Земля точка небо - Алексей Егоренков

Он погрузился в горячую воду по самый подбородок. Ему хотелось пить, и Дима хлебнул прямо из ванны. Еще и еще раз, пока не сдалась его бездонная жажда.

Ну как? Ты счастлив?

Теперь он постоянно задавал себе этот вопрос, и каждый раз не мог ответить. Что делает человека счастливым? Удовлетворение всех желаний? Стимуляция нервов? Серотонин? Он был почти уверен, что за ночь перепробовал всё это. Он помнил, что перепробовал.

А теперь чувствовал себя грязным – и ничего кроме. Дима торчал в гостиничной ванной с утра: набирал воду, спускал воду, мылился, поливал себя из душа, полоскал рот и снова лез набирать ванну. И всё равно ему мерещилась эта несвежая липкость по всему телу. Грязь и усталость.

И сухость в горле. И сожаление.

Глупо быть несчастным – да, но по-другому он просто не умел. И кто знает, сколько уйдет времени, пока научится.

Ему очень хотелось поговорить с кем-нибудь, а Синица исчезла.

«Ее и не было », поправился Дима. Ты и есть она. Ты сам ее выдумал.

– Тогда почему не поговорить с собой? – громко спросил он, поворачивая к себе зеркало. – Да, правда. Итак, начнем заседание. Что скажешь… Дима?

Предлагаю обсудить наши планы.

– Да, предлагаю обсудить наши планы. Нам нужно выбираться отсюда.

Лизка с Максом уже, наверное, возле границы.

– Давай собираться, и догоним их. А там посмотрим.

Точно. В точку, Дима, как всегда.

– Спасибо. И обсудим по дороге нашу суровую действительность. В машине у нас будет много времени.

Знаешь, а ты настоящий псих.

– Знаю, Дима. И даже… радуюсь этому.

Уж хоть так, для начала.

– Классно погуляли, да?

Он засмеялся и вернул зеркало на полку. В гулкой ванной опять стало тихо.

17 мая 2005 года

Максиму пришлось тяжелее всех. Лизка спокойно отдыхала в кресле, смотрела фильмы; за Дмитрия он тоже не переживал – тот наверняка привык терпеть и большие расстояния – а вот Макса колбасило очень не по-детски.

Ему доводилось терпеть подобное, и он подготовился заранее. Побольше алкоголя, чтобы уснуть. Еще нужны были кое-какие таблетки, но в немецкой аптеке они не продавались – там вообще ни хера не продавалось без рецепта, кроме леденцов. «Если бы знать», – думал он, – «можно было спросить что-нибудь на хероин споте». Но кто знал.

И кто знал, что в бездействии терпеть это окажется настолько трудно.

Всё началось через сутки, как по графику. Лёгкое недомогание. Потом оконный свет начал жечь ему глаза. Максим опустил веки и ждал, регулярно отогреваясь пивом. Рано или поздно это должно было пройти, и прошло, но апатия, пришедшая следом, уходить не спешила. Она ждала, готовясь превратиться в черную, глубокую абстинентную депрессию. И Макс, не имея других занятий, ждал вместе с ней.

Автобус притормозил и заглох. Максим запоздало понял, что движение прекратилось. Его голова поплыла вперед, и Максу пришлось ухватиться за подлокотник.

На Людвигсдорфе бушевал ветер, и флаги трепетали на мачтах почти вертикально.

Хотелось выйти. Но приходилось терпеть, пока между рядов шел польский таможенник, собиравший паспорта. Наконец автобус тронулся и сантиметр за сантиметром пополз через границу. Когда зашипела и распахнулась дверь, Максим вылетел наружу первым. Еле сгибая ноги, он побежал к серому бункеру, где виднелась надпись «Туалет», выведенная забытыми буквами.

Ступени вели под землю, в невыносимо смердевший кафельный мешок. Пол был затоплен, и под ногами хлюпала какая-то мерзость. Помочившись в неровную дырку, Макс оглянулся в поисках раковины, которой не было. В углу виднелся стул. На его спинку опиралось мутное зеркало – старинное, огромное, в резной деревянной раме.

«С возвращением», – подумал Максим, вытерев руки изнанкой кармана.

Из последних сил он вскарабкался по крошащимся ступеням навстречу дневному свету, забрался в автобус и рухнул около Лизки, которая так же безучастно смотрела в экран.

– Есть хочешь? – спросила она.

Макс помотал головой.

– Достань мне гамбургер, пожалуйста.

Вынув замасленный пакет, Максим осторожно понюхал содержимое. Оно не пахло ничем. Макс передал бутерброд Лизе, и она съела его в три жадных укуса. А Максиму было плевать. Ни аппетита, ни обоняния, до сих пор.

Когда они снова набрали скорость, Максу показалось, что у автобуса сломалась подвеска. До таможни он будто плыл, мягко покачиваясь на шоссе – а теперь кабину трясло, швыряло, подбрасывало на каждом ухабе. Кресло било Максима под зад. Вокруг дребезжало железо, а где-то внутри тяжело грохал незакрепленный багаж.

