Мои ночные рефлексии - Ирина Гербертовна Безотосова-Курбатова

М.Чудаковой — действие победило рефлексию), наблюдая только за тем, что движется, по меткому замечанию Ж.Делёза, и испытывая безумный страх перед интроспекцией, т. е. самонаблюдением, к которому некоторые ученые относились резко отрицательно: А.Бергсон, Р.Тарнас, Л.Выготский (как ни странно!), В.Бехтерев (совсем не странно: его «Объективная психология не нуждается в самонаблюдении, субъективный анализ — излишний!»), а об отрицательном отношении В.Франкла уже было сказано — выше).

А споры о том, какая наука должна быть теоретически базовой для всех наук (на протяжении столетий это была философия, но это может стать и психология (как предрекал еще В.Вунд). Философия не должна ставить условия нашему знанию и не должна мешать научному прогрессу (считал К.Ясперс), а Х.Ортега-и-Гассет, вообще, считал всю философию парадоксом (но толерантный Р.Тарнас говорит просто о голосе в разговоре). Я к философии отношусь сдержанно: она какая-то неживая, в ее текстах слишком много пространных рассуждений ни о чём и совсем нет человека (кроме «немецкой философии, которая — единственная живая форма философии» (Ж.Батай), в общем, почти вся философия — о чём? Другое дело — психология (умная, живая, страстная, любящая) и она (прав Пьер Жане!) — везде. Но такая психология — не вся и не любая! НО какой должна быть психология? Предметом психологии должен быть мыслящий субъект (И.Кант), личность более редкого духовного склада (Г.Башляр, П.Успенский), а Ф.Зелинский считал, что содержанием психологии составляет анализ ума, но, по его мнению, — такой науки ещё не существует. А, может быть, эту роль давно взяло на себя мое любимое по-настоящему рефлексивное литературоведение? Ведь недаром Х.Блум сказал, что в Англии и США философия вообще давно заменена литературной критикой.

2002 год. Я лихорадочно ищу научного руководителя для своей диссертации (на 5 минут!). Нужно делать всё цивилизованно: обязательно нужна рекомендация! Через знакомых психологов выхожу на ростовского доктора психологических наук (ее тема — «Психология доверия»! — сразу покупаю ее книгу!) и еду на автобусе в Ростов-на-Дону на встречу с ней и заодно на 3-й Российский философский конгресс (где я его участница с докладом и научной статьей «Интеллектуальная рефлексия» (моя к тому времени подготовленная диссертация так и называлась «Интеллектуальная рефлексия в контексте гуманитарной психологии» — 242 страницы плотного теоретического текста, к которому потом будет добавлен весь экспериментальный материал и библиография). Приехала ранним утром и успела попасть в гостиницу «Ростов» (других затолкали на левый берег Дона, а я — в центре прекрасного города!). Звоню ей из гостиницы, около 10 часов, она говорит, что едет уже в университет, но я могу быстро подъехать к ней прямо домой. Я ей говорю, что могу не успеть, да и беспокоить дома ее не хочу (вечные мои панические комплексы кого-то побеспокоить!) и, можно ли мне подъехать на кафедру — она соглашается. Никогда не забуду, как неслась по каким-то холмам с сухой травой в поисках психологического корпуса университета, который оказался на отшибе (или я его со своей топографической прозопагнозией «штурмовала» не с той стороны? — один мужчина интеллигентного вроде вида, указывая мне путь, проговорил: «Там какое-то заведение», сочтя меня точно сумасшедшей). Но я ее опередила и ждала ещё не меньше 40 минут. Она появилась — вальяжная, очень довольная собой (четыре года назад защитила докторскую, сейчас зав. кафедрой, пробивает собственный диссертационный совет). Я ей отдаю свою работу, она её в руках крутит, говорит, что очень занята, что потом договоримся, но что я должна появиться на каком-то заключительном мероприятии философского конгресса (на который я и приехала), и что я там должна ее найти (я резко отказываюсь: как я ее там буду искать и — самое главное — зачем? — она тоже, наверное, как и тот мужик час назад, смотрит на меня как на сумасшедшую — говорит: как знаете). Я возвращаюсь домой.

Проходит месяц — она мою работу еще не прочитала. НО я срочно должна приехать в середине ноября, чтобы прикрепиться как соискатель (таков порядок). В середине ноября мы с мужем на своей «шестёрке» едем в Ростов-на-Дону. Та ещё поездочка была! Глубокая осень. Моросит дождь. Выезжаем в ночь. Печка в машине не работает. Холодрыга конкретная. Меня трясёт (и от холода, и от психологической «радости» впереди). Перед Ростовом делаем маленькую остановку. Васюша должен поспать часа три-четыре. Я, как всегда, не сплю: в голове стучит молотком: «За что такие мучения?». В сияющий Ростов влетаем в 7 утра, находим небольшую уютную стоянку, любуюсь осенними листьями на асфальте, которые так контрастируют с моим состоянием души. К ней домой (маленький домик, затерявшийся где-то в центре — Васюша всё быстро находит) приезжаем в 9 утра: она принимает нас в зачуханнной прихожей. На нашей машине едем в главный корпус университета и оформляем нужные документы. Отдаем 7 тыс. новенькими купюрами и получаем сомнительный обрывок бумажки с каким-то штампом, не с печатью (позже выяснится: оплатить нужно было всё до 1 ноября и только 4 тыс. (она еще говорила: «Вообще-то, нужно 15 тыс., но я Вам сумму уменьшила!»), потому что, как мне объяснили в благородной Самаре, у меня были сданы все кандидатские экзамены и опубликованы все нужные статьи (стоит ли писать о том, что она потом попросила отвезти ее на рынок и я, к своему изумлению, увидела, как она расплачивается «нашими» новенькими деньгами!). Но это всё ерунда по сравнению с тем, как она потом целый год меня кошмарила: прочитала мою диссертацию она только после того, как мы приехали к ней в Ростов во второй раз уже в январе при 25 градусах мороза (!) и заплатили не одну тысячу. И — это не самое страшное. Когда она всё-таки мою работу прочитала, то начались пляски моей смерти. Она сказала, что у меня слишком крутой бульон (и это правда), что надо выбросить это и то (в результате в мою итоговую работу не попал развернутый текст об интеллектуальной рефлексии, и большой текст, где я представила серьёзный анализ когнитивных факторов, формирующих рефлексию (знания, интеллект, память, интеллектуальное внимание и язык), а также текст, где я провожу серьёзные параллели между рассудком и разумом и — очень много всяких интеллектуальных вставочек — всё это осталось за бортом. Навсегда. Итак, сказала она, всё это надо выкинуть, а всё, что осталось — растянуть. Почему нужно было такое препарирование текста, дойдет до меня много позже. И ещё она сказала: «У Вас нет анализа!», что меня повергло в шок (прочитав ее докторскую, я поняла: в ней самой часто встречающейся семантической единицей по контент-анализу была фраза «Я считаю!»). Издевательства надо мной