Пламя моей души - Елена Сергеевна Счастная
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Чего печальная такая, Еля? — Радим сел рядом с ней, поглядывая искоса. — Много плохого случилось. Но всё закончилось.
Она взглянула на него с удивлением. Как будто и правда он ни о чём сейчас не сожалел. Даже о женщине, которая, как ни крути, а была ему женой пять лет. Мало ли, что у неё на уме было — то уж дело другое.
— И что же ты? Не жалко тебе Димину?
Тот плечами пожал, вздохнул протяжно устремив взор куда-то на противоположный берег — кажется, в той стороне и лежало старое капище. И теперь там остался только прах колдуньи — так Леден сказал.
— Может, это странным покажется… — заговорил он вновь, крепко поразмыслив, — но сейчас, когда чары её разрушились, я понимаю, что совсем её не знал. Она спасла меня, верно. И это всё, что я помню ясно теперь. Всё остальное после — не моя жизнь. И я не могу отвечать за неё. И жалеть о том, что она закончилась. Теперь я обрёл то, чего всегда желал. Что обрёл однажды, но потерял волею случая, — Радим повернулся к Елице, мягко улыбаясь. — А ты? Ты разве не рада нашей встрече как будто?
Он обнял её за плечо так просто, будто не было между ними разлуки в пять долгих лет. Стиснул пальцами крепко и к боку своему прижал, слегка всё ж осторожничая: помнил ещё, что ранена она. Елица отстраняться не стала, хоть до того сильно захотелось руку его сбросить, что аж дурно становилось.
— Рада, что ты жив, конечно, — она улыбнуться попыталась, да не вышло, кажется. — Да вот не знаю теперь, что с этим со всем делать, Радим. Жизнь-то, она поменялась сильно. Пока ты под чарами Димины был.
Мужчина вздохнул, глядя в землю перед собой. И не хотел он как будто обижать её чем-то. Но, верно, для него не было всего того времени, которое Елица одна, без него, прожила. Казалось ему, что расстались они недавно совсем. И недавно он обнимал её в отцовском доме, теснил в угол их огороженный, чтобы соединиться с ней напоследок, перед дорогой долгой.
— Всё образуется, — сказал наконец. — Ты отвыкла от меня. Но это пройдёт, как снова вместе жить будем. И я поддержу тебя во всём, как в Велеборск вернёмся. Вместе со всем справимся, Еля.
Имя её он в самое ухо ей шепнул, касаясь его легонько губами. Распутал платок, сдёрнул с головы. Отвёл в сторону косу, скользя дыханием по виску. Елица глаза прикрыла, отдаваясь на волю знакомым, но и забытым уже давно его прикосновениям. Радим склонился ещё, намереваясь поцеловать.
— Постой, — шепнула Елица, отворачиваясь. — Я не могу так. Подожди.
Упёрлась локтем в грудь его, не позволяя ещё приблизиться.
— Что случилось? — Радим нахмурился, но настаивать и неволить не стал.
— Быстро всё, — она повела плечом, заставляя отпустить её. — Слишком.
Накинула вновь повой и завязывать принялась торопливо, кусая губу от досады. По ране, слегка растревоженной, точно огонёк быстрый бегал. И до того муторно становилось, словно ошибку большую она сейчас сотворить могла. Будто не с мужем собственным целоваться собралась, а с незнакомцем каким.
— Да разве ж быстро? — Радим улыбнулся, погладил её костяшками пальцев по щеке. — Столько не виделись. Да и понимаю я, что больно тебе сейчас. Просто хотел...
Он осёкся, когда Елица помотала головой и закрыла лицо руками. Подступали к горлу и вовсе рыдания душные — никак не сдержать. Что ж творится с ней такое? Отыскался потерянный супруг — к жизни былой ниточка, а радости в том и на мизинец не оказалось. Словно в неволю сызнова попала, ещё похуже многих. С нелюбимым обручённой женой жить.
Нелюбимым — так ясно теперь эта мысль в голове сияла. Прошло всё, хоть и в памяти осталось. Научилась она жить без него. Старалась, видно, сильно. Залечило всё время — то безжалостное порой, то заботливое. Теперь заполнило что-то другое душу и сердце. То, что не выкинешь так просто по воле одного лишь ласкового слова Радима.
— Слишком долго не виделись, — шепнула она, всё ж совладав с собой. — Я так много о тебе теперь не знаю. Ничего не знаю… Как ты оказался здесь? У травницы этой?
Подняла на него взор, едва удерживаясь, чтобы не потереть пальцами словно присыпанные песком веки. Радим свёл брови, качая головой, отвернулся было, не желая говорить. Но после долгого молчания, которое Елица постаралась терпеливо преодолеть, его голос всё ж зазвучал снова в тишине этого спокойного уголка.
— Пять лет прошло, Еля. Отрад погиб. И Борила. Это я знаю. Откуда-то. Может, не стоит ворошить былое. Пусть жизнь дальше идёт. Всё своим чередом.
— Я погибшим тебя считала! — почти крикнула Елица. — Думала, в сече полёг, а ты вон… И даже сказать ничего не хочешь. Объяснить.
Радим повернул к ней голову медленно — и в каждой черте его знакомого и в то же время чужого лица залегла усталость.
— Не в сече меня ранили, — уронил он. — Узнал я то, что мне не предназначалось. И не уверен, что тебе предназначается.
Елица ухватила его за ворот, тряхнула.
— Говори!
— Мы встали лагерем недалеко от этих мест, — Радим смолк было, но продолжил: — Когда наступали на остёрцев, гнали их к стенам города. Я с Отрадом никогда дружен не был, рядом с ним не ошивался. А тут заметил как-то вечером, что он собрался, вроде, куда-то. Да скрытно. То ли любопытство меня взяло. То ли подозрение — за ним пошёл. А там увидел, как он с кем-то из остёрцев встретился в месте укромном. Там и узнал, что Отрад — Светояра сын. Не Борилы.
Елица выпустила его рубаху из пальцев — до того рука вмиг ослабела. Она тряхнула головой, не веря. Не может такого быть. Он ведь на отца всегда так походил…
— Что же он. Предателем был, ты
