Всадники - Жозеф Кессель

– Аллах, только Аллах – истинный бог, – воскликнул Уроз.

– Воистину! Воистину! – сказали вместе Мокки и Зирех.

Через несколько минут за высокими тополями они увидели кишлак.

Вдоль дороги вытянулись дома с плоскими крышами, оштукатуренные и побеленные известкой. В них помещались мастерские ремесленников и мелкие лавочки. В самом большом доме располагался постоялый двор. В нем было просторнее и более удобно, чем в обычных чайханах.

Урозу предоставили отдельную комнату, а Джехолу – место в конюшне.

– Пусть смотрят за моим конем, как за принцем, – наказал Уроз хозяину.

Он сразу же заснул глубоким сном. Такая возможность спокойно поспать была слишком драгоценна, чтобы терять минуты. Другая такая возможность могла возникнуть очень нескоро.

Саис нашел Зирех прислонившейся к стене харчевни. На белом фоне стены, там, где кончалась терраса, она смотрелась, как маленькое коричневое пятнышко. Мокки сел рядом, не прикасаясь к ней. Медленно проплыли силуэты прохожих. В соседнем доме громко играл граммофон с трубой, слышалась монотонная и чувствительная песня, прерываемая потрескиванием старой пластинки.

– Я видела конюшню, – прошептала Зирех. – Огромный бача лежит там рядом с конем… Этой ночью не будем пытаться.

– И в следующую тоже, и потом, и потом тоже, никогда больше не будем, – более чем охотно согласился Мокки.

– Ты так перепугался… – проговорила тихо Зирех, – потому, что… вчера нам не удалось?

В полутьме она увидела, как Мокки отчаянно мотает головой.

– Украденный конь принесет мне несчастье, – настаивал он.

Зирех просунула ладонь в рукав чапана Мокки, погладила его руку, тихо засмеялась и сказала:

– Я знаю все заговоры против несчастья.

– Нет, нет, клянусь Пророком! – воскликнул Мокки.

И умолк, испугавшись собственного крика.

– Успокойся, прошу тебя, большой саис, – изменила тактику Зирех. – Чего ты волнуешься? Ты же ведь знаешь, кто из нас двоих решает и повелевает. Не я же, в конце концов. Я всего лишь женщина.

И Мокки поверил, поверил и успокоился. И никогда любовь его не была так сильна и так смиренна.

Зирех пошла спать в отделение для прислуги, а саис — на солому в конюшне. Между ним и Джехолом лежал здоровенный парень. И Мокки был рад этому.

Лунный свет лился на скалы с Буддами. В глубине гигантских ниш из тени едва-едва выступали неясные контуры колоссальных статуй. А в соседнем доме граммофон все крутил и крутил одну и ту же заезженную пластинку.

Мокки встал на рассвете. Бодрящий воздух нагорья был свеж и чист. Саис умылся в арыке, одном из тех, что несут воду на поля из горной реки. И вода тоже была холодной и чистой и так же бодрила. В этот момент гребень красных скал озарился первыми лучами солнца. И Мокки с чистой совестью совершил молитву. Беспредельны были милость Аллаха и благолепие мира сего.

Ему захотелось чаю с лепешками, и он побежал на кухню.

Мокки полагал, что в столь ранний час увидит там какого-нибудь одинокого слугу, зевающего и потягивающегося возле только что зажженного очага. Как же велико было его удивление, когда он застал в полном сборе всех работников постоялого двора. Все мужчины и женщины были заняты своим делом. Одни засыпали горящие угли в большие медные самовары. Другие месили и раскатывали тесто. Кто-то расставлял посуду на подносы. Кто-то варил горы риса, пек лепешки, резал дыни и арбузы, разливал кислое молоко по пиалам, наполнял корзины миндалем и виноградом, разбивал и взбивал яйца, ощипывал птицу, нарезал мясо и сало, нанизывая затем куски их на шампуры.

– Сегодня базарный день, – крикнул бача на ухо Мокки. – Два раза в неделю такой бывает.

– И в самом деле, и в самом деле, – кивнул Мокки.

Гвалт голосов, смех, распоряжения, брань, позвякивание чашек, стук горшков и котелков, шипение жаркого, шум закипающей воды, запах пряностей и пригорелого мяса – все это оглушило и ошарашило Мокки. Он увидел Зирех, вместе с другими женщинами готовившую пищу. Ловкие, легкие руки ее работали, а глаза жадно смотрели то на мясо, то на молоко, то на рис, то на горы сладостей. Никогда в своей жизни не видела она так много вкусной пищи сразу. Мокки не решился позвать ее. Получив чайник, он тут же ушел на террасу.

