Крым. Большой исторический путеводитель - Алексей Дельнов

Воевать Владимиру приходилось и после принятия христианства, от этого никуда было не деться. Был поход в Прикарпатье на белых хорватов – они перестали платить дань, посчитав себя независимыми, – как в ранние годы его правления поступили было радимичи и вятичи. Отчасти ради поддержания хороших отношений с теперешней духовной наставницей, Византией, русские полки наемничали в ее горячих точках.

Но главной болью для страны были хозяева Великой степи – печенеги. Постоянные их набеги и на окраины, и в глубь страны (мы видели их под Киевом уже при Святославе) приводили к разорению и уводу людей в полон. Против них по южным рубежам строились крепостцы, высылались богатырские заставы – как на картине Васнецова. На ней наглядно обозначена граница ковыльной степи, и могильные камни к месту. И богатыри эти были хорошо узнаваемы современниками как желанные участники застолья у Владимира Красного Солнышка. Илья Муромец – только он геройствовал больше не с печенегами, а с поволжскими разбойниками (из финнов, булгар, остаточных хазар и прочих). Алеша Попович был больше известен не как Алеша, а как Александр. Вот то, что прототипом для былинного Добрыни Никитича послужил вроде бы дядя Добрыня – странновато. Или летописи наговорили на него лишнего? Или люди были слишком другие? Можно вспомнить еще богатыря из народа, кожевника Яна Усмаря: он, чтобы продемонстрировать силу, вырвал кожу вместе с мясом у бросившегося на него быка и, удостоенный за это чести сразиться в поединке с печенежским великаном, убил его.

Битвы с печенегами в большинстве своем были удачны для русских. Однако после поражения под Василевым в 996 г. великому князю лично пришлось прятаться от степняков под мостом, и он не был ими замечен только благодаря тому, что дал обет в случае своего спасения построить поблизости церковь во имя Преображения Господня.

О взаимоотношениях Руси и печенегов в то время позволяет судить рассказ немецкого миссионера архиепископа Бруно Кверфуртского, в 1007 г. отправившегося крестить кочевников: «Мы направили свой путь к жесточайшим из язычников. Князь руссов, имеющий обширные владения и большие богатства, удерживал меня месяц, стараясь убедить, чтоб я не шел к такому дикому народу, среди которого я не мог снискать душ Господу, но только умереть самым постыдным образом. Не могли убедить меня; он пошел провожать меня до границ, которые он оградил от кочевников самым крупным частоколом на очень большом пространстве.

Когда мы вышли за ворота, князь послал старшину своего к нам с такими словами: «Я довел тебя до места, где кончается моя земля, начинается неприятельская. Ради Бога прошу тебя не погубить, к моему бесчестию, жизнь свою понапрасну. Знаю, завтра, прежде третьего часа, без пользы, без причины вкусишь ты горькую смерть» (Бруно пишет, что Владимиру было какое-то видение. – А. Д.)

Немец проповедовал печенегам пять месяцев, был на волосок от смерти, но уцелел. Крестил около 30 человек, склонил печенегов к миру с Русью – в обеспечение этого мира Владимир, по утверждению миссионера, отправил к степнякам своего сына заложником. Вместе с ним к ним отправился поставленный Бруно епископ, но участь этого святого отца неизвестна.

Интересно упоминание Бруно защитного частокола – вероятно, он был устроен по линии Змиевых валов, о которых мы говорили, когда речь шла о более древних временах (в т. ч. готских), – часть этой защитной линии проходила и в Крыму.

Владимир рассадил своих многочисленных сыновей в качестве князей-правителей по главным русским городам: в Новгород, Ростов, Полоцк, Туров, Владимир-на-Волыни, Муром, Тмутаракань. Так же поступил когда-то его отец Святослав, но тот не успел нарожать столько детей (имеются сведения о тридцати сыновьях и десяти дочерях Владимира, но это только от матерей, признаваемых в той или иной степени за жен). Вероятно, Владимир полагал, что на главный, киевский, стол воссядет назначенный им преемник, а место княжения остальных сыновей будет зависеть от воли старшего и полюбовного родственного согласия всех вместе – во всяком случае, о какой-либо формализации порядка правления мы не знаем (известно только, что Рюриковичи считали управление Русью общим делом всего их рода).

Возможно, Владимир намеревался оставить киевский стол своему любимому сыну Борису, молодому еще человеку (на момент его убийства в 1015 г. ему было около 29 лет). О матери Бориса и его единоутробного младшего брата Глеба сказано, что это была «болгарская княжна Милолика» (некоторые историки полагают, что под этим именем подразумевалась византийская принцесса Анна, первая христианская жена Владимира, – была и вторая).

Но еще при жизни великого князя была поставлена под сомнение не только братская, но и сыновняя любовь его наследников. В 1014 г. посаженный в Новгород Ярослав (по последующим своим делам и заслугам известный как Ярослав Мудрый) отказался высылать отцу установленную ежегодную выплату в две тысячи гривен. Это был явный мятеж, Владимир распорядился уже «исправлять дороги и мостить мосты», собираясь идти в поход на непокорного сына, но всерьез разболелся.

Тем временем показал характер и обозначил намерения другой сын, Святополк. Как мы уже говорили, сын пленной греческой монахини, привезенной дедом – Святославом из одного из его боевых походов. Первым ее мужем был погубленный Владимиром в междоусобной борьбе брат его Ярополк, а вторым – сам Владимир, и по срокам нельзя было в точности сказать, чей же Святополк сын. Во всяком случае, Святополк придерживался того мнения, что он сын Ярополка и законный наследник престола, а дядя Владимир – не более чем узурпатор, против которого и его потомства все средства хороши. Но Владимир, со своей стороны, искренне считал его своим сыном и всегда так к нему и относился, хотя в народе про этого сына поговаривали – «от двух отцов». Остается добавить по этому поводу, что то, что эти Рюриковичи сотворили с монахиней, по христианским меркам преступление из ряда вон, и остается уповать только на то, что вода крещения смыла с Владимира этот грех. А от Святополка, как от плода такой, с позволения сказать, любви, ничего хорошего ждать не приходилось.

Княжить Святополк был посажен еще в 990 г. в Туров (сейчас это белорусский городишко с трехтысячным населением, но когда-то был столицей вполне приличного княжества на границе с Польшей). Женат он был на дочери славного польского короля Болеслава I Храброго (он же Болеслав Толстый, и тогда еще не король, а князь). Вместе с супругой (имя ее неизвестно) и ее духовником епископом Кольбергским Рейнберном (латинского исповедания, разумеется) Святополк составил заговор, имеющий целью захватить киевский стол, переменить на Руси православное исповедание на католическое и поставить ее в зависимое положение от Польши и от Рима. Заговор был раскрыт благодаря бдительности Анастаса Корсунского, Владимир отправил всю троицу в темницу (епископ Рейнберн там вскоре скончался).

Болеслав, оскорбившись за дочь и желая выручить ее и зятя, двинулся на Русь. Но поход вышел неудачным: его поляки повздорили с союзными печенегами, и Болеслав распорядился степняков перебить. К тому же пришли известия, что обострились отношения на западе, с чехами и немцами, и надо срочно быть там. Поэтому война продлилась недолго, Болеслав ушел, удовлетворившись тем, что Владимир освободил из-под стражи его дочь и своего сына. Киевский князь Святополка корить не стал, только перевел из Турова в Вышгород: подальше от границы, поближе к родительскому оку (Вышгород теперь северное предместье украинской столицы).

Можно предположить, что главной причиной такого поведения сыновей было решение отца передать свою власть Борису. Для Владимира, и без того пожилого уже и больного человека, это были тяжкие удары. Он совсем занемог и 15 июля 1015 г. скончался. Похоронили его в каменной гробнице в подклете Десятинной церкви рядом с ушедшей из жизни в 1011 г. Анной.

Для большинства народа это было большим горем, можно не сомневаться. Владимира любили с первых лет его княжества: сначала – язычники как язычника, за его веселый, разгульный, но при этом беззлобный и не заносчивый нрав; потом христиане как христианина – за сдержанность, радушие и опять же веселость (он по-прежнему любил застолье и праздники, только веселье на них теперь было несколько иное). Да что особенно перебирать, за что его любили? Разве за просто так народ при жизни Красным Солнышком назовет? Кого еще так называли? Ну, Ленина Владимира Ильича, что бы ни было на самом деле и что бы про него не высасывали из пальца, – величали «нашим Ильичом», а для детишек он был «дедушкой Лениным». А больше у нас никого и не припомнить. Разве что на Кубе или в Венесуэле? Или Мао в Китае? Но этот – явление слишком сложное. Как Сталин.

Глава 23

Ярослав Мудрый. Печенеги

Великий князь умер, слава великому князю? Так бывало не часто. Власть, как уже повелось, сначала надо было завоевать, причем, невзирая при этом лишний раз на нательный крест. Святополк после смерти Владимира оказался в своем Вышгороде ближе всех к Киеву. Поплакав над гробом отца (или дяди), он завладел его престолом. Слава о нем в народе ходила не самая добрая, летописец в несколько иносказательной форме дает ему такую характеристику: «Худо граду тому, в котором князь юн, любит вино пить с гусльми и с младыми советниками». А Святополк уже не был юн, ему было не меньше тридцати пяти. Свое вхождение во власть он начал с массовой раздачи подарков киевлянам, стремясь расположить их к себе. Те, конечно, брали, но особой радости не выказывали – и правитель оставлял желать лучшего, и дело, судя по всему, шло к большой усобице.