Андропов. 7 тайн генсека с Лубянки - Сергей Семанов

Добавим попутно один штрих, как по-разному относились Андропов и его люди к «русистам» и лицам из той же среды, но совершенно противоположного умонастроения.

Мое дело придирчиво разбирается Московским парткомом писателей… Примерно в те же поры Б. Окуджава пребывал в Париже, где жил у А. Гладилина, тот же работал на радио «Свобода», то есть прямо от ЦРУ. В паре они выступали по французскому телевидению, и выступали довольно-таки согласно. Другого советского гражданина, тем паче члена КПСС, за такое дело четвертовали бы, но Окуджаве это даже не поставили в вину. Почему с ним обошлись так «гуманно», не захотел при жизни объяснить он сам. Объясняться его друзья теперь не спешат, но любому современнику ясно, что без самых высших дозволений на Лубянке такое не выпадало никому.

Возвращаясь в Москву после парижских бесед, Окуджава дал небольшую промашку. Рассказывали тогда, что вез он с собой нечто печатное (ну, мы все тогда возили). Подъезжая к границе, он не придумал ничего лучшего, как прилепить провозимую литературу клейкой лентой под днище спальной полки. Видимо, не знал, бедолага, что пограничников уже на первых занятиях учат, где и как прячут «враждебную литературу». Нашли, составили протокол и запустили шифровку, как тогда водилось, в несколько адресов.

И тут-то обнаружились некоторые расхождения в дозах партийно-государственной ответственности для «русистов» и иных прочих. Окуджаве тут же пришел срочный вызов, насколько я помню, из Италии на какой-то прогрессивный фестиваль. И что же? Окуджаве партком потихоньку «ставит на вид» (пустяковое наказание, оно даже не заносилось в учетную карточку), и он отбывает на прогрессивное мероприятие.

Мне же оставался еще Краснопресненский райком и его приговор. Первый райкома Козырев-Даль прямо сказал, что будет «советоваться» (ясно, что с Гришиным). Дело все еще оставалось неясным: Андропов жаждал моего исключения, ибо тогда послушное правление СП лишало писательского звания меня, то есть хоть какой-то призрачной гражданской защиты и… со мной уже можно было поступать как будет нужно. И тут, как в классической трагедии, ударил гром небесный.

…Как сейчас помню, вечером в среду 10 ноября сидели мы семьей на кухне и ужинали. Приемник был настроен на «Голос Америки». И вот слышим: по сведениям из диссидентских кругов, на днях был арестован писатель Сергей Семанов…

Далее шла моя краткая биография. Мистика. Тут же последовало немало звонков, частью анонимных (дело нешуточное, понятно). На другой день утром сообщили: скончался Леонид Ильич Брежнев… Мир праху его, но назавтра, то есть в четверг вечером я обязан был явиться в райком по своему персональному делу. Впрочем, меня недолго оставили в сомнениях: позвонили из райкома и сказали, что бюро отменяется.

В четыре часа дня передали состав похоронной комиссии, во главе – Андропов. Все ясно, он взял власть. И подумал я тогда, что это хорошо, не начнет же он свое царствование с казни, да еще такого скандального преступника.

Так и произошло. 18 ноября состоялось бюро райкома, никто не произносил резкостей. Я отвечал покаянными банальностями. Это был не только лучший, но и единственный способ спасти не только себя, но и товарищей. А ну, порви я на себе рубаху? Ах, так вот они все какие?! А заплачь? Тогда потребуют голов, кто, мол, совратил?! Нет, ускользнул. Конечно, вытрясли со всех служб и службишек. Зампред РСФСР по культуре В. Кочемасов, мой добрый покровитель, даже циркуляр разослал по всей Руси Великой, чтобы меня изгнали изо всех подразделений Общества охраны памятников (одним из создателей которого я был). Но, снявши голову, по волосам не плачут. Главное же – воронку вокруг меня и моих друзей-«русистов» раскрутить не удалось. Итак, к новому, 1983 году «дело Семанова» прикрылось (пока!), а полновластное царствование Юрия Владимировича началось.

…Вот уже почти двадцать лет покоится в могиле прах Леонида Ильича Брежнева. Памятников ему не поставили. Единственный мемориал, что по нему остался в Москве, это мраморная доска на доме по Кутузовскому проспекту, где он долгое время жил. У доски почти всегда лежат свежие цветы. До сих пор. И это не от официальных делегаций, коммунистических или любых иных. Это просто людское чувство признательности к доброму, хоть и непутевому русскому человеку.

А вот то, что началось вскоре после кончины Леонида Ильича и продолжается по сей день… Это для иной книги!

