Семен Палий - Мушкетик Юрий Михайлович

Обедали в той же горнице, где вели беседу. Палий угостил дипломата тминной водкой, а сам выпил чистой пшеничной.

За обедом Паткуль снова осторожно начал разговор о событиях на Украине и в Польше и незаметно подошел к тому, о чем его просил Сенявский. Палий, видимо, не склонен был вести такую беседу, но прямо своего мнения не высказывал. Его можно было понять так, что лично он от замирения не отказывается, но ему надо непременно, мол, посоветоваться с Мазепой.

Паткуль настаивал, осыпал полковника и его войско льстивыми словами и в конце концов вручил Палию заранее заготовленные условия договора. Палий прочел и покачал головой.

— Оставим этот разговор, не будем ссориться. Такие кондиции нам не подходят, — он протянул обратно бумагу. — Лучше испробуйте, герр Паткуль, рейнского, у меня имеется бочонок про всякий случай.

Паткулю еще раз пришлось удивиться. После двух чарок золотого рейнского он раскраснелся и добрый час говорил один. Рассказывал о Европе, о дворе короля Августа, о своей семье.

— Вы успеваете еще и читать? — снова перейдя на «вы», кивнул Паткуль на резные полочки с книгами. Сказал «успеваете», хотя хотел сказать «умеете». Потом подошел и наугад взял с полки одну из книг.

— Случается. Это книги бывшего здешнего коменданта. Есть и у меня кое-что, но дома, в Фастове. Здесь больше богословские; впрочем, несколько латинских авторов тоже есть. Их и читаю…

Палий подошел к Паткулю и взглянул на книгу, которую тот держал.

— Ливии, — сказал он.

Паткуль поставил книгу на место.

— Я из римлян больше поэтов люблю: Горация, например.

— Не знаю, есть ли здесь Гораций, а Овидий есть. — Палий достал книгу и откинул крышку переплета. Это был не Овидий. Палий прочитал: «О причинах войны Швеции с московским царем». Оба улыбнулись.

Паткуль еще некоторое время осматривал библиотеку, Палий несколькими словами характеризовал каждую книгу. Наконец поставив последний фолиант на место, Паткуль заметил:

— Скажу откровенно, я столько о вас наслышался, что даже ехать побаивался. Не думал я встретить здесь такого… такого образованного человека.

Палий засмеялся:

— Это лестно, пан посол. Но у нас многие не хуже моего латынь знают. В коллегиуме меня вышколили. Правда, понемногу я и после почитывал.

Беседа тянулась долго. Под вечер Палий и Паткуль вышли из хаты на крыльцо.

Пахло вишневым цветом. Где-то защелкал соловей. Паткуль смотрел в прозрачное весеннее небо, усеянное мигающими звездами, которые, казалось, то приближались, то снова уходили в безграничный простор. По небу скользнула бело-огненная ленточка.

— Звезда покатилась, — промолвил Палий. — Люблю я смотреть, как они падают. Лежишь где-нибудь в густой траве или на свежем сене и смотришь. Сейчас их еще мало падает, а в августе бывает, что по две, по три сразу увидишь…

Паткуль не ответил. Он склонился на перила крыльца и вслушивался в ночь. Где-то далеко зазвучала песня.

Ее начали тонкие девичьи голоса, вели все выше и выше, и она трепетно дрожала, как далекие звезды.

Візьму, візьму русу косуТа и розплету до поясу.

Потом ее подхватывали сильные голоса казаков:

Нехай руса коса знає,Що вінок приймає.

— Красиво здесь у вас, — сказал Паткуль.

— Красиво, пан посол, очень красиво. На такой земле только бы жить в счастье да слушать, как по вечерам соловьи поют, девчата песню выводят… Но девчата наши больше плакали, чем пели. И казаки мало слышат девичьих песен, им чаще приходится слушать, как храпят кони, как перекликаются в степи дозорные, как звенит сабля на оселке.

Опять вспыхнула песня. Оба заслушались.

— Какой это я инструмент у вас на стене видел? — нарушил молчание Паткуль.

— Кобза. У нас на ней играют кобзари, певцы такие.

— А вы умеете?

— Играю, но редко.