«Ни фига себе», – вяло подумал Макс. Нет, он слышал эти шутки о дорогах, и сам иногда пересказывал их, но чтобы настолько…

Вдоль обочины тянулась распаханная грязь. Они проезжали какую-то деревню, всё серое на сером – косые заборы, неровные шиферные крыши. Жуткие горбатые старухи брели вдоль трассы, волоча то повозку, то пыльный мешок, то неровную вязанку дров. Земля, до самого горизонта, казалась неопрятной, убогой и совершенно брошенной.

– Черт, – пробормотал Максим непослушными сухими губами. – Ведь мы улетали из нормальной страны. Что здесь случилось, пока нас не было?

– Боюсь, это та же страна, Макс, – Лиза потерянно смотрела по сторонам.

Он силился и не мог понять, значит ли это, что ей видится то же самое, или наоборот.

– Скажи, это один я… – начал он, но Лиза не слушала. Она неловко подобрала бумажный пакет, наклонилась, и ее сильно вырвало.

– Гамбургер, – сказала Лиза. – Испортился. И укачало.

– Дай сюда, – Максим забрал у нее отяжелевший пакет, завертел его наглухо и растерянно держал в руках эту мерзость до следующей остановки, безразлично надеясь, что пропитанная жиром бумага стала водонепроницаемой. Он уже истратил запас отвращения.

– В райцентре остановка пять минут, – оглушительно передал стюард по громкой связи. – Будьте осторожны, здесь воруют.

Макс вышел из автобуса, держа сверток на вытянутой руке, и едва не споткнулся о тощего загорелого паренька.

– Дядя, дай на хлеб, – потребовал тот.

– Нет денег, – хмуро ответил Максим.

– Тогда давай еду, – паренек вытянул руку, норовя схватить тяжелый булькающий пакет.

– Это не еда.

Макс отошел к бетонной урне и сбросил неприятный груз. Парень тут же нырнул следом, зарывшись в мусор по локти. Максим резко отвернулся и закурил, но спустя миг вышвырнул начатую сигарету, которую немедленно подобрали.

«Санитары леса», – подумал он. Ни вкуса, ни обоняния. И курить не тянет.

Возможно, так даже лучше.

18 мая 2005 года

«Виолончель», – сообразила Лиза, еще не проснувшись. Ребристый тягучий рев прорвался в ее грезы, оставив воображаемый привкус меди во рту. Звук ширился и рос, и Лиза открыла глаза, не в силах удержать обмелевшие грезы.

На высоком потолке раскинулась люстра – чугунное страшилище, увешанное гроздьями матовых шаров. Лиза перевернулась на бок. Упругая кровать, покрытая бархатом, спросонья показалась ей бесконечной – ползешь и ползешь, а края всё нет.

Зато у Лизы было время, чтобы вспомнить место. Дорогие апартаменты в одном из этих кирпичных небоскребов на охраняемой территории, за полосатым шлагбаумом и стриженной изгородью. Швейцар у входа. Повсюду геометрический порядок. Не столько жилье, сколько дорогой аксессуар.

Лиза спрыгнула на пол и оглянулась в поисках одежды, но ее не было. На Лизе осталось только нижнее белье, к тому же – не первой свежести. Ее джинсы, свитер, даже чулки – всё исчезло.

Она протиснулась мимо широкой кровати. Стену напротив целиком занимал встроенный шкаф. За его тяжелой дверью обнаружилась целая выставка платьев – на вид дорогущих, хоть и чересчур парадных, как на последний ужин. Лиза выбрала самое неброское (всё равно тысячи две зеленых) и надела его, вдохнув роскошную шелковую свежесть.

В дверце шкафа нашлось и зеркало, но краситься было нечем, да и незачем, решила Лиза. Умыться только – и сойдет. Решив найти ванную где-нибудь по дороге, Лиза прикрыла за собой дверь и ступила босиком на мягкий ковёр. Ноги до сих пор гудели после автобуса.

Музыка струилась ей навстречу. Лиза пошла на звук, спустилась по мраморной винтовой лестнице и вышла прямо к хозяйке.

Бергалиева сидела в кресле посреди широкой гостиной. Второе кресло, пустое, стояло напротив, отделенное низким полированным столиком. «Мебельный стенд», – подумала Лиза.

Директриса вытянула руку и щелкнула ногтями по кожаному сиденью.

– Присаживайся.

Ухватившись за спинку двумя руками, Лиза сдвинула тяжелое кресло и уселась. Сиденье было удобным, но каким-то нарочито упругим, будто ортопедический снаряд.

– Хорошо выспалась?

«Странно всё это», – подумала Лиза. Начиная с прибытия. Она ждала, что возле автобуса их встретит разгневанная толпа с гнилыми помидорами, но площадь была пуста. Когда они с Максом вышли из здания вокзала, а через дорогу стоял огромный белый джип, из которого вышла Бергалиева, то Лиза решила: вот сейчас – точно начнутся помидоры или того хуже. Но директриса повела себя уж вовсе непредсказуемо.