Екатерина II и ее мир: Статьи разных лет - Дэвид Гриффитс

Освобождение последних остатков крепостных крестьян горных заводов стало неизбежным после того, как Александр II 30 марта 1856 года заявил о своем намерении полностью отменить крепостное право. Поскольку предполагалось освободить свыше 20 млн. помещичьих крепостных, это затронуло бы и более чем 590 000 «горнозаводских крестьян». В итоге они получили личную свободу и небольшие земельные участки. Государство наконец-то покончило с петровским наследием в этом вопросе.

Единственной причиной отказа от принудительного труда в промышленности в историографии обычно считают проявленную государством мудрость, поскольку труд из-под палки якобы поставил под угрозу дальнейшее существование страны{497}. При этом роль волнений приписных крестьян в столь некорректном примере «революции сверху» часто преуменьшают, если вообще не игнорируют. Но история приписки, изложенная в данной статье, требует переосмысления проблем этой революции, поскольку приписные крестьяне горных заводов сами способствовали ускорению реформы. 100 лет они сопротивлялись попыткам правительства изменить их образ жизни, 100 лет они бросали работу, восставали и гибли, чтобы отстоять свое право быть землепашцами. Когда в 1807 и 1813 годах большинство их освободили от принудительного труда на горных заводах, это стало в значительной степени заслугой самих приписных. Как писал Карл Маркс, «иногда в истории человечества орудие возмездия создает не пострадавший, а его обидчик»{498}. История принудительного труда в русской металлургической промышленности и борьба с ним приписных крестьян полностью подтверждают эти слова.

Мануфактуры в России в советской историографии{499}

Когда упоминают Демидовых, на ум сразу приходит железо, и не без основания: в тандеме с государством Демидовы создали российскую металлургическую промышленность,

которая в конце XVIII столетия по общему объему производства превосходила металлургическую промышленность любой другой страны. Это утверждает статистика. Однако статистика не может дать нам представление о значении семьи Демидовых и их металлургических заводов для российской истории. Ознаменовали ли Демидовы приход буржуазии, о котором так много говорили, и, соответственно, наступление эпохи капитализма в определении Карла Маркса? Или они лишь герои еще одной главы в истории специфического российского пути экономического развития, пути, обусловленного господством крепостного права? Ответ на этот вопрос неразрывно связан с ранней российской промышленностью в целом, