Неведомому Богу. Луна зашла - Джон Стейнбек

Корелл сказал:

— Но вы ее все-таки расстреляли?

— Конечно, расстреляли.

— И убийства прекратились? — спросил Корелл.

— Нет, убийства не прекратились. И когда мы, наконец, начали отступать, местные жители ловили отступающих и некоторых сжигали, другим выкалывали глаза, а кое-кого даже распинали.

Корелл громко сказал:

— Не следует рассказывать о таких вещах, полковник.

— Не следует о таких вещах вспоминать, — сказал Лансер.

Корелл сказал:

— Вам нельзя быть командиром, если вы боитесь.

Лансер негромко ответил:

— Я, видите ли, умею воевать. А тот, кто умеет воевать, по крайней мере, не совершает глупых ошибок.

— Вы и с молодыми офицерами ведете такие разговоры?

Лансер покачал головой:

— Нет, они не поверят.

— Тогда зачем же вы мне все это рассказываете?

— Затем, мистер Корелл, что ваша работа здесь закончена. Помню, был еще такой… — но в эту минуту на лестнице послышались громкие шаги, и дверь распахнулась настежь. В комнату заглянул часовой, мимо него быстро проскочил капитан Лофт. Лофт держался строго, холодно и официально; он сказал: — Беспорядки, сэр.

— Беспорядки?

— Разрешите доложить, сэр. Капитан Бентик убит.

Лансер сказал:

— О-о… Бентик!

На лестнице опять послышались шаги, и в комнату вошли два санитара с носилками, на которых лежало закрытое одеялом тело.

Лансер сказал:

— Вы уверены, что он умер?

— Вполне уверен, — отчеканил Лофт.

Из спальни, разинув рот, появились оба лейтенанта, вид у них был испуганный. Лансер сказал:

— Поставьте сюда, — и протянул руку к простенку между окнами. Когда санитары ушли, Лансер стал на колени, отвернул уголок одеяла и поспешно опустил его. И, все еще стоя на коленях, он посмотрел на Лофта и сказал: — Кто это сделал?

— Один шахтер, — сказал Лофт.

— Почему?

— Я был при этом, сэр.

— Рапортуйте, черт вас возьми! Что же вы не рапортуете?

Лофт стал навытяжку и сказал официальным тоном:

— Я сменил капитана Бентика, как мне было приказано полковником. Капитан Бентик собрался уходить, но в это время у меня возник спор с одним шахтером, который не пожелал больше работать. Шахтер крикнул, что он свободный человек. Когда я приказал ему продолжать работу, он кинулся на меня с киркой. Капитан Бентик вмешался, — он повел рукой в сторону тела.

Все еще стоя на коленях, Лансер медленно покачал головой.

— Странный он был человек — Бентик, — сказал Лансер.

— Любил англичан. Ему все в них нравилось. А воевал он, по-моему, без особенного увлечения… Вы взяли шахтера?

— Да, сэр, — сказал Лофт.

Лансер медленно поднялся с пола и заговорил, словно сам с собой.

— Значит, все начинается снова. Мы расстреляем этого человека и получим взамен двадцать других врагов. Это единственное, что можно знать наверняка. Единственное, что можно знать наверняка.

Прекл спросил:

— Что вы говорите, сэр?

Лансер ответил:

— Нет, ничего. Так — размышляю. — Он повернулся к Лофту: — Будьте добры засвидетельствовать мое почтение мэру Оурдену и скажите ему, что мне нужно видеть его немедленно. По очень серьезному делу.

Майор Хантер поднял голову, аккуратно вытер рейсфедер и положил его на бархатную подушечку футляра.

Глава третья

Люди в городе ходили хмурые. Удивление исчезло из их глаз, но гневный огонек еще не заступил его место. Шахтеры в шахте хмуро подталкивали перед собой вагонетки с углем. Мелкие торговцы стояли за прилавками и обслуживали покупателей, но никто не затевал разговоров. Между собой люди перебрасывались односложными словами, и все они думали о войне, думали о самих себе, думали о прошлом и о том, как круто изменилась жизнь.

В дворцовой приемной мэра Оурдена горел камин и лампы, потому что день был серенький и в воздухе пахло морозом. В приемной тоже произошли кое-какие перемены. Обитые кретоном стулья были отодвинуты к стене, маленькие столики убраны, а в дверь направо Джозеф и Энни с трудом протаскивали большой обеденный стол. Они перевернули его на ребро. Джозеф стоял в приемной, а красное лицо Энни мелькало в рамке двери. Джозеф старался высвободить ножки стола из-за косяка и кричал:

— Не так сильно, Энни! Ну, давай!

— Даю, — сказала красноносая, красноглазая злюка Энни. Энни всегда немножко злилась, а эти солдаты, эта оккупация не способствовали смягчению ее нрава. То, что уже много лет считалось просто дурным характером, вдруг приняло формы патриотизма. Ошпарив кипятком солдат, Энни заслужила репутацию поборницы свободы. Она была способна плеснуть кипятком в каждого, кто осмелился бы полезть на ее крыльцо, но обстоятельства сложились так, что этот поступок сделал Энни героиней. И поскольку в основу ее успеха легла злоба, Энни на том не остановилась и уже не выходила из этого состояния.

— Не волочи его по полу! — сказал Джозеф. Стол застрял в дверях. — Держи крепче! — предостерегающе крикнул Джозеф.

— Держу крепче, — сказала Энни.

Джозеф шагнул вбок и оглядел стол со всех сторон, а Энни скрестила руки на груди и свирепо уставилась на Джозефа. Он потрогал одну ножку и сказал:

— Не напирай. Зачем ты так напираешь? — и один, собственными силами, протащил стол в дверь, а Энни так и вошла в приемную со сложенными на груди руками. — Теперь поставим, — сказал Джозеф, и Энни, наконец, соблаговолила помочь ему, и они поставили стол на все четыре ножки и двинули его на середину комнаты.

— Вот, — сказала Энни. — Если бы его превосходительство сами мне не приказали, нипочем бы не стала этого делать. Какое они имеют право перетаскивать столы с места на место?

— А какое они имели право прийти к нам? — сказал Джозеф.

— Нет у них такого права, — сказала Энни.

— Нет у них такого права, — повторил Джозеф. — По-моему, нет, а они свое дело делают — у них ружья, парашюты. Они свое дело делают, Энни.

— Не имеют никакого права, — сказала Энни. — Зачем им понадобилось втаскивать сюда обеденный стол? Это не столовая.

Джозеф взял стул, отмерил глазом должную дистанцию и аккуратно поставил его к столу.

— Здесь назначили суд, — сказал он. — А судить будут Александера Мордена.

— Мужа Молли Морден?

— За то, что он стукнул того киркой?

— Вот именно, — сказал Джозеф.

— Но ведь Морден очень хороший человек, — сказала Энни. — Какое они имеют право его судить? Он подарил Молли в день ее рождения нарядное красное платье. Какое они имеют право судить Алекса?

— Да ведь он убил того, — пояснил Джозеф.

— Даже если убил! Тот вздумал там командовать. Мне рассказывали. Алекс не любит, когда им командуют. Алекс был когда-то членом городского управления, и его отец тоже. А у Молли неплохо получаются торты, — милостиво закончила Энни. — Только крем всегда загустит. А что они сделают с Алексом?

— Расстреляют, — мрачно сказал Джозеф.

— Не могут они этого сделать, — Энни поднесла к самому лицу Джозефа свой корявый указательный палец. — Попомни мои слова, — злобно сказала она, — если они что-нибудь сделают с Алексом, в городе это не понравится. Алекса в городе любят. Он хоть раз кого-нибудь обидел? Нет, ты мне ответь.

— Никого не обидел, — сказал Джозеф.

— Ага! Если с Алексом что-нибудь сделают, в городе все на стену полезут, и я тоже полезу. Я этого не потерплю!

— Что же ты сделаешь? — спросил ее Джозеф.

— Сама кого-нибудь убью, — сказала Энни.

— Ну, и тебя расстреляют, — сказал Джозеф.

— Пусть! Говорю тебе, Джозеф, что-то уж слишком далеко они хватают — шляются тут день и ночь, расстреливают людей.

Джозеф поставил кресло в верхнем конце стола и напустил на себя заговорщический вид. Он тихо сказал:

— Энни!

Она остановилась и, почувствовав необычность его тона, подошла к нему ближе. Он сказал:

— Ты умеешь хранить тайны?

Энни с восхищением посмотрела на Джозефа, потому что до сих пор у него не было никаких тайн.

— Да. А что такое?

— Уильям Дил и Уолтер Доггел вчера уехали.

— Уехали? Куда?

— Уехали в Англию, на лодке.

Энни со вкусом вздохнула, предвидя впереди много интересного.

— И все об этом знают?

— Нет, не все, — сказал Джозеф. — Все, кроме… — и он незаметно ткнул пальцем в потолок.

— Когда они уехали? Почему я ничего об этом не слышала?

— Ты была занята, — выражение лица у Джозефа стало холодное, такое же, как и голос. — Корелла знаешь?

— Да.

Джозеф подошел к ней вплотную.

— Ему недолго осталось жить.

— Это почему же? — спросила Энни.

— Так поговаривают.

Энни судорожно вздохнула.

— А-а-а!..

Джозеф наконец-то обзавелся собственным мнением.