Тайна шестая

ВЛАСТЬ ВИДИМАЯ И НЕВИДИМАЯ

«…Все люди доброй воли с глубокой горечью узнали о кончине Леонида Ильича. Мы, его близкие друзья, работавшие вместе в Политбюро ЦК, видели, каким величайшим обаянием обладал Л.И. Брежнев, какая огромная сила сплачивала нас в Политбюро, каким величайшим авторитетом, любовью и уважением пользовался среди всех коммунистов, советского народа, народов всего мира. Он очаровывал всех нас своей простотой, своей проницательностью, своим исключительным талантом руководителя великой партии и страны. Это был поистине выдающийся руководитель, замечательный друг, советчик, товарищ…».

Какой же «близкий друг» Брежнева и «человек доброй воли» произнес эти слова во второй половине дня 10 ноября 1982 года? Совсем нетрудно догадаться – Андропов. Слушателей пока было немного, двадцать человек, не считая его самого, это были члены Политбюро и Секретари ЦК КПСС, собравшиеся, чтобы решить вопрос о престолонаследии на троне главы величайшей империи мира, когда-либо существовавшей на свете. Все двадцать человек знали прекрасно, что лукавит Юрий Владимирович. Знали, что именно он интриговал против покойного, вытащил на свет грязное белье его дочери, обо многом ином знали. Но молчали, ибо вопрос о наследстве был предрешен.

Теперь уже точно известно, как все это произошло. Подспудная борьба, а точнее уж – толкотня вокруг угасающего Генсека шла давно, и это было всем собравшимся хорошо известно. Брежнев обожал своего друга «Костю» и в последние годы беззастенчиво проталкивал это тусклого человека наверх. То, что он был ничтожен по способностям и не пользовался ни малейшей популярностью у сограждан, тогдашние кремлевские верхи никак не беспокоило, они были такими же или чуть получше (через два с лишним года его-таки и избрали в Генсеки, и ничего, просидел он год, пока сам тихо не помер!). Но наперерез «Косте» твердо двигался Андропов. У него были серьезные возможности для победы, и он их использовал полностью.

Хотя на Лубянке воссел чуждый Андропову Федорчук, вся верхушка там была предана Андропову (во главе с Чебриковым, второй «первый зам» в КГБ Цинев Владимир Карпович, свояк Брежнева, только что тихо справил свое семидесятипятилетие и к делу был уже не пригоден). Партаппарат контролировался Андроповым примерно на одинаковом уровне с Черненко, но эта важнейшая в стране сила в острых обстоятельствах средств для переворота не имеет. Остается еще одна ипостась, от которой теперь зависело многое, – Вооруженные силы. Андропов давно сошелся с Министром обороны Устиновым, и они загодя договорились действовать сообща. Маршал, кстати, в вожди и не рвался. Известно теперь, что Устинов сам пошел к Черненко и «попросил» его выдвинуть Юрия Владимировича в Генеральные. Константин Устинович охотно согласился, тут уж и дураку ясно, в чем дело. (Хотя загодя они проговаривали с Предсовмина Н. Тихоновым, что тот выдвинет на грядущем заседании именно его.)

Собрание партийного ареопага вечером 10 ноября прошло буднично-спокойно и заняло всего около часа. Андропов уверенно занял председательское место за большим столом, хотя никто его в председатели не выдвинул. Молчание всех было согласием. Андропов монотонно продолжал чтение по бумажке: «Курс, выработанный нашей партией на ее последних съездах, это ленинский курс. Именно по этому пути Политбюро во главе с Леонидом Ильичом вело нашу партию и весь советский народ прямой дорогой к коммунизму.

Конечно, наши враги (старый чекист не мог этого не сказать) будут делать все, чтобы нарушить единство и нашу веру в будущее, поколебать наши ряды и стойкость. Они будут делать выводы из факта кончины Леонида Ильича.

Никто из нас не может заменить Леонида Ильича Брежнева на посту Генерального секретаря ЦК КПСС. Мы можем успешно решать вопросы, которые решает партия, только коллективно…

Сегодня на повестке дня Политбюро стоит вопрос о Генеральном секретаре ЦК КПСС. Какие будут предложения, прошу товарищей высказаться».

«Товарищи» дружно молчали, но один из них, не теряя много времени, пожелал высказаться. Разумеется, это был Константин Устинович. Слабым, задыхающимся голосом (у него была застарелая астма) этот невзрачный старичок, которому уже шел семьдесят второй год, произнес заранее затверженные в слабой памяти слова.

«Я вношу предложение, – продолжал самый приближенный в последние годы к Брежневу человек, – избрать Генеральным секретарем ЦК тов. Андропова Ю.В. и поручить одному из нас выступить с соответствующей рекомендацией на пленуме ЦК…».