И там тоже Мокки оказался не первым. Торговцы уже раскладывали там свой товар на ткани, в которые он был завернут: старые ручные часы, огромные замки и ключи к ним, глиняные детские игрушки из Исталифа, окрашенные в желтый, коричневый или синий цвет, изображающие львов, коз, петухов, всадников, сидящих на конях или на верблюдах. Был там и слепой музыкант, настраивавший свой струнный инструмент. А поводырь его, мальчик лет десяти, спал, положив голову на бубен.

По старой дороге, вдоль которой и выросли дома Бамиана, пастухи гнали на продажу овец, коз, ослов и мулов с тем, чтобы потом на обочине этой же дороги ими и торговать. Ремесленники везли на верблюдах ковры и ткани. Прошла семья цыган. Глава ее вел на цепи гималайского медведя. У женщины на плечах сидели обезьянки, привезенные из Индии. Мокки не переставал удивляться при виде стольких людей, идущих из больших и малых кишлаков, чтобы продавать скотину, продукты или свое умение развлекать народ.

Чем выше поднималось солнце, тем больше становилось на улице торгового люда. Оазис пустел, базар разрастался. По обе стороны дороги расставлялись лотки и прилавки, высились горы дынь, арбузов и фруктов, выстраивались ряды скота, подобранного так, что в одном месте была только одна масть, в другом – другая. Улицы уже не хватало, и рынок подступал к пещерам, высеченным в красных скалах. Сидя на террасе, Мокки видел, как из гротов, из тени, проступают постепенно гигантские фигуры. При виде их его охватывала дрожь. Он спрашивал взглядом соседей, но никто не обращал внимания на страшные статуи. Боги прошлого стали частью их жизни.

Вдоль террасы прошел бача. Он кричал: «Саис самого прекрасного в конюшне коня! Саис раненого всадника! Тебя зовет хозяин…»

Во дворе Мокки встретил Зирех. В глазах у той горел жесткий, как у сороки-воровки, огонек.

– Ты видел, видел, – прошептала она, – видел, какой базар? Я только на минутку выскочила. О, Аллах, какие ткани, какие гребни, какие пояса, какие ожерелья!

И повторила:

– О, Аллах всемогущий!

Желание купить побольше тканей и драгоценностей отразилось на ее лице в виде страдальческой гримасы. Саис, никогда в жизни не задумывавшийся о деньгах, тут почувствовал себя виноватым в том, что он такой бедный. О, как хотелось ему подарить любимой все богатства со всех прилавков! Не глядя на Зирех, он произнес:

– Я должен идти.

В комнате Уроза зловоние было удушающим. Тот лежал с лихорадочным блеском в глазах и румянцем на скулах.

– Уходим, – распорядился он.

– Как? Прямо сейчас? – воскликнул Мокки.

– Немедленно, – подтвердил Уроз.

– А покупки? Ты же знаешь, что все наше добро осталось в горах, – вскричал Мокки.

– Купим все, что нужно, по дороге, – нахмурился Уроз. – Иди, приготовь Джехола.

– Но сегодня же здесь базар, – жалобно проговорил саис.

– Какой еще такой базар? – удивился Уроз.

– Огромный, правда-правда, просто чудесный базар, – закивал головой Мокки. – Музыканты, рассказчики, джат…

Уроз нетерпеливо пожал плечами. Потом отрывисто спросил:

– А бои животных будут?

– Конечно, конечно, обязательно будут, – закричал Мокки. – Я даже видел, как вели двух бойцовых баранов: просто потрясающие! Одного зовут Гром, а другого Бич.

– Гром и Бич, – повторил Уроз. Затем приказал:

– Приди за мной к началу первого боя.

На севере над дорогой, вдоль которой выстроились в то утро лотки, возвышалась скала Будд. С другой стороны легкий склон вел к реке. Неподалеку от нее, на ровной площадке, была устроена примитивная арена для боя. Полукругом были забиты колышки, которые соединили между собой колючими ветками и таким образом обозначили границу арены. На берегу росла короткая, нежная трава. Прямая изгородь закрывала дальнюю часть арены, а в ней была калитка. За ней виднелось несколько заброшенных мазанок, а живые изгороди из ив, тополей и высоких камышей вокруг них скрывали русло реки, откуда доносилось приятное журчание. Зато со стороны дороги подходы и вид были открыты, а небольшой наклон берега создавал подобие трибун для зрителей. Кроме того, вдоль ограждения были разложены ковры и подушки для тех, кто выделялся по званию или по богатству.

Когда Уроз подъехал на Джехоле, которого вел под уздцы Мокки, они увидели плотную толпу возбужденных людей. Но ему не пришлось просить пропустить его вперед. Народ расступился, движимый естественным благородным желанием оказать гостеприимство приехавшему издалека человеку. К тому же раненому, которого следует защищать. И уж, конечно, хозяин такого великолепного коня и такого могучего саиса мог сидеть не иначе как в первом ряду.