Убийство по французски - Мартин О'Брайен

Потом он поехал домой, чтобы приготовиться, и сразу после десяти часов нашел эту парковку на Тамасен, одна из гитарных струн, которые он приобрел в «Саша», лежала рядом с ним на пассажирском сиденье.

Ему понадобился час, чтобы сделать все как надо: намотать изоленту на концах никелированной струны «до», сложить вдвое, чтобы сделать толще, затем намотать еще слой — ручки. Довольный своей работой, он порепетировал движения перед зеркалом, глядя, как напрягаются мышцы на груди, когда он поднимает удавку, скрещивает руки — правая над левой — и затягивает петлю. Сначала медленно, потом быстрее, вырабатывая ритм, пятьдесят, шестьдесят раз, размягчая упругую петлю, приучая руки к движениям.

Для работы, которую он задумал, очень важен захлест. Если удастся изначально набросить проволочную петлю, можно сразу тянуть в стороны, влево и вправо, удерживая жертву в вертикальном положении. Если петля не получится, придется тянуть назад и вниз, что означает возможность потери равновесия, и добыча может вывернуться и дотянуться до вас. Но, оказавшись в петле, она ничего не может сделать — пятьдесят секунд, и обмякает. Еще тридцать — и все закончено. Но только если пользуешься струной «до», знал Кушо, — толстой. Другие струны слишком тонки, имеют обыкновение рваться, и тогда все может пойти кувырком.

Свет в витринах погас, но Кушо не отрывал взгляда от входа в задний двор «Молино». Пятеро служащих уже вышли, но все они повернули налево. Дуасно пойдет направо по Тама-сен-авеню, домой. Как всегда.

Ему следовало быть осторожней. Ломать стереотипы. Стереотипы никогда не ведут к добру.

Вот он, вышел из-под арки и повернул, голова опущена, руки в карманах. Почти бегом прошел мимо Кушо и направился к лестнице, ведущей вниз, на Репюблик, где мало фонарей, подъезды глубоки и темны.

Достав удавку, Кушо намотал ее на кулак и вылез из машины, взгляд застыл на добыче.

62

Суббота

Жако проспал на одних простынях всю неделю. Хоть Бони прихватила все, что ей принадлежало, однако оставила свой запах, опьяняюще близкий на подушке. Это было первое, что Жако ощутил, проснувшись в субботу утром. Немного полежал неподвижно, вдыхая ее аромат. Как делал неделю назад, когда Бонн еще была рядом с ним. Разметавшиеся волосы, россыпь веснушек между лопатками, простыня прикрывает бедра, легкое дыхание...

Именно в тот момент Жако решил, что должен приложить все силы, чтобы все поправить. Не думал, что получится, но дело было не в этом. Что-то ей не нравилось, и ему необходимо знать что. Он тихонько, чтобы не разбудить ее, оделся и решил, что попытается еще раз завтра, когда вернется из поездки в Салон-де-Витри. Они обо всем поговорят. Разложат все по полочкам. Все будет хорошо.

Теперь все, что осталось, — ее запах, противная, глубинная боль, которая терзает душу. Она неизменно появлялась, когда он хоть на секунду позволял себе расслабиться. Вроде витрины магазина «Носибэ» на Сен-Ферьоль. Для этого достаточно какой-нибудь глупой мелочи.

Жако перевернулся и попытался вновь удобно устроиться подальше от ее запаха. Но он все равно добрался до него. Дурманящий, сладкий, рождающий воспоминания, требующий внимания.

От этого могло помочь только одно. Голый, Жако слез с кровати и вытащил подушки из наволочек, содрал простыни с матраса, на котором из-под пуговиц торчали волокна набивки. Потом смял все в тюк и потащил его на кухню, сбросив перед уже заполненной стиральной машиной. Он размышлял о сомнительном удовольствии вынимать из нее белье, развешивать его где-то, чтобы освободить место для простыней и наволочек, когда зазвонил телефон.

Это была Изабель Кассье.

— У нас еще один плавающий труп, — сообщила она. — Мужчина. В бухте Раду.

63

Макс Бенедикт щелкнул крышкой мобильника и опустил его в нагрудный карман.

С тех пор как выехал с фермы, справляясь с поворотами к Шан-ле-Нев одной рукой, Бенедикт успел сделать три звонка. Один — сонному менеджеру службы безопасности Джи-Эф-Кей в Нью-Йорке, один — менеджеру службы бронирования билетов в «Крийоне» в Париже, и третий — агенту в «Нис-Пассед», самом известном марсельском отеле, и, конечно, самом дорогом, стоящем на отдельном мысу, который уходил в море от прибрежного участка Корниш.

