожу к Меттл и забираю у конюха поводья.

Эй! — удивленно восклицает конюх.

Он так же молод, как и я. Вроде бы его зовут Барнсом, но я не уверен. Может, Барнсом звали предыдущего.

— Шон Кендрик! — возмущенно добавляет он.

Я протягиваю свободную руку и отбираю у него хлыст. Я и не коснулся им Меттл, а она уже гарцует по кругу, натягивая поводья.

— Малверн за тобой наблюдает. Ты сейчас еще раз прогонишь ее и заставишь работать. Она тебя дурачит.

— Да я уж по-всякому старался понукать ее, — возражает Барнс.

Я слегка касаюсь хлыстом голени Меттл — и она тут же дергается вперед, как будто я ударил ее с размаха. Она прекрасно знает мой голос и отлично понимает мои намерения, когда я держу в руках ее уздечку.

— Может, и понукал. Но она тебе не поверила, и я тоже, Возьми обратно.