На земле московской - Вера Алексеевна Щербакова

— Вы, никак, плохо подготовились, Ермолова?

— О степени моей подготовленности будете судить позднее, — не выдержав, вспылила Катя. — И попрошу вас… стол между нами очень узенький, вы мне мешаете сосредоточиться. Я пересяду с вашего разрешения?

Теперь она зло и требовательно смотрела в лицо экзаменатора, и он не выдержал ее взгляда: в глазах его вдруг что-то дрогнуло, он смутился.

— Садитесь, садитесь, — с опозданием, но зато с нотками почтительности, раздалось в ответ.

Катя поднялась со стула и выбрала стол подальше в углу. Она больше не сомневалась в способностях и умении постоять за себя. Дома, в цехе ждали ее с победой!

А в это время Нина Полякова была на работе. Ее поход к Лунину надолго стал излюбленной темой разговора на контрольном пункте. Ольга Владимировна, захлебываясь от злорадного удовольствия, по секрету рассказывала сотрудницам, как некогда Виктор Григорьевич чуть не бросил семью из-за Нины. Да глупая женщина посчитала его недостойным драгоценной своей руки!

«Может, и верно глупая? В двадцать три года вдова, а впереди была целая жизнь!..» — неожиданно для самой себя иногда думала Нина и скорее глушила эти мысли. К счастью, работы, как всегда, бывало много. Намахавшись штихмасом над кольцами, которые трудно было поднять на мерительную машину, она садилась к оптиметру, настраивала его на ноль и начинала проверять мерительные головки: микрокаторы, миниметры, что в избытке наваливала к ней на стол Ольга Владимировна. Работа эта требовала большой сосредоточенности: ошибись она — рабочий у станка наточит брак, пользуясь ее неправильно настроенным прибором.

С годами Нина научилась вызывать в себе, какое бы ни было у нее настроение, деловую сосредоточенность.

Позднее, берясь за электрограф, чтобы выжечь свой шрифт и дату проверки, она уже не боялась за качество выполненной работы.

Когда Ниной овладевало плохое настроение, она старалась уезжать куда-нибудь, чтобы не сидеть одной целый вечер в неприбранной холодной комнате. Так она поступила вчера вечером, отправившись на Красную площадь: постояла у Мавзолея, посмотрела на смену караула.

…Пронесутся годы, от когда-то жившей на свете Нины Поляковой и холмика земли не останется, а сюда будут приходить новые, такие же смертные люди с устроенными и неустроенными судьбами!

Неделю назад из комитета ветеранов Нина получила официальное письмо с просьбой выслать или завезти наградные документы Данилы Седова. Нина в тот же день собрала все документы, что имелись у нее, и послала их почтой. Зачем они потребовались комитету ветеранов, она не знала, но письмо, касающееся мужа, разволновало ее чрезвычайно, она стала томиться и ждать чего-то…

После обеда, нагнувшись за новой партией колец, Нина почувствовала себя плохо.

«Сердце сдает… умереть бы разом, без боли и хвори!» — пронеслось в голове.

Через час она лежала у себя дома. Боль в сердце прошла, только оставалась слабость. Никаких мыслей, никаких желаний не было. Обвеваемая ветерком из раскрытой форточки, Нина вскоре заснула.

— Нина, Нина, что с тобой? — Катя стояла над нею, сбрасывая шубку. — Звоню тебе, говорят, заболела.

— Сердце немного прихватило. Сейчас лучше. Ну, а у тебя как: сдала, можно поздравить?

— Да, отделалась, слава богу.

Катя присела к подруге на кровать, осторожно взяла ее руку в свои. Губы Нины вдруг задрожали, лицо сморщилось. Уткнувшись в подушку, она тихо всхлипнула.

— Одна ты у меня, Катя, одна на всем белом свете! Ты и твое семейство…

— Стало быть, не одна, а целых четверо, — возразила Катя, сама еле сдерживая слезы, и поспешила перевести разговор. — Слушай, а у тебя, ручаюсь, поесть нечего? Ну, вот что: ты лежи, а я в магазин сбегаю.

Катя вышла: каблуки ее застучали по коридору, а запах знакомых духов все еще плавал в комнате.

Откинувшись на подушку, Нина слышала, как хлопнула входная дверь, звякнув звонком, и все стихло. Было так однажды, когда Катя навещала ее в больнице после ампутации ступни, и Нине мерещилось, что лежит она не в палате, а в склепе, навечно замурованная от всего живого. А Катя приходила и уходила. Где-то за стенами склепа текла жизнь, неистовствовала война, — все в прошлом для нее. Нина отворачивалась к стене, если Катя начинала рассказывать про заводские новости или читать вслух письмо бабки с поклонами. Она даже не сердилась на подружку за назойливость, словно отмерли в ней все чувства: пусть читает, пусть говорит, что хочет!

Она всегда немного завидовала Кате, изумляясь ее удачливости: уцелел Андрей на войне, есть дочка, чудесная бабка. На заводе Катя видный человек, не то что там какая-то Полякова, которой могут понукать кому не лень!

«Надо как-то изменить свою жизнь. Но как?» — раздумывала Нина, хотя знала, что все бесполезно: от проклятого одиночества нет избавления.

Она тихонько встала и переложила подушку к противоположной спинке кровати, чтобы лежать лицом к окну. В верхнюю фрамугу было видно небо блекло-голубого цвета, и это неожиданно перенесло Нину в детство, на речушку Куйменку, где они как-то с Катей, уйдя из городка, помогали друг другу учиться плавать в самодельных, из маек, купальных костюмах, а потом, накупавшись, лежали в кустах и смотрели вверх. Нескладные тоненькие девчонки! О чем они думали тогда, что говорили? О своей учительнице, очевидно, о школьных отметках, — таков был их мир забот и радостей. Тихо текла рядом речушка с песчаным дном, глубиной по пояс взрослому человеку, но над ней был сооружен металлический железнодорожный мост, и дробный стук колес по нему был далеко слышен. Поезда шли из Москвы на Калязин, Ленинград, и люди в вагонных окнах представлялись девочкам счастливейшими из смертных: они путешествовали!

Нине Поляковой дальше подмосковных домов отдыха так и не довелось пока нигде побывать. И родни она себе не нажила, будто кто заколдовал ее, горькую детдомовку!

— Вот, Даня, жизнь-то моя какая! — шепотом проговорила Нина и тотчас подумала о письме из комитета ветеранов. Зачем? Что означало оно?

…Если бы Нина знала сейчас, что всего три месяца, отделявшие ее от Девятого мая, праздника Победы над фашистской Германией, круто изменят ее жизнь… Если бы знала!

Тогда она прочитает в газете указ правительства о посмертном присвоении звания Героя Советского Союза Даниле Михайловичу Седову. А ту улицу, где проживает его вдова, — будут именовать улицей имени Данилы Седова.

Глава 15

Жить на две семьи: Андрей с Катей в Москве несколько дней в неделю, бабушка с Наденькой — постоянно за городом — было хлопотно и неудобно. Много времени уходило на дороги, а для Кати-студентки — каждая минута на учете.

Правда, комнатенка в Москве не из просторных, но зато вместе, и Наденька все