Да, по информации из его источников, самолет Делахью вылетел из Джи-Эф-Кей. Да, они провели прошлую ночь в своем любимом отеле в Париже. Да, их ожидают в «Нис-Пас-сед» уже сегодня утром. Да, конечно... Для мсье Бенедикта комнату, как обычно? Никаких проблем.

Бенедикту не потребовалось много времени, чтобы понять: две самые горячие марсельские новости — убийство и самоубийство в одной семье в один день — его шанс. Он понял это еще до того, как по телевизору закончилась передача новостей. Однако сохранил хладнокровие, сдавшись последним отголоскам перелета через несколько часовых поясов, то есть отправился наверх, решив обдумать все на свежую голову.

Было еще совсем рано, когда Бенедикт очнулся от глубокого сна, позвонил своему редактору в Нью-Йорк и посвятил ее в новости.

— Убийство и самоубийство, — сказал он ей. — Известная французская семья, с большими связями в политических кругах. И богатая американская семья, нью-йоркские дельцы со столь же высоким положением.

— Исключительно твоя территория, Макс, — отозвалась она, и сделка состоялась. — Пять тысяч слов, что-то вроде «Открытки с Ривьеры». Мы придержим три страницы для следующего выпуска, если успеешь до пятницы.

Он сказал, что успеет, и отключился, махнув мобильником в воздухе. Целая неделя. Гарантированный успех! К понедельнику он будет располагать нужными сведениями, и пять тысяч слов отправятся в Нью-Йорк по электронной почте как раз к пятнице.

Конечно, он устал, конечно, ему хочется отдохнуть после Палм Бич. Но перед такой темой не устоять. Равным образом невозможно устоять перед мыслью о том, чтобы переложить стоимость его перелетов, аренды джипа, горючего, номера в «Нис-Пассед» и аппетитной буйабес в «Молино» на журнал. Что касается гонорара, он как раз покроет расходы, которые он понес, попросив подрядчика Армана Вэсона присмотреть за своими владениями во время недавнего продолжительного отсутствия.

Объезжая Кавайон и сверяясь со знаками, указывающими направление на автостраду, Бенедикт прокручивал в голове детали, почерпнутые из телепередачи накануне вечером. Мадам Сюзанна Делахью де Котиньи, единственная дочь Леонарда и Дафны Делахью с Парк-авеню, Манхэттен, и Бедфорд-Хиллс, Коннектикут, была обнаружена своим садовником мертвой. Утонула. Еще она была убита — иначе как ее могли найти сидящей в надувном кресле в бассейне? Жуткая деталь, которую обязательно надо ввести в сюжет. А затем, не прошло и двенадцати часов после обнаружения трупа бедняжки, ее муж, Юбер, сын покойного Огюста де Котиньи и его жены Мирей, ушел в свой кабинет и приставил к голове пистолет.

Вопрос, на который предстояло ответить: де Котиньи убил свою жену или это сделал кто-то другой? И почему?

Для Макса Бенедикта выяснить это будет развлечением.

Так случилось, что Бенедикт по долгу службы знал обе семьи. Де Котиньи были аристократами старой школы, покойный отец Юбера был героем войны, сенатором и доверенным лицом президента, который получил известность летом 1968 года, когда, заседая в сенате, нецензурно выражался в адрес студенческих волнений в Париже и всячески поощрял жестокость полиции. Он благословлял водяные пушки, резиновые дубинки и беспощадность. Однако это послужило лишь причиной роста активности на баррикадах. Но близость к де Голлю (они с генералом сражались бок о бок во время наступления в Сааре и при Седане) стала для него щитом во время последовавших за этим политических пертурбаций — сатирическая газета «Канар аншене» довольно смело предположила на первой странице, что президент не вставал с кровати, если рядом не было старого друга с его шлепанцами и халатом.

Так Бенедикт впервые услышал о старике де Котиньи, будучи посланным во Францию, в свою первую заграничную командировку, чтобы освещать государственные похороны де Голля для «Нью-Йорк тайме». Через их парижского корреспондента он добился интервью с де Котиньи, который был единственным посторонним человеком у смертного одра великого человека. Бенедикт счел его невыносимым занудой и снобом, когда скорбящий сенатор в крахмальном воротничке и черном фраке холодно и неодобрительно взглянул на длинные волосы, джинсы и отложной воротник рубашки репортера. Интервью вышло неудачным.

Что касается Делахью, то они были ближе к дому. Бенедикт писал о мистере Делахью во время его драки с Уинстоном Лоуэллом из-за спорного участка земли на Хэмптоне, и еще раз, когда Делахью наконец был избран главой «Гревилл-Уиндхем» на Уолл-стрит, ну и, конечно, когда его дочка, Сюзанна, была арестована за хранение кокаина в ходе полицейской операции в доме одного трансвестита-наркоторговца.