От Советского Информбюро - 1941-1945 (Сборник) - неизвестен Автор

Пошли, вдавили в землю целый полк, сбили одного фашиста с неба и хотели уже заворачивать на заправку, как показались две стаи противника. Мгновение, другое -и загорелся неравный смертный бой. Хищники боялись грозной шестерки. Они уже знали ее по почерку и не подходили близко. Они кружили возле эскадрильи, поливали ее градом бронебойного свинца, чтобы выбить хотя бы одного из строя и тогда уж навалиться на отставшего, как акулы набрасываются в океане на одинокого пловца.

Но не дрогнули питомцы Гусарова. Долго решетили они противника, забирая курс к аэродрому. Уже и патроны на исходе. Нет патронов больше у Виктора Гусарова! Смертельная вражеская пуля пробила ему шею насквозь. Плюнул Гусаров кровью и закрыл рот, крепко-крепко сжал зубы. Тогда кровь хлынула из шеи двумя струями. И понял Гусаров, что он убит в бою, что он умирает. Ослабли руки, голова опустилась и не слушается, закрылись очи, и мир завертелся, и полетело все куда-то в сверкающую радужную бездну. Оторвался он от шестерки, как лебедь от стаи, и пара врагов уже набросилась на него и кружится, поливает огнем. Смерть...

Гусаров открыл глаза, и вот откуда-то из глубины его души, от лесов и полей, от песен и широты русской натуры заговорил в нем голос жизни, всесокрушающая воля к победе:

- Стой, смерть, остановись! Стой! Дай посадить машину на родную землю, а там уж черт с тобой!

Пожелал Гусаров, и смерть отступила. Благородная воля напряглась в нем, как грозовой заряд необычайной силы, она заполнила все его существо и держала его нервы, как натянутый могучий лук. Она была равна только его ненависти к врагу и былому наслаждению в боях.

Капитан Гусаров выровнял машину. "Нет, проклятые! Не возьмете! Нет! Нет! Никогда-никогда-никогда, - бушевал мотор истребителя. - Не хватит у вас пороху тягаться с советским человеком... Что, взяли?" Задрожал от ненависти Виктор Гусаров и, глядя на пролетающего "хейнкеля", стиснул зубы, через которые просачивалась кровь. Близко со страшным воем промчался мимо него фашист, и видна была его подлая фашистская гримаса. Град пуль снова посыпался на Гусарова. Черная пелена закрывала его глаза. Поник Гусаров на руль и, напрягши остатки своей несокрушимой воли, ушел от неприятеля.

Родная земля. Аэродром... Бегут...

- Милые!..

Шасси не работает. Не надо - сядем на "живот".

Истребитель тяжело приземлился, подняв облако пыли. Бросились к нему товарищи. Капитан Виктор Гусаров был мертв.

Воины великой советской земли, братья мои! Это был великий человек. Не плакать хочется над Гусаровым, хочется говорить о жизни, о ее величественных откровениях среди наших благородных людей и с благодарностью склонить головы перед героем, что поднялся к бессмертию в смертном неравном бою.

Пусть же вечно красуется доблестью наша земля! Слава победителю!

26 мая 1942 года

Вера Инбер

Улица Рентгена

Улица Рентгена в Ленинграде расположена между улицей Льва Толстого и проспектом имени Кирова. Великий немецкий ученый занял место между гениальным русским писателем и пламенным революционером. Перед зданием Рентгеновского института за оградой стоит памятник -бронзовая голова Рентгена на узком гранитном постаменте, напоминающем высокую стопку книг.

Улица Рентгена тиха и сосредоточенна. До войны она оживала лишь в приемные часы, когда сотни больных устремлялись к дверям института. Теперь он частично закрыт, частично переведен в другое место. Деревянный дом, стоящий рядом, зимой был разобран на топливо. Теперь от него остались только дымоходы и круглая железная печка.

Я видела - однажды, в морозный день прислонясь к этой печке, сидел человек: он согревался воображением. В зимние месяцы закутанные до глаз дети собирали здесь щепки. Теперь они ищут здесь крапиву для супа и одуванчики для салата: все это витамины, которых так недостает городу. Когда начинается вражеский артобстрел, дети определяют на слух: это восьмидюймовые, это шрапнель.

Пятилетний малыш уверенно говорит:

- А вот это мы стреляем.

И он не ошибается. Он полностью переключился на войну. Такой малыш похож на тот маленький ленинградский завод, который до войны выпускал мандолины и балалайки. Теперь гамма его звучаний несколько иная - он работает для фронта.

Бронзовый Рентген полузакрытыми глазами глядит на ленинградских детей. Порой кажется, что грустная усмешка мелькает на его губах и прячется в густой бороде. Если памятники сохраняют дар воспоминаний, то, возможно. Рентген снова видит родной Вюрцбург, где осенью 1895 года он вырвал у природы еще одну тайну: открыл чудодейственные лучи. Тогда в книжном магазине была выставлена фотография кисти руки, где были видны только кости и на одном из пальцев надето кольцо. А мышцы, нервы, сосуды и кожа исчезли, как будто их никогда и не было..

В этот знаменательный вечер студенческие корпорации города с факелами и знаменами прошли мимо двухэтажного здания физического института. Весь Вюрцбург, разодевшись по-праздничному, чествовал своего родича. Толпа, в которой смешались студенты и рабочие, солдаты, торговцы и чиновники, все эти люди - не гитлеровцы, не эсэсовцы, не фашисты, не арийцы, а подлинные сыны и дочери Германии - в лице профессора Рентгена славили величие науки.

Все это было давно, когда Германия насаждала университеты, не разрушала их, как в Лейдене, когда она создавала памятники культуры, а не сжигала их, как в Ясной Поляне. Все это было и будет снова, когда не будет Гитлера и порожденного им варварства.

В марте 1942 года в Ленинграде в предвесенний, солнечный день германский снаряд взорвался у самого входа в институт, убил несколько детей (в тот раз они не успели определить его калибра) и сбросил бронзового Рентгена с его пьедестала.

Я проходила мимо здания института примерно через час после обстрела. Трупы детей были уже увезены: валялись только щепки, разбитые салазки и одна маленькая красная варежка, далеко видная на снегу. Голова Рентгена, как срезанная ножом, лежала на земле. Ее сорвало взрывной волной. Постамент покривился, но устоял.

И снова я проходила по этой улице на другой день. Бронзовая голова уже не была повержена во прах. Чьи-то заботливые руки, видимо, с большим трудом подняли ее с земли и снова возложили на пьедестал. Теперь голова великого немца лежала на боку, скорбно припав щекой к холодному граниту. Нежный мартовский снежок падал на бронзу, таял и покрывал высокий лоб как бы холодным потом. Крупные капли катились по бронзовой щеке.

Я постояла у памятника. Проходивший мимо молодой балтийский моряк остановился тоже. И вдруг молча обнажил голову перед плачущим Рентгеном. В воздухе над нами пронесся гул. Начинался очередной обстрел.