История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 5 - Джованни Казанова

С этой заботой, я пошел однажды на концерт духовной музыки в Тюильери. Давали мотет, сочинение Мондонвиля на слова, написанные аббатом Вуазеноном, полное название которого было: «Евреи на горе Хореб» . Было первое исполнение. Собственно, это я дал любезному аббату идею, которую он записал прелестным верлибром. Выходя из своего экипажа в тупике Дофина, я вижу м-м дю Рюмен, в одиночестве выходящую из своего. Она обрадована, что встретила меня. Она говорит, что тоже пришла слушать новинку, что у нее абонированы два места, и я доставлю ей удовольствие, согласившись занять одно. Оценив всю ценность предложения, я соглашаюсь. В Париже не болтают, когда приходят в театр, чтобы послушать музыку, так что мадам не приписала мое молчание грустному настроению, однако она догадалась о нем после концерта по моей физиономии, на которой отпечатались уныние и боль, терзающие мою душу. Она пригласила меня провести часок у нее, чтобы разъяснить ей три-четыре заботивших ее вопроса, и проделать это сейчас, так как она приглашена на ужин в городе.

Все было разъяснено в полчаса, однако очаровательная женщина не могла отказать себе спросить у меня, что со мной.

— Я нахожу вас, — сказала она, — очень необычным; вы явно пребываете в ожидании какого-то большого несчастья; вам настоятельно необходимо дружеское участие. Я не любопытствую о ваших делах, но если я могу вам быть полезна при дворе, скажите, пользуйтесь моим полным кредитом; я готова поставить все, чем располагаю, на вашу карту, даже завтра с утра отправиться в Версаль, если дело срочное; я знакома со всеми министрами. Поделитесь же со мной своими заботами, дорогой друг, и если я не смогу их уладить, сделайте, по крайней мере, так, чтобы я их разделила, вы можете рассчитывать на мою скромность.

Эта маленькая проповедь показалась мне настоящим гласом с небес, внушением моего доброго гения открыться полностью влиятельной женщине, которая заглянула мне в душу и объяснила мне недвусмысленно весь интерес, который она питает ко мне. Посмотрев на нее молча, глазами, полными признательности, я сказал:

— Да, мадам, Я нахожусь в тисках самого жестокого кризиса и, возможно, накануне моей погибели; но объяснение, которого вы меня удостоили, дает мне надежду. Я расскажу вам о моем жестоком положении, сделав вас хранительницей секрета, который честь заставляет считать нерушимым, но, уверенный в вашей скромности, я не побоюсь вам его раскрыть. Если вы окажете мне честь, дав совет, обещаю вам ему последовать, и клянусь, что никто никогда не узнает, что он исходил от вас.

После этого маленького вступления, которое должно было приковать ко мне все ее внимание, я описал ей в деталях все дело, не касаясь ни имени девушки, ни малейшего из обстоятельств, что ставили меня в необходимость думать о ее спасении. Я также не рассказал ей и слишком комичную историю Арофа, но сказал, что давал ей средства, чтобы вызвать аборт.

Проведя с четверть часа в молчании, она встала, сказав, что ей абсолютно необходимо идти к м-м де ла Мар, чтобы поговорить также с епископом де Мон Руж, но она надеется, что будет мне полезна.

— Между тем, — сказала она, — прошу вас прийти ко мне повидаться послезавтра в восемь часов и не предпринимать ничего до нашего разговора. Прощайте.

Она посеяла мне утешение в душу, и я решился делать все, что она мне скажет.

Епископ де Мон Руж, с которым она должна была поговорить о деле, хорошо мне известном, был аббатом Вуазенона, и его называли так вследствие того, что он там часто бывал. Это была территория в окрестностях Парижа, принадлежащая г-ну герцогу де ла Вальер.

На другой день я ничего не сказал Мисс Кс. К.В., ожидая, что смогу сообщить ей добрые вести в ближайшие два-три дня. Я не замедлил явиться на следующий день к м-м дю Рюмен в назначенный час. Швейцар сказал мне, улыбаясь, что я столкнусь там с врачом, но при моем появлении тот удалился. Это был Херреншуан, к которому обращались все хорошенькие женщины Парижа. Такой же, какого изобразил несчастный поэт Пуансине в «Круге» — маленькой одноактной пьесе, имевшей в Париже большой успех.

М-м дю Рюмэн начала с того, что сказала, что решила мое дело, сохранив нерушимо мой секрет.

— Я пошла вчера, — сказала она, — в К… и поведала аббатисе, которая является моей близкой подругой, всю историю. Она примет девушку в своем монастыре и даст ей монахиню, которая послужит ей во всем, в том числе и при родах. Девица явится одна, с письмом, которое я вам дам, и по которому ее впустят. Она будет принята и поселена. К ней не будут допускать ни визитов, ни писем, кроме тех, что выйдут из ее рук, и она должна будет посылать свои ответы только через меня, потому что, вы же понимаете, она не должна иметь никакой другой корреспонденции, кроме как с вами. Также и вы будете ей писать только через меня, с не подписанным адресом. Я должна буду, однако, сказать аббатисе имя девицы, но не скажу ей вашего, и она не будет любопытствовать. Информируйте ее обо всем, и, когда она будет готова, скажите мне, и я дам вам письмо. Ей не надо брать с собой ничего, кроме самого необходимого, никаких бриллиантов, ни ценных украшений. Могу вас также заверить, что аббатиса будет ее время от времени навещать, что она будет относиться с ней по-дружески и приносить приличные книги. Что касается прислуживающей ей монахини, ее не следует посвящать ни в какие секреты. Расскажите ей обо всем этом. Девица после родов пойдет к исповеди перед Пасхой, и аббатиса даст ей свидетельство в очень хорошей форме, с которым у нее не будет никаких трудностей предстать перед матерью, которая будет счастлива ее снова увидеть, и больше не будет никаких вопросов по поводу свадьбы, которую она должна будет выдать за единственную причину своего добровольного бегства.

Излившись в благодарностях и воздав хвалы ее осторожности, я попросил дать мне сразу письмо, поскольку нельзя было терять времени. Вот маленькое письмецо, которое она мне написала:

«Девица, которая передаст вам это письмо, дорогая аббатиса, это та, о которой я вам говорила. Она желает провести три или четыре месяца под вашим покровительством в вашем монастыре, чтобы обрести спокойствие, исполнить обряды и быть уверенной, что, когда она выйдет, у нее не будет больше вопросов относительно замужества, которое она ненавидит, и которое является причиной ее решения удалиться на некоторое время от своей семьи».

Она дала мне его распечатанным, чтобы мадемуазель могла его прочесть. Эта аббатиса была принцессой; в порыве своей благодарности я бросился перед дамой на колени; она мне оказалась еще раз полезной, как я расскажу еще в своем месте.