Александр Иванов - Лев Анисов

Появление шампанского привело нас к заздравному кубку за благоденствие нашего Царя, причем отгрянуло ура, — и стройно, и восторженно была пропета молитва за Государя. За тем следовал тост за дорогих гостей…

Потом следовали тосты за здоровье и честь наших славных пестунов…

После обеда мы разобрали букеты, украшавшие стол, и при криках: Каратыгины не видали римского карнавала! Осыпали их цветами. Радость была на всех лицах. Прекрасный вечер сманил дам прогуляться по вилле; их сопровождали несколько художников; а другие составили кружок около Василия Андреевича; — и об чем мог быть разговор между нами, как не об искусстве?..

Василий Андреевич, воспользовавшись минутою общего восторга, обратился к А. А. Иванову:

— Покажите, пожалуйста, вашу картину!

— Невозможно, — ответил Иванов, — уже спускаются сумерки.

— По дороге скупим все свечи! — вскрикнул Ставассер, и мигом распорядился.

Коляски подкатили к воротам виллы. Иванов оторопел. Мастерская его в переулке Vantaggio, близ Рипеты, мгновенно осветилась многочисленными огнями, — и всё весёлое общество смолкло при созерцании произведения, которым каждый русский может, по справедливости, гордиться в самом Риме. Все были поражены картиною, и художники, воодушевленные и ею, и незабвенно проведенным днем, пропели несколько духовных песен Бортнянского.

Так мы встретили Каратыгиных и простились с ними, напутствуя их громкими желаньями счастливого возвращения на родину».

В один из летних дней 1845 года А. Иванов вместе с художником Егором Солнцевым («это руда золотая, русское золото, нужно, чтобы его обработать, — надежда вся на его 26 лет») ездили отыскивать мотивы для новых пейзажей. На девятой версте древней Аппиевой дороги оба были поражены открывшимся видом Рима.

Увиденное было чудесно.

Древняя дорога Аппия, имеющая по обеим сторонам развалины гробов римских вельмож; на втором плане акведук, за ним — Древний Рим в развалинах, потом самый Рим и в середине — купол Петра, царствующий над всеми развалинами, потом витербские горы за 60 миль, и все это при закате солнца!

«Пожалуй, могут истолковать, что торжествующий Петр, или католицизм над древним миром находится при своем закате», — заметит, закончив работу над пейзажем, А. Иванов в одном из писем друзьям в Москву.

Позволим так же привести концовку другого письма А. Иванова, касающегося той же работы, записанную Н. Н. Третьяковым с его слов, когда-то, в отделе рукописей ГТГ: «Св. Петр со всеми другими церквами, все это великолепие находится при закате солнца, а зритель видит на горизонте горы Севера, где решится, наконец, судьба человеческая».

Москва в то время постоянно занимала его мысли. С Н. М. Языковым, дружеские отношения с которым продолжатся до самой кончины поэта, последовавшей в январе 1847 года, художник делился сокровенными планами относительно возможности своего преподавания в московском училище живописи и ваяния. Ему же он поручил дело по пересылке своих «картин, рисованных в два карандаша», — картонов «боец Боргезе», «Венера Медицийская», «Лаокоон» и преподнесении их в дар училищу живописи и ваяния.

Н. М. Языков, в свою очередь, в марте 1845 года предложил Ф. В. Чижову написать статью о русских художниках в Риме в 1844 году, что Ф. В. Чижов и исполнил.

Москва одаривала А. Иванова вниманием и заботой, так не хватавших ему в ту пору.

1(13) декабря 1845 года, в страшную бурную ночь, когда порывы ветра ломали деревья, в Рим приехал государь император Николай Павлович. Он остановился в палаццо Джустиниани.

Было 4 часа пополуночи.

В этот же день в 11 часов государь в казацком мундире отправился с визитом к папе.

В то время в Италии было очень неспокойно. Тот тут, то там вспыхивали народные восстания. В Румынии очень скоро подавили бунт, но его главари и зачинщики сумели бежать в Тоскану, где великогерцогское правительство взяло их под защиту. Николай Павлович как горячий поборник легитимизма, еще будучи в Неаполе, выразил свое неодобрение образу действий тосканского герцога и должен бы, казалось, стяжать симпатии итальянских правительств, но был принят в Италии холодно, и особенно папой.

