Княжеские трапезы - Фредерик Дар

Шофер не мог оторвать глаз от этого соблазна.

— Хотите я вам отсосу? — предложила она. — Я это делаю лучше, чем взрослые. К тому же я обожаю минет.

Мужчина стал пунцовым от вожделения; его кадык на тонкой шее начал плясать от едва сдерживаемого возбуждения. Не говоря ни слова, он дал задний ход, а затем резко развернул машину на утоптанную площадку, которая, по всей вероятности, когда-то была палисадником.

— Войдем в дом, иначе нас могут увидеть, — сказала девчонка.

Мари-Шарлотт вошла в лачугу первой и издала легкий свист, чтобы поднять по тревоге своих спящих приятелей, устроивших себе логово в задней части дома, где еще сохранился потолок.

Водитель, пойманный ею на крючок, шел следом. Мари-Шарлотт не раз проделывала подобные штучки.

— Ты увидишь, как это здорово, особенно с утра, — пообещала она. — Как ты хочешь, чтоб я сначала приласкала твою пипиську, а потом все остальное?

Он согласился, обнажив свой микроскопический, мерзко заостренный шершавый член.

Мари-Шарлотт завладела им, поглаживая легкими неловкими прикосновениями.

— Тебе хорошо? — спросила она обеспокоенно.

Водитель издал сладострастный стон, и в этот момент на его спину обрушился громовой удар Ганса. Мужчина упал.

— О небо! Мой любовник! — воскликнула Мари-Шарлотт.

Появился Фрэнки с заспанными глазами. В руках у него сверкнул нож. Он подошел к водителю и приподнял лезвием его опавший уже член.

— Так этой мерзостью ты насилуешь девочек из приличных семей? — спросил Азиат, четко выговаривая каждую букву.

— Но я ее не тронул! — протестовал несчастный, попавший в западню.

— Так я тебе и поверил! Ты видишь, в каком она состоянии? Ты знаешь, что мы делаем с насильниками? Мы отрезаем у них член и запихиваем им в рот.

Наступила гробовая тишина. Несчастный опустил голову и посмотрел на свой член. Острие ножа задевало кожный покров на его члене, на сером лезвии выступили капельки крови.

— За сколько ты его выкупишь? — спросил Фрэнки.

— Что?

— Как что, свой член!

— Я не знаю, — бормотал водитель умирающим голосом.

— Сколько у тебя в бумажнике?

— Я… не знаю.

— Ты парень, счастливчик, даже не знаешь, сколько у тебя денег. Это хороший признак!

Азиат проворно просунул руку в куртку своей жертвы, чтоб вытащить бумажник, который он тут же швырнул Гансу.

— Считай!

Немец проверил все отделения и нашел деньги в среднем карманчике бумажника.

— Две тысячи шесть франков! — объявил он.

— Да ты богач, недоносок! — захихикал Фрэнки.

— Это деньги не мои, — хныкал водитель.

— Конечно, они не твои, потому что они наши. Мы ему оставим его хреновину за две тысячи шесть франков, идет?

— Она большего не стоит, — сказал Ганс серьезно. Нож Фрэнки подбросил член несчастного, отчего еще больше усилилось кровотечение.

— Ты прав, это маленький член рогоносца. Любая баба даже не проснется от него, она просто его не почувствует.

— Мари-Шарлотт, сфотографируй на память его пипиську. Или пусть лучше Дылда это сделает, а ты в это время изобрази с ним свой старый трюк — мы пошлем фото его жене.

Чуть позже они освободили горемыку, который ушел, не сказав ни слова.

— Мне нравится твоя идея насчет отрезанного члена, — мечтательно сказала Мари-Шарлотт. — Когда мы начнем нашу грандиозную операцию в гараже моего кузена, мы отрежем пенис у этого вонючего араба, засунем его ему в рот, залепив лейкопластырем. Это будет потрясно, я вам обещаю. Но спешить не нужно. Операция должна быть так же тщательно подготовлена, как Пирл-Харбор японцами. Я только об этом и думаю!

30

В Женеве, в парке отеля «Ричмонд», соорудили на триста человек великолепный шатер с белыми и голубыми полосами. Все было устлано коврами, снабжено автономными кухнями и санузлом. В шатре сияли люстры из венецианского стекла. Интерьер был декорирован цветами прямо по-голливудски, но по-голливудски в хорошем смысле. Гирлянды из лампочек освещали аллею между порталом замка и входом в шатер.

Здесь царила особая атмосфера утонченности: светло-розовые скатерти, канделябры, кресла, обитые голубым бархатом. На маленькой эстраде струнный оркестр исполнял тихую приятную музыку. Это хоть как-то заглушало шум, который неизменно возникал при таком большом скоплении народа, даже на великосветских приемах.

В пригласительных билетах отмечалось: для мужчин обязательны черные галстуки, для женщин — вечерние платья; приглашенные, за редким исключением, принадлежали к элите. Правда, небольшими островками среди роскошно одетой публики выделялись группки людей в обычных пиджаках и куртках. Это были главным образом артисты и журналисты, игнорирующие этикет. В каждом углу этого роскошного шатра располагались буфеты, ломившиеся от деликатесов, так что на ум сразу приходило сравнение с лукулловыми пирами. Шампанское текло рекой, его разносили официанты, одетые а-ля гарсон на французский манер.

Элоди Стивен пристально наблюдала за ходом выполнения ее инструкций в организации приема. На ней было темно-синее платье от Шерер, которое подчеркивало ослепительный цвет ее кожи и светлых волос.

Элоди ждала, когда соберутся все приглашенные, чтобы обратиться к ним с речью.

Вопреки традиции, гостей пока встречали герцог и герцогиня Гролофф. Старик был одет в белый мундир, расшитый золотом и увешанный таким количеством орденов и медалей, что напоминал Геринга в его лучшие дни. Герцог пожимал руки мужчинам, кланялся женщинам, произносил высокопарно-учтивые слова в адрес высокопоставленных особ, имена и должности которых бдительная Элоди шептала ему на ухо.

Наиболее именитым гостям Гролофф сообщал, что из-за преклонного возраста княгиня, устроившая прием, не может их встретить и появится чуть позже.

Элоди Стивен, придерживая подол своего длинного платья, поднялась на эстраду и сделала знак музыкантам перестать играть. Несомненно, это был лучший способ добиться тишины. Сразу же разговоры смолкли, и все взгляды обратились к ней. Те, кто узнал Элоди, зааплодировали ей. Она широко улыбнулась и сказала:

— Мало кому из вас выпала честь познакомиться с владетельной княгиней Черногории по той простой причине, что Ее светлость княгиня Гертруда, тяжело переживающая утрату своих близких, ведет в нашей стране, ставшей ей второй родиной, замкнутый образ жизни, ограничиваясь воспоминаниями и молитвами. Изменения в распорядке ее жизни связаны с важным событием, о котором она всем вам хочет сообщить. Итак, я уступаю княгине место у микрофона.

И в этот момент все увидели Ее светлость собственной персоной. На Гертруде было платье из черного бархата с горностаевым воротником — королевский мех, — что придавало ей величественный вид. Впервые за многие десятилетия княгиня согласилась на легкий макияж: золотистая пудра, придавшая ее бледным щекам чуть заметную тональность, и легкий слой помады на губах.

Княгиня опиралась на руку старого Гролоффа, хотя трудно было определить, кто кого поддерживает. При появлении княгини воцарилась глубокая тишина. И вдруг внезапно, как бы подчиняясь единому порыву, все начали аплодировать этой хрупкой маленькой женщине с гордой осанкой — она шествовала так, словно это был день ее коронации.

У эстрады Гертруда отпустила руку Гролоффа и оперлась на Элоди, чтобы подняться на подиум. Овации прозвучали с удвоенной силой. Элоди протянула микрофон в прозрачные, высохшие руки княгини и уступила ей место на сцене, отойдя поближе к музыкантам.

— Спасибо всем вам и добро пожаловать, — сказала Гертруда голосом, твердость которого всех удивила. — Я хочу, чтобы вы разделили со мной самую большую радость в моей долгой жизни. Я думала, что наша династия окончательно угасает, но Бог послал мне внука — дитя моего покойного сына Сигизмонда Второго и одной из придворных дам, герцогини Власской. Этот союз, который долгие годы хранили в тайне, обнаружился благодаря неопровержимым документам, оставленным моим горячо любимым сыном. Богу было угодно, чтобы мой внук стал копией, двойником своего деда и отца. Если по воле Господа нашего всемогущего нам будет уготовано возвращение нашего престола в Черногории, то мой внук станет владетельным князем Эдуаром Первым. Этот прием я устроила именно в его честь.

Княгиня протянула руки ко входу и сказала:

— Подойди, Эдуар!

Князь вошел, когда любопытство всех присутствующих достигло высшего накала. Его появление сопровождал шепот одобрительного восхищения, особенно среди женщин. Элоди посоветовала князю надеть классический смокинг. Эдуар был красив и элегантен и почти не испытывал смущения от сотен направленных на него взглядов. Он поднялся на эстраду, взял руку своей бабушки и поцеловал ее с такой нежностью и почтительностью, что зал зашелся в исступленном восторге. При неярком освещении прожекторов Эдуар был похож на кинозвезду. Он приветствовал собравшихся поклоном, взял микрофон из рук княгини, но тут вновь обрушился шквал оваций. Гости, восхищаясь столь необыкновенным приключением, понимая, что переживают исторический момент, аплодировали, не прекращая, этому принцу из сказок «Тысячи и одной ночи». Внезапно их отношение к Черногории изменилось: безвестная маленькая страна вдруг стала для них так же значительна, как Объединенное Королевство.