Из тупика - Валентин Пикуль

Это был извечный конфликт — конфликт начала творческого, созидающего с началом буржуазно-бюрократическим. Партийного отношения к совжелдорцам у Небольсина не было, да и не могло быть, конечно.

В перерыве к нему протиснулся Павел Безменов:

— Аркадий Константинович, ребята говорят, что от Мурманки вас бы неплохо выбрать.

— За что это мне такая честь? — покривился Небольсин.

— Как за что? За… честность.

— Спасибо, — ответил Небольсин уже серьезно. — Но мне это ни к чему. Вот Ронек — его от Кемской линии надо поставить.

— Ронек пройдет! — убежденно ответил Безменов.

В разгар совещания возник вопрос о Каратыгине, о нищете сезонников, о том, что нет столовых, негде учиться детям, о взяточничестве и прочем.

Буланов от стола президиума подал голос:

— К чему споры? Здесь находится представитель Мурманской дистанции… инженер Небольсин! Просим его… на эшафот!

Почти спокойный (и сам дивясь этому необычному спокойствию), Аркадий Константинович поднялся на «эшафот» трибунки.

— Вот был, — сказал он, — начальник военных сообщений генерал Всеволожский. Был министр путей сообщений кадет Некрасов. Они уже — тени. Существует Совет Народных Комиссаров, дорогами в России заправляет таинственный Викжель. А нашу магистраль взял в свои руки Совжелдор… Я не спорю: нет министерства — есть Совет. — Подумал и махнул рукой: — Мне, в общем, это даже безразлично, лишь бы дорога не простаивала…

В зале погас электрический свет, и он выждал в темноте, пока не растеплят керосиновые лампы.

— Хорошо, — сказал Небольсин, когда шорохи утихли. — Давайте будем откровенны. Режущее мой слух варварское слово «Совжелдор» расшифруем. Совет железной дороги — так? Да, так… Кто же собирается давать мне этот совет? Кто? — спросил он у людей. — Может, контрагент Каратыгин, нажившийся на бочках с гнилой капустой? Кому он будет советовать? Мне? Мне?

В острой тоске передернуло его спазмой удушливой злобы, и Небольсин заговорил снова:

— Мне, который пришел сюда, прокладывая первую колею по кочкам? Мне, который с ружьем в руках разгонял волков по ночам от нашей первой станции?

И вдруг зал вздрогнул: потянулись руки в узлах рабочих вен, руки в землистых, черных ногтях, словно в панцире.

— Вон! — сорванно кричали из зала.

Небольсин понял, что это «вон» относится не к нему. Сейчас он с ними — с этими вот руками, и ему бояться нечего.

— Встаньте! — сказал он, начиная волноваться. — Пусть встанут те, кто неделями дрогнул по пояс в болотах. Пусть встанут те, кто сыпал и сыпал балласт в трясину, пока не выросла над нею насыпь. Пусть встанут те, кто не спал ночей, ибо не было даже кочки, чтобы преклонить голову… Кто месяцами жил возле костров — хуже солдата на фронте, потому что солдат имел хоть паек. А мы, оторванные сотнями верст от жилья, порою и пайка не имели…

Двигая вдоль стен пудовые лавки, зал начал подниматься. За столом совжелдорского исполкома кто-то сдавленно сказал:

— Это большевистская агитация!

— Помилуй бог! — возразил Небольсин. — Ну какой же я большевик? Но я вот с этими людьми, — и показал в глубину зала, — проделал трудный путь. И теперь я спрашиваю: если варварское сочетание слов «Совжелдор» имеет корень от слова «совет», от слова «советоваться», то я желаю знать и далее: кто же, черт побери, мне будет советовать?!

И резко повернулся к столу исполкома:

— Вы?.. Но я не видел вас в тайге и на болотах.

И опять — в глубину зала:

— А вот этих людей — да, видел. Им я еще могу поверить. Ибо я их знаю, вместе с ними работал, а они знают меня. И вот совет от них я могу принять. Но только не от Каратыгина!

— Долой, вон их! — надрывался зал. — Наша власть!

Буланов все понял и величаво поднялся:

— Викжель будет протестовать. (Снова начался шум.) Господин Небольсин, — продолжил Буланов, — я подозреваю заговор. Вы специально привезли сюда из Мурманска отщепенцев дороги, и вы сознательно… Да! Вы сознательно подхалимствуете сейчас перед ними, чтобы самому пронырнуть в члены Совжелдора!

Удар пощечины прозвучал у тишине как выстрел.

— Я все-таки… дворянин! — вскинулся Небольсин. — И подозревать меня в низменности чувств… Впрочем, можете требовать от меня удовлетворения. Я всегда к вашим услугам.

Буланов отклеил ладонь от красной щеки.

— Хорошо, мерзавец… Мы уйдем, — заговорил он. — Но таких, как ты, мало расстреливать. Таких, как ты, надо вешать…

Небольсин уже покидал зал. Мимоходом шепнул Ронеку:

— Не вздумайте теперь выставлять мою кандидатуру. Я буду в «Карпатах»… Заходи, вместе поужинаем.

В ресторане его знали как старого кутилу, швырявшего без жалости когда-то сотенные. А потому из-под полы предложили коньяку, вина, икры — чего хочешь. Коньяк не брал его в этот день, и в задумчивости Небольсин дождался Ронека.

— Ну, — спросил, — что там?

Ронек, возбужденный и голодный, потер над столом руки:

— Аркашка! Это было так здорово… Весь старый исполком полетел кубарем.

— И кто же теперь в Совжелдоре?

— Мы… большевики! И сочувствующие. Ты помог нам.

Небольсин открыл портмоне, достал из него зубочистку.

— Я понимаю, — сказал он, — это не моя заслуга, что Совжелдор стал большевистским. Не будь меня сегодня, все равно победили бы вы, Петенька! Я только шевельнул ветку, и плод, давно созревший, скатился в руки — румяный. Но, поверь мне, Петенька, я говорил искренне. Смешон я не был?

— Нет, ты не был смешон, Аркашка! Правда, левые эсеры тоже проскочили в исполком. Но их программа сейчас смыкается ближе всего с нашей… Что с тобою?

Небольсин сделал кислое лицо:

— Вот пью, пью… И никак не могу избавиться от предчувствия. Меня что-то гнетет, не могу понять что.

— Да перестань. Такой здоровый бугай… Не канючь!

— Вот что, Петенька, — поднялся Небольсин, — я уже расплатился. Ты ешь, пей… А я пойду. Мне что-то не по себе.

— Ты прямо на вокзал?

— Сейчас, — посмотрел Небольсин на часы, — я все-таки загляну в это Общество спасания человецей на водах. А с ночным — в Мурманск! Прощай, Петенька… Это очень хорошо, что меня не стали вводить в Совжелдор. Мне этого и не нужно: я далек от политики. А что касается скотины Буланова, то что ж, пожалуйста, я готов стреляться… Слово за ним!

И лакеи отдернули перед ним пыльные, ветхие ширмы.

В маленьком домике Общества спасания на водах, притулившемся на берегу тихой Лососинки, в одном окне еще горел свет. Незнакомый человек средних лет в офицерском френче, но без погон скучал в конторе. Одного глаза у незнакомца не было, вместо него глядел на мир стеклянный — голубой-голубой.

— Небольсин? — удивился он. — Как приятно познакомиться…

Аркадий Константинович уплатил взносы, а одноглазый взялся за громадный висячий замок.

— Тоже уходите? — спросил Небольсин. — Как удачно, что я вас застал.

— Да. Закрываюсь. Больше никто не придет.

— Ну спасибо. Позвольте откланяться.

— Вы куда сейчас? — спросил одноглазый, вдевая хомуток замка в дверные кольца.

— На вокзал.

— Не желаете ли, — предложил одноглазый, оглядываясь по сторонам, — я вас на катере общества подброшу?

— С удовольствием, — согласился Небольсин.

Катер — слишком громко сказано. Скорее лайба с подвесным мотором.

Косо взлетели от берега дикие утки. Желтый лист над водою падал, падал, падал — неслышный. И неслышно ложился на темную спокойную воду. Одноглазый молча сидел на руле, направляя моторку вдоль заводи Лососинки. Темно и мрачно вылупились на воду одичалые окна домов обывателей.

Взошла полная луна, и одноглазый сказал:

— Остро декларируют большевики. Благодаря этой остроте Малороссия уже отъезжает от великороссийского перрона в неизвестность.

— Это, конечно, ужасно: потерять Украину, — согласился Небольсин, кутаясь в пальто. — Россия будет раздергана…

Голубой глаз человека во френче сверкал, как драгоценный алмаз в темноте крадущейся ночи.

— Сегодня Украина, — сказал он, — завтра Прибалтика, потом Кавказ, и от России — слабый шпик на мазутном масле!

— Это страшно… — задумался Небольсин, подавленный.

«Чап-чап-чап…» — постукивал мотор. Было тихо и безлюдно.

— А как вы думаете, — снова спросил одноглазый, — победят большевики или нет?

— Думаю, что…

— Нет? — закончил за него одноглазый.

— Может, вы и правы: им очень трудно остаться у власти.

Человек во френче перенял румпель другою рукой.

— А если так, — сказал, — так чего ты суешься?

— О чем вы? — растерялся Небольсин.

— Ты думаешь, Совжелдор тебе простит?..

Удар сапогом — прямо в лицо, и Небольсин отлетел на нос байдары, которая продолжала мерно двигаться через заводь. Офицер прыгнул на него сверху и — удивительно сильный, ловкий! — стал вязать на шее Небольсина веревку.