Убийство по французски - Мартин О'Брайен

Затем второй из них, здоровенный детина, вошел, высказал соболезнования и сердечным, успокаивающим голосом тоже принялся задавать вопросы. Перепроверял, потом попросил взглянуть на гостевую комнату, где Сьюзи, по ее словам, должна была спать ночью. Он провел их наверх, махнул рукой вдоль коридора и ушел в свою спальню. Оставшись один, позвонил матери и дочери. Они приехали с разницей в считанные минуты.

С того момента женщины все взяли на себя. Дочь занималась внизу, мать сидела на кровати и гладила его по руке. И он уснул. Вот так просто.

В доме было тихо, когда де Котиньи проснулся. Дочь уехала, но мать еще оставалась.

— Мне жаль, дорогой, — сказала она, хотя де Котиньи заподозрил, что ей вовсе не жаль. Мать снова вернулась в его жизнь, что ей очень нравилось. А американка, как она иногда называла Сьюзи, покинула эту жизнь навсегда.

Поэтому-то де Котиньи надел офисную одежду. Чтобы отделаться от матери.

— Но ведь уже четвертый час. Разве не поздно? — сначала возразила она. Потом, видимо, вспомнила о своих планах. — Ты уверен, что готов к этому?

— Мне нужно кое-что сделать, маман, — ответил он и увидел, что она одобрительно кивнула. — Я заеду позже. Скажем, в семь?

— Что ж, если ты уверен, дорогой... — И, довольная, что он, похоже, воспринял все хорошо, уступила. Взяла куртку и оставила его.

Через час или больше после ее отъезда де Котиньи бродил по дому, останавливаясь то тут, то там. Трогал вещи жены, брал в руки фотографии Сьюзи в тяжелых серебряных рамках, пытаясь почувствовать ее присутствие, словно это могло как-то возместить утраченное.

Это было невыносимо. Сьюзи больше нет. И его жизнь вдруг показалась пустой, бесцельной, тягостной. В конце концов он прошел в кабинет, налил бренди, вытащил из ящика сигару и сел за стол. Повернувшись к полке, выбрал диск из своей коллекции, вставил его в CD-проигрыватель и взял ручку с бумагой.

На кухне, сидя за столом с третьим стаканом коньяка, Ортанс решила, что просто немного опьянела. Приятно так. За размышлениями.

Произошедшее ужасно, конечно... и ей очень жаль милого мсье де Котиньи... Но... Жизнь ведь продолжается, не так ли? Всегда нужно видеть положительную сторону события. Светлую сторону. И для Ортанс это означало, что больше ни минуты не нужно возиться с этой ленивой, никчемной, избалованной молодой подстилкой.

Прежде всего, считала Ортанс, американцы понятия не имеют, как обращаться с прислугой. Ни тебе «пожалуйста», ни тебе «спасибо», ни минутки отдыха. Неплохо получить работу по дому, но за это приходилось платить. Двадцать четыре часа в сутки ее дергали. Дамочка нисколько не уважала свободное время прислуги и тому подобное. Когда приближался четверг, Ортанс пребывала на грани срыва и страстно хотела убежать. Не решалась задержаться ни на минуту, чтобы ее не заставили что-нибудь приготовить, почистить, если это взбредет мадам в голову.

Ортанс тушила сигарету о край пепельницы, когда где-то наверху хлопнула дверь, заставив ее подпрыгнуть на стуле и пролить изрядное количество коньяка на руку и рукав форменного платья.

Чертова полиция, подумала она. Шляются по дому, словно он их собственность, оставляют двери открытыми настежь.

56

— Не думал, что тебе понадобится столько времени, чтобы связаться со мной, — мрачно произнес Клиссон, когда Жако вошел в кабинет, — правда не ожидал, что явишься лично.

— Ты меня потерял. — Жако выбрал стул из тех, что стояли перед длинным дубовым столом, который служил Клиссону как рабочий.

Усевшись, он первым делом обратил внимание на то, что в комнате прохладно. Расположенному на втором этаже здания на противоположной от полицейского управления стороне улицы кабинету Клиссона, может, и не хватало солнечного света, но по крайней мере он был на квартал дальше от стройки метро. Оглушающий грохот отбойных молотков и непрерывное чавканье гидравлических молотов здесь едва слышались. Не было облаков пыли от бульдозеров. Это означало, что он мог держать окна открытыми, а жалюзи повернуть так, чтобы в комнату проникал ветер.

— Я оставил тебе записку, — продолжал Клиссон, запустив пятерню в свою жесткую имбирную шевелюру. — Мне подумалось, кое-что тебе нужно знать. Кое-что от Валери.

— Пронопразон?

Клиссон кивнул.

И кое-что еще.

Снова любимые слова Жако. Второй раз за день.

— Да?..

— Заноза.

— Заноза?

— Валери обнаружил щепку. Деревянную занозу. У мадам де Котиньи в...

Клиссон пытался подобрать нужное слово. Для человека, который вдосталь насмотрелся на изломанные и изуродованные человеческие тела и описал весь ужас человеческой жестокости, Клиссон часто бывал удивительно разборчив, когда дело доходило до определенных вещей.

— У мадам де Котиньи в?.. — подбодрил его Жако.

— В ее... влагалище, — вздохнул Клиссон.

— Боже! — Жако дернул головой. Он думал о занозе в пальце, в ноге— что-то маленькое, но, возможно, важное, одно из небольших наблюдений Валери. Вроде кристалликов соли в волосах Джилли Холфорд. Но это...

— Получается, что мадам де Котиньи не была изнасилована. Во всяком случае, в обычном смысле. Ее... — Клиссон сделал паузу, решая, как лучше описать, аккуратно, точно суть учиненного насилия. — Ее... это... палкой. По словам Валери, похоже, проникновение было совершено при помощи... какого-то тупого деревянного предмета.

— Какого-то тупого деревянного предмета? — переспросил Жако.

Клиссон развел руками:

— Невозможно точно сказать, что это... какая-нибудь деревянная рукоятка, дубинка, кухонная толкушка...

— А остальные жертвы? Клиссон кивнул.

— Конечно, вновь осматривать первые две жертвы уже поздно — нужен ордер на эксгумацию, — а Монель слишком долго пробыла в воде, чтобы получить позитивный результат. Но, в соответствии с обоснованным мнением Валери... э-э... подобный метод проникновения, характер насилия точно соответствуют... э-э... травмам, нанесенным Холфорд. И, насколько он может вспомнить, то же самое с другими жертвами.

— Что объясняет...

— Отсутствие спермы. Спермицида. Лубриканта. Вот так.

Явный прогресс, но Жако не знал, насколько далеко они продвинутся. Это подтверждало лишь то, что Водяному не хватало до франка несколько су. Но ведь это они уже знают.

— Чего я не понимаю, так... — начал Жако.

— Я знаю, знаю. Как получилось, что понадобилась заноза, прежде чем он понял...

— Ну, ты понимаешь, о чем я. Тупой деревянный предмет...

— Все, что он готов сказать, — что состояние влагалищ жертв первоначально позволяло предположить половой акт, проникновение, хоть и... э-э... в грубой форме. «Жестокое, насильственное проникновение» — вот какое описание он дал мне. Скажем, возможно, мужчина... э-э... с солидными пропорциями. Это вполне вероятно, уверен, ты согласишься. Однако только когда Валери обнаружил занозу... э-э... стало возможно пересмотреть первоначальное предположение.

Жако поднялся со стула.

— Спасибо, Клиссон. Не знаю, куда это нас приведет, но это уже что-то.

— Не за что. В любое время. Мы здесь для того и сидим, чтобы помогать.

— А по этому делу нам понадобится любая помощь, — продолжил Жако, доставая из кармана удостоверение. — И это напоминает мне...

— Да? — произнес Клиссон, с подозрением глядя на Жако.

— О цели моего прихода. — Жако, держа карточку двумя пальцами, положил ее на стол перед Клиссоном. — Одолжение.

Клиссон пристально посмотрел на удостоверение.

— Ищу совпадающие отпечатки. С квартирой Вики Монель.

— Но ведь сегодня пятница, дело к вечеру, — отозвался Клиссон.

— Премного благодарен, — улыбнулся Жако.

57

Если Жако тихо радовался развитию событий — оговорка Рэссака, его пальчики на удостоверении, подтверждение присутствия пронопразона в крови последней из жертв и заноза, найденная у Валери, что бы она ни значила для следствия, — то его ожидали еще лучшие новости, когда он вернулся в полицейское управление после посещения офиса Клиссона.

Атмосфера в комнате группы была наэлектризованной. За перегородкой из морозного стекла царило едва сдерживаемое волнение. Он почувствовал это, едва переступив порог.

— У нас нашлись отпечатки, совпавшие с найденными в квартире на Кур-Льето, — сообщил Пелюз, поднимаясь из-за стола и следуя за Жако в кабинет.

— Чьи? — спросил Жако, стаскивая куртку и падая на стул. Пелюз усмехнулся:

— Нашего друга Карно. Повсюду — на ручках, полках, раковине, унитазе. Где только возможно.

— Еще что-нибудь?

— Шарль позвонил. Он проверил жилье Сардэ. Дом без лифта в Бель. Дыра в полном смысле слова. Но похоже, он любитель подглядывать. У него дорогая фотоаппаратура — «Никон», телескопические объективы, проявочная комната. И множество фотографий, в основном голые женщины дома. Бассейны, окна спален. Сняты длинными объективами. Но он не изменил показаний. Он рассчитывал понаблюдать за ней, но его спугнули. И Шарль ему верит.