— Сыграйте для меня, — попросил Паткуль.

Палий согласился. Он вошел в дом и, вернувшись с кобзой, стал слегка перебирать струны. Мелодия звучала сначала совсем тихо, потом окрепла, будто набралась сил. Полилась песня, медленная, печальная, заполняя окружающую темноту. Паткуль положил голову на руку и смотрел перед собой невидящим взглядом. Палий сыграл еще несколько песен.

— Почему у вас все песни такие грустные?

— Грустная жизнь была, потому и песни такие складывали. Но есть у нас и веселых немало. Хотите?

Кобза зазвенела мелко и часто. Она то тонко пела одной струной, то охала всеми басами, то снова переходила на рокотание, которое и в самом деле было похоже на ухаживание старого деда, о котором говорилось в песне. Палий видел улыбку Паткуля. Прослушав несколько веселых, попросил снова сыграть что-нибудь грустное. Неожиданно вздрогнул: ему показалось, что рядом, в саду, колышутся какие-то тени. Вот, раздвигая темноту, выплыла еще одна, закачалась, под неосторожной ногой хрустнула ветка.

— Тсс, — послышалось оттуда, — батько играет.

Паткуль догадался: это были слушатели. Палий тоже заметил их и крикнул в сад:

— Подходите, хлопцы, да споем-ка вместе. Послушаете, пан посол?

— Охотно.

Крыльцо окружили казаки. Палий ударил по струнам, над садом взлетела дружная песня:

Із-за гори сонце сяє,Казак коника сідлає.

В песне говорилось о том, как казак пошел в поход, как ждут его любимая и старушка-мать, как умирает казак и конь несет домой печальную весть…

Разошлись поздно. Паткуль долго не мог уснуть, перебирая в памяти события прошедшего дня. В голове путались противоречивые мысли и впечатления. Наконец он задремал, и всю ночь ему снились такие же путаные и странные сны.

…Его никто не будил, и Паткуль проспал чуть ли не до полудня. После завтрака Палий пошел с ним осматривать крепость. Подходя к базарной площади, они услыхали смех и громкие удары, похожие на пистолетные выстрелы. Палий хотел свернуть в переулок, но Паткуль потащил его прямо. На площади у корчмы они увидели большую группу казаков, которые играли в «овес». Здесь же находились и русские солдаты из паткулева эскорта. На завалинке сидел молодой безусый казак с шапкой в руках. Один из казаков наклонялся и, спрятав лицо в шапку, забрасывал руку за спину; по руке звонко шлепали играющие, а он должен был отгадать, кто ударил.

Палий и Паткуль остановились в стороне. Из круга, потирая покрасневшую руку, вышел высокий плотный казачина, а на его место стал Гусак. Он нагнулся, спрятав лицо в подставленную шапку, но его долго никто не бил. Казаки нарочно спорили, топали ногами, перешептывались, но так, чтобы слыхал тот, кто «ел овес».

— Дай я. Расступитесь, размахнуться негде! — слышались выкрики.

Больше всех шумел Дмитрий. Когда кто-то уже занес было руку для удара, он подался вперед и громко закричал:

— Не надо сапогом, хлопцы, человека покалечите!

Гусак испуганно рванулся и отскочил в сторону. Вокруг раздался громкий хохот. Поняв, что никто не собирался бить его сапогом, Гусак погрозил Дмитрию кулаком.

— Становись! — подтолкнул его Дмитрий.

Гусак снова уткнулся лицом в шапку. Паткуль думал, что казаки не замечают их. Но вот один отступил немного в сторону и кивнул Палию.

От Паткуля не укрылось, что и Палий неприметно подмигнул казаку, тот вернулся на прежнее место.

Паткуль понял этот немой разговор. Видимо, Палий тоже иногда принимал участие в играх, и его подмигивание на этот раз означало: «Нельзя, видишь, я с послом». Паткуль от всей души улыбнулся и взял полковника под руку. Они пошли дальше. С нескрываемым любопытством разглядывал дипломат казаков, вооружение, одежду, наблюдал их взаимоотношения с полковником.

— Смелый и веселый народ. Любви солдат к вам, могу поручиться, любой полководец позавидует.