За нашу и вашу свободу: Повесть о Ярославе Домбровском - Лев Славин

Показалась коляска с императорами. Какое невезение! С того края коляски, который ближе к Антонию, сидел Наполеон. Это увеличивало расстояние, которое должна пролететь пуля до Александра. Кроме того, следовало стать несколько боком и целиться наискосок. Антоний переменил положение. Соседи зашевелились.

— Иди, иди сюда, парень.

— Вот стань между этими двумя коровами.

(«Коровами» в Париже называли ажанов, то есть полицейских.)

— Нечего рот разевать, пропусти парня, у него дело.

Рядом с коляской гарцевали два сопровождавших ее всадника: со стороны Александра шеф жандармов граф Шувалов, со стороны Наполеона шталмейстер французского двора барон Рембо.

Вокруг Антония раздались голоса:

— Ну давай, парень, свое прошение!

— Самый момент!

— Кидай его прямо в коляску!

Антоний выступил вперед и выхватил из кармана руку с пистолетом.

Сзади кто-то ахнул.

Увидел Антония и шталмейстер Рембо. Он тотчас повернул коня и загородил им коляску. В этот момент Антоний, крикнув тонким, срывающимся голосом: «Niech źyje Polska!»,[18] выстрелил. Пуля попала лошади в морду. Из раны хлынула кровь. Лошадь прянула назад и открыла коляску. Антоний выстрелил из другого ствола, но дрянной пистолет разорвался у него в руке. Куски металла впились Антонию в плечо. Коляска помчалась вперед. Подскочившие полицейские схватили Антония и, раздвигая толпу, потащили его куда-то.

Глава 30

Охота на Домбровского

В тот же день вечером полиция ворвалась в квартиру Домбровского и произвела тщательный обыск, ища доказательств его участия в «заговоре Березовского». Разумеется, здесь дело не обошлось без нажима на французскую полицию со стороны графа Шувалова. А на него самого нажимали из России, ища повода расправиться с Домбровским. Последовало представление из Петербурга с требованием выдать Домбровского русским властям как опасного преступника, давно разыскиваемого полицией, а ныне якобы замешанного в покушении на жизнь императора Александра II. Но по действовавшим международным правилам выдаче подлежали только уголовные преступники. Доказательств же участия Домбровского в деле Березовского не было. Антоний прямо заявил графу Шувалову, допрашивавшему его вместе с французскими следователями:

— Выстрел в Александра II — это акт моей личной мести ему за угнетение Польши и жестокости царских властей.

Граф Шувалов имел специальный разговор об этом с одним из самых пронырливых и беспринципных парижских следователей, неким Бернье.

— Неужто этот Домбровский не замешан в уголовных преступлениях? — как бы небрежно заметил Шувалов.

Бернье внимательно посмотрел на графа. Потом сказал, опустив глаза:

— Преступления политические и уголовные так перепутаны, что иной раз их не отличишь друг от друга.

Петр Андреевич Шувалов оживился:

— Вот, вот! Этим типам на их подрывную деятельность нужны деньги. Известны случаи, господин Бернье, когда они для нужд своей «политики» не гнушались изготовлять фальшивые ассигнации.

Бернье сказал строго:

— Изготовление фальшивых денег — в любом случае преступление уголовное.

— Весьма благоразумная точка зрения! — обрадовался Петр Андреевич.

Бернье сказал сухо:

— Это не моя личная точка зрения. Это точка зрения уголовных кодексов во всем цивилизованном мире.

— Ну да, конечно, естественно, я понимаю, — солидно согласился Шувалов.

Он потер как бы в раздумье свой острый подбородок и сказал тем небрежным тоном, в который он любил облекать наиболее существенные свои мысли:

— От наших агентов мне стало известно, что брат Ярослава Домбровского — если не ошибаюсь, именем Теофиль — дни и ночи проводит в одной лондонской типографии. Между тем ни книг, ни газет там не печатают. Может быть, что-нибудь другое?

Бернье сказал тоже как бы равнодушно:

— Возможно, что-нибудь другое.

Граф встал. Прощаясь, он сказал:

— Надеемся, господин Бернье, на энергичное содействие французской полиции.

Уже в дверях Шувалов сказал через плечо:

— В нашем распоряжении обширные суммы, специально ассигнованные на расследование этих прискорбных парижских инцидентов.

Бернье слегка наклонил голову, не то прощаясь, не то благодаря.

Вернувшись к себе в кабинет, он вызвал помощника и сказал ему:

— Мне нужен агент «Зэт-14». Но не здесь, а в одной из наших квартир…

Через несколько дней после этого разговора в одном из дешевых парижских кафе, где собирались польские эмигранты, к старому, изголодавшемуся Яну Чепляку подошел высокий, хорошо одетый человек с военной выправкой и красивым надменным лицом.

— Пан Чепляк, вы меня знаете? — спросил он.

— Нет, простите… — ответил старик робко.

— Я — Ярослав Домбровский.

— О! Какая честь! — засуетился Чепляк. — Мы все слышали про вас. Вы герой…

Человек отмахнулся:

— Оставьте это! Я к вам по другому делу. Мной создан комитет помощи нуждающимся полякам. Мы знаем о вашем критическом положении. Среди тех, кому решено помочь в первую голову, значитесь вы. Вот вам, пан Чепляк, небольшая братская помощь. Это немного, но на первое время…

С этими словами человек вынул из кармана бумажник, раскрыл его и, отделив от толстой пачки кредиток одну ассигнацию, вручил ее старику.

Дрожащей от волнения рукой Чепляк взял деньги.

— Не знаю, как вас благодарить… Вы святой человек, пан Домбровский… Если бы все поляки были такие, как вы, наша родная Польша давно была бы великой свободной страной… Простите, пан Домбровский, я только сейчас заметил, ведь это…

Старик вгляделся в ассигнацию.

— Ведь это русские деньги…

— Да. А почему вас это смущает? Вам разменяют их в любом банке. Советую вам обратиться в «Национальную контору» на улице Бержер. Там это делают мгновенно…

В банке старый Чепляк, предъявивший фальшивые деньги, был немедленно задержан. На допросе у следователя Бернье Чепляк показал, что этот поддельный кредитный билет он получил от Ярослава Домбровского.

Оба брата Домбровских были арестованы немедленно. Ни одно дело не проворачивалось парижской полицией с такой быстротой. На столе у Бернье уже лежали, телеграммы от графа Шувалова с требованием незамедлительно передать «фальшивомонетчиков» в руки русских властей. Михаил Николаевич Муравьев-Вешатель умер год назад. Но генерал-фельдмаршал граф Федор Федорович Берг был жив и жаждал крови Ярослава Домбровского.