Легенды рябинового леса (ЛП) - Вильденштейн Оливия

— А что, если этого не произойдёт?

— Я бы надеялась, что это ничего не изменит.

Я попыталась привлечь его внимание, но он сосредоточил всё своё внимание на моей новой метке.

Я вдруг почувствовала его губы на своей шее, вот только его рот был далеко от моей кожи. Его руки были прижаты к бокам, но я чувствовала их на себе. Я чувствовала исходящий от него жар, его энергию и силу. Я чувствовала давление и ласку в тех местах, на которые он просто смотрел. Я шагнула ближе к нему, подняла своё лицо к его лицу и поцеловала уголки его неподвижного рта. Я расстегнула его рубашку, скользнула ногтями по твёрдым плоскостям его живота. Его дыхание участилось. Я сделала это снова, на этот раз провела ногтями по его талии, раскрыла руки на его пояснице.

Я уже собиралась поцеловать его, когда он закрыл глаза.

Дерзость, которая владела мной, сломалась.

Пристыженная своей смелостью, я опустила взгляд, опустила руки, но потом вспомнила, почему вела себя так нагло, и подняла глаза.

Он открыл глаза, склонил голову в мою сторону.

— Это всё ещё… я не… — начала я.

Он согнул палец под моим подбородком и наклонил моё лицо к своему.

— Это было бы слишком поздно, чтобы иметь значение, — он поцеловал меня, и я подумала, что сейчас взорвусь. Не только от его прикосновения, но и от его слов. — Уже давно было слишком поздно, — он уткнулся носом в кожу у меня за ухом. Поцеловал меня там. — Не стесняйся продолжать раздевать меня.

Я ухмыльнулась.

— Хорошая попытка.

Он поднял голову и нагло улыбнулся мне в ответ.

— Я должен был попытаться.

Я закатила глаза.

Он сцепил руки у меня за талией. Это была шалость, но было и что-то ещё… что-то грубое и первобытное.

— Что?

— Ничего.

— Эйс, у тебя на лице написано, что ты думаешь. В чём дело?

Он глубоко вздохнул. Выдохнул ещё глубже.

— А как насчёт Каджики?

— А что насчёт него?

— Когда ты попрощалась со мной в Детройте…

— Я солгала.

Его пристальный взгляд скользнул по моему лицу.

— Ты убила меня этой ложью, — прошептал он.

— Я убила себя этой ложью. Я боялась, — я уставилась в бесконечные голубые глубины его глаз, отчаянно пытаясь поверить, что мы действительно можем быть вместе, несмотря на всё, чем мы были и чем не были. — Я всё ещё боюсь.

— Меня?

— Нас.

Он толкнул мои губы своими, открывая его.

— А ты разве нет? — спросила я.

— Я в ужасе, — он поцеловал мою верхнюю губу, а затем нижнюю. — Мне всегда раньше нечего было терять, и это ужасно.

ГЛАВА 38. ЭПИЛОГ

Новость о моём "анафилактическом шоке" распространилась по Роуэну, как лесной пожар. А я вернулась домой всего пару часов назад. За обедом, когда я взглянула на клубнику поверх папиного чизкейка, папа поспешно проглотил её, напомнив мне о том, что сказал доктор.

По правде говоря, он просто сказал то, что я заставила его сказать, что я стащила клубнику с лотка Астры и у меня была сильная аллергическая реакция на неё. Я не была на сто процентов уверена, что это сработает, но чудесным образом это сработало. Мой глупый подвиг воспламенил моё эго и руку.

Я провела пальцами по букве "W" и подумала об Эйсе. Подумала о ночи, которую мы провели вместе. Подумала о его губах. Подумала о его руках. Подумала о его глазах. Подумала о его словах. Подумала о пыли, которую он оставил, чтобы покрыть мою шею.

Прежде чем он улетел обратно в Неверру патрулировать порталы, я настояла, чтобы он забрал её обратно, но он этого не сделал. Он заверил меня, что его огонь может нанести врагу такой же урон, как и его пыль. Меня это не успокоило.

В течение дня я несколько раз вызывала в воображении наш поцелуй, пытаясь ускорить свой пульс. Я бы следила за своей рукой, затаив дыхание, пока буква W не проявилась во всём своём великолепии. Только тогда я могла расслабиться.

Но моё облегчение было недолгим. Пока не закончится Ночь Тумана, пока не вернётся Эйс, не будет истинного утешения. Я в сотый раз за этот день посмотрела на часы. 9:05 ВЕЧЕРА. Ещё пятьдесят пять минут.

Здесь будет около 10 часов вечера, когда над Неверрой разразится рассвет и положит конец Ночи Тумана.

Ранним утром, свернувшись калачиком рядом со мной на больничной койке, Эйс, наконец, рассказал мне о пресловутой ночи, которая длилась от заката до восхода солнца, что равнялось нескольким дням здесь.

Это был единственный момент за месяц Неверры, когда Неблагие могли покинуть свой подземный дом. Это была ночь, когда всё становилось дозволенным, где вы могли без упрёка осквернить своё брачное ложе, где вы могли превратить свой мозг в кашу, проглотив слишком много мальвы, где обитатели болот могли проникнуть во дворец Вудов и веселиться вместе с обитателями тумана и обитателями гротов.

Это звучало опасно. Я сказала это Эйсу перед тем, как заснуть.

Я проснулась оттого, что он стоял у окна. Свет снаружи был розово-фиолетовым и подчёркивал его широкое тело. Некоторое время я молча наблюдал за ним, гадая, что происходит у него в голове. Он торопился домой? Сожалел ли он о том, что мы сделали? Моё сердце сделало сальто, и моё клеймо загорелось, выдавая меня.

Он обернулся, улыбка исказила его измождённое лицо. Это было не сожаление, это были усталость и страх.

В этот самый момент в комнату ворвался папа. Я уставилась на него, понимая, что означает его присутствие.

Эйс уйдёт.

И он сделал это.

Это было почти шестнадцать часов назад, и его отсутствие сводило меня с ума.

Под кайфом от адреналина и нервов я не могла отдохнуть — и как я старалась! Я была так взвинчена, что после домашней трапезы с папой, которая включала много свежевыжатого лимонного сока на жареной на сковороде рыбе — я не была уверена, как моё тело отреагирует на лимон, поэтому я избегала этого — я накрасилась и завила кончики волос. Затем я надела свои чёрные кожаные леггинсы и водолазку без рукавов. Пыль Эйса всё ещё покрывала мою шею, но я хотела, чтобы он забрал её обратно.

9:55 ВЕЧЕРА.

Я подошла к окну и посмотрела на ночное небо. Серо-стальные облака закрыли луну и звёзды, что должно было сделать яркую парящую фигуру более заметной. Я наблюдала и ждала. Десять минут спустя за моим окном всё ещё было темно.

Я отправила Эйсу СМС. Оно осталось без ответа.

Я спустилась вниз, где шериф Джонс и папа смотрели футбольный матч, потягивая пиво, как будто они вернулись в старшую школу.

— Я собираюсь ненадолго зайти к Би.

— Хорошо, милая. Не возвращайся домой слишком поздно.

Его отеческая забота немного утихомирила мою нервозность. Я обнял его, пожелал шерифу приятного вечера, а затем схватила ключи и поехала на Морган-Стрит. Припарковавшись в конце квартала, я снова посмотрела на небо. Не было даже малейшего проблеска света.

Это была самая тёмная ночь на свете.

Когда я вошла в "Би", несколько посетителей, задержавшихся за напитками и десертами, уставились на меня. Я слегка помахала им рукой, направляясь к бару, где Касс вытирала бокалы для вина.

— Тебе удалось поспать? — спросила она.

— Нет. — Я забралась на один из барных стульев и закинула одну ногу на другую. Моя верхняя нога лихорадочно подёргивалась.

Она поставила стакан рядом с остальными на деревянную полку позади себя, затем перегнулась через стойку.

— Я хотела тебя кое о чём спросить, — выражение её лица было таким серьёзным, что я перестала дёргать ногой.

Узнала ли она об Астре? Что случилось с её телом? Удалось ли Эйсу вытащить его из больницы до того, как оно превратилось в пепел?

— Я нашла кое-что в твоём ящике для носков, — сказала она.

Я сглотнула. Что я положила в ящик для носков?

— Рукописный словарь. По крайней мере, я так думаю. Я не хотела подглядывать, но…

— Но ты ничего не могла с этим поделать? — я не хотела показаться такой резкой, но что, если она поймёт, что фаэли — это язык фейри?