У Григория XVI были свои причины негодовать на русского императора, под скипетром которого пребывало семь миллионов католиков, в основном поляков.

Католическое духовенство в Польше постоянно служило политическим целям и раздувало пламя вражды у польского населения к русским. Русское правительство, стремясь загасить опасный очаг, вынуждено было принять ряд жестких мер в отношении ксендзов и католических монахов. Протесты папы в данном случае не принимались государем Николаем Павловичем в расчет. Он исходил из интересов России, пресекая самую возможность подвергнуть опасности насущные интересы государства. Папа же надеялся добиться своего при личном свидании с царем.

Было дело и у государя императора к Григорию XVI, которое нельзя было решить, не заручившись поддержкой папы. Николай Павлович решил перенести резиденцию католического митрополита из Могилева в Петербург, где легче было контролировать его действия и влиять на католическое духовенство. С тою же целью он перевел в Петербург и Виленскую католическую духовную академию.

Разговор между папой и государем императором предстоял сложный. Каждый верил в правоту своего дела…

Меж тем нечаянный приезд православного императора в Рим привел в возбуждение весь город[89]. Такого издревле здесь не помнили.

Надобно ли говорить, что испытывали русские художники, узнав эту весть.

Все пенсионеры и проживающие в Риме на свой счет художники собрались в ресторане Лепре, куда вскоре после того, как завершились переговоры государя с папой, явился человек, посланный вице-президентом Академии художеств графом Ф. П. Толстым[90], и объявил, что всем надлежит немедленно ехать в Петровский собор для представления Его Величеству.

В соборе Св. Петра Иванов впервые увидел государя.

Крупный человек, одетый в коричневого цвета пальто, застегнутое на все пуговицы, в черном галстуке, без воротничков, (после аудиенции у папы государь съездил переодеться) ходил вместе с Ф. П. Толстым внутри храма.

Медленно все двадцать шесть художников приблизились к Его Императорскому Величеству.

Государь обернулся к ним, приветствовал легким наклоном головы и мгновенно окинул всех быстрым всевидящим взглядом.

— Художники Вашего Величества! — сказал граф Ф. П. Толстой.

— Говорят, гуляют шибко, — заметил государь.

— Но также и работают! — ответил граф.

— Хорошо, — сказал царь, — увидим и определим, — и пошел с Толстым осматривать собор, говоря: — Я рад, очень рад, что тебя вижу; у меня тебе будет много работы.

Рассматривая капеллы, император заказывал графу Ф. П. Толстому копии с образцов и вещей, которые ему нравились.

В свите государя находился и Л. И. Киль, вступивший пред тем в должность директора над русскими художниками, на место добродушнейшего Кривцова, но он не обратил на него ни малейшего внимания.

Л. И. Киль с давних пор имел личную неприязнь к А. Иванову.

«…Десять лет, как у меня с Килем была большая неприятность; я полагаю, что он ее теперь не забудет выместить», — еще до приезда Л. И. Киля в Рим писал А. Иванов А. О. Смирновой-Россет.

По приезде государя Л. И. Киль, сообщал граф Ф. П. Толстой в своем рапорте, «употребил все интриги, чтоб не допустить государя по мастерским наших художников, а особливо Иванова не терпит и выставляет сумасшедшим мистиком и успел уже надуть это в уши Орлова, Адлерберга и нашего посланника, с которым до гадости подличает, как везде и у всех».

Еще едва прибыв в Рим и увидев худое положение дел пенсионеров и притеснения Киля, граф Ф. П. Толстой вознамерился, по приезде царя, действовать прямо и решительно, что ему и удалось с помощью благословенного и ласкового приема, сделанного ему его величеством. Государь готов был побывать во всех мастерских художников.

4 декабря в десять часов утра император приехал с графом Ф. П. Толстым в мастерскую Александра Иванова.

Художник встретил государя императора с бумагою в руках. Он готовился прочитать подробное содержание своей картины. Но государь сказал ему:

— Ты читай про себя, а мне покажи твою картину! Мне некогда!

Картину А. Иванова государь нашел прекрасною, расхвалил ее, сделал некоторые замечания; удивляясь его труду, долго рассматривал его этюды, и на слова одного из присутствующих, заметившего, что этюдов слишком много, сказал:

— Иначе и нельзя, чтобы написать хорошую картину.

Около часа пробыл император в мастерской А. Иванова.

Выходя из нее, сказал художнику: