Наследник - Алексей Кулаков

Наследник очень выразительно поглядел на Анастасию Дмитриевну, заставив ту немного покраснеть. От удовольствия.

- Не стоит скрывать за белилами Богом данный облик, и зубы чернить тоже есть грех. Ибо тело наше есть творение Его, и не след смертным тщиться изменить Его замысел!..

Хозяйку от таких речей явно пробрало. Нет, она успела уже привыкнуть к тому, что старший из сыновей великого государя Иоанна Васильевича смышлен необычайно, да и держит себя куда как серьезно (совсем не по возрасту) - но такие слова и интонации скорее приличествовали монаху-вероучителю, нежели десятилетнему отроку.

- Но как же?..

Дмитрий, несмотря на свой более чем юный вид, прекрасно понял, о чем речь - очень уж выразительно женщина коснулась бровей и подкрашенных виноградным соком губ. А так же понял, что она больше удивлена, нежели проникнулась его словами.

"Ну что же, тогда приведем более авторитетное мнение".

- Апостол Павел сказал: не знаете ли, что тела ваши суть храм живущего в вас Святаго Духа, которого имеете вы от Бога? Женщинам русским должно украшать себя и одежду свою, и держать тело свое в чистоте, ибо то есть угодные Господу нашему деяния. Басма, хна и виноград не несут в себе вреда.

Закрепив внушение долгим взглядом, гость улыбнулся:

- Прошу тебя и это донести до своих подруг. Наградой же будет...

Перед боярыней на стол легло довольно невзрачное серебряное кольцо, по внутреннему ободу которого шли начальные строки Символа веры.

- Возможность даровать исцеление той или тому, кому ты наденешь мой дар. Но выбирай мудро - если меня потревожат с пустячной хворью, я просто заберу свое кольцо у просителя.

Глаза хозяйки мечтательно затуманились. Представляя, какие слухи она запустит по Москве, и в особенности - как скривятся от зависти личики верных подруг, когда увидят такую драгоценность, она едва не прослушала довольно неприятную для себя новость:

- Как же это, царевич-батюшка? Что же мне теперь, и не побаловать себя?

- Пока не пройдет полгода с сего дня - нет. Тот же апостол Павел сказал: все мне позволительно, но не все полезно; все мне позволительно, но ничто не должно обладать мною. Ты же, Анастасия Дмитриевна, почитай что заново родилась. Разве ж грудного младеню кормят жирным мясом? Или крендельками с орешками и медом? Он с того и помереть может.

Четко очерченные брови мальчика сурово сдвинулись:

- А может, ты и хочешь, чтобы все мои целительские труды пошли прахом? Или несогласна со словами апостола Павла?

- Что ты, что ты, батюшка-царевич!..

Спорить с юным целителем, и уж тем паче - с авторитетом одного из столпов и патриархов христианской церкви московская боярыня даже и не собиралась. А для пущей верности даже отвернулась от блюда с любимым лакомством, тут же наткнувшись взглядом на покрытый рушником кувшин:

- Еще сбитню, Димитрий Иванович? Он для румянца дюже пользительный, ты же, не прими в укор, что-то бледненький нынче.

- Благодарствую, мне довольно. Позволь откланяться, Анастасия Дмитриевна, батюшка указал мне непременно вернуться до полудня.

И этому решению хозяйка не стала возражать, вместо этого попросив принять на память небольшой гостинчик - в благодарность и на добрую память. Поднялась, ненадолго вышла... А обратно вернулась с мужем, несущим в руках небольшой, но явно увесистый ларец. И детьми, кои сразу же выстроились этаким своеобразным клином: впереди Иван, только-только избавившийся от синяков под глазами после недавнего сотрясения мозга, по правую руку от него весьма чем-то довольный семилетний Федор, а по левую - шмыгающий носом Протасий. Ну и в самом тылу (но притом возвышаясь над братьями на добрых полголовы) встала еще одна родственница, пунцовеющая щеками четырнадцатилетняя Васса. Ларец (или все-таки большая шкатулка?) перекочевал на стол, а сам боярин на полном серьезе отвесил поясной поклон:

- Спаси тебя Бог, Димитрий Иванович! Век будем помнить твою доброту.

"О как?..".

Семейство поддержало это заявление своими поклонами, причем еще ниже, чем у главы семьи. Разогнувшись позже матери, но раньше братьев и сестры, необычайно торжественный Иван сделал два шага вперед и открыл крышку ларца.

- Вот, значица.

Свет, проникающий в светлицу через два оконца, заиграл на полированной стали и лакированном дереве, гравировке и резьбе... Двух массивных пистолей, чей брутальный калибр разил наповал одним только своим видом.

"Миллиметров десять-двенадцать - уж больно свободно палец проходит. М-да, ручная артиллерия! А фитиля-то нет, значит кремневые или?.. Хм, нет, все же колесцовые".

Приняв подарок в собственные руки, наследник понял, как сильно он ошибался: шары на концах рукоятей были не из кости, а из вполне качественной бронзы. А значит, он держал в руках не ручные пистоли с колесцовым замком, а две вполне себе ухватистые булавы, способные, в случае нужды, по разику каждая выстрелить.

"Ну правильно, пока перезарядишь, раз десять проткнут или голову отрубят. А что, вполне практично".

- И вот, седельные!

Увидев вторую пару пистолей, Дмитрий едва не выронил из рук первую: вот это были монстры! В полметра (а то и больше!) длинной каждый, и калибры у них были не "детские", десять, а вполне себе взрослые двадцать (примерно) миллиметров. Да и как булавы они были заметно состоятельней - от их увесистых "шариков" и кираса не спасла бы. Тем временем, из поистине бездонного ларца был извлечен третий лоток, хранящий в себе пулелейку, изящную пороховницу и прочие весьма полезные мелочи.

"Блин, лучше бы ты мне отдал ту кучу серебра, что отвалил за эти шедевры пистолестроения!".

Тринадцатилетний Иван принял у наследника обычные пистоли, и тут же, по кивку отца, поднес короткие седельные пищали.

"Никак, решили последовать примеру оружничего Салтыкова? Ну-ну".

- Немчин торговый сказал, что саксонской выделки, знатного мастера.

Вслух же Дмитрий вежливо и довольно многословно (для себя) поблагодарил, упомянув, что, де, не стоило хозяевам входить в такие траты - чай, не чужие люди, сочлись бы и по свойственному. Не сказать, что эти слова не нашли отклика у семейства Захарьиных: дети поняли так, что их четвероюродному брату подарок все же понравился (еще бы, такая красота!). Боярыня довольно улыбнулась при упоминании того, что отрок царской крови сам признал их родственниками. А Василий свет Михайлович все так же удерживал добродушное выражение на лице. То ли и не строил никаких таких планов - пристроить старшенького еще ближе к будущему государю, то ли посчитал, что царевич по младости своих лет и не понял его намеков и телодвижений.

"И не пойму, как бы ты не старался".

Устроившись в седле вороного аргамака, десятилетний отрок еще раз оглядел невзрачное родовое гнездо, небрежно перекрестился на прощание (часть охраны повторила за ним это действо) и послал жеребца вперед, одновременно впадая в легкую задумчивость - насчет того, кто же из думных бояр будет следующим в деле навязывания ему в ближники своего отпрыска. И будет ли очередной "пытальщик счастья" при этом понимать тот простой факт, что благоволение Иоанна Васильевича совсем не означает благоволения у его старшего сына? А еще целителю было очень интересно представить, какая свара начнется за обладание простым таким серебряным колечком. Поначалу в Москве. Потом и за ее пределами - как только больные, но очень богатые и влиятельные личности поймут, что наследник престола может вылечить практически все, кроме смерти, старости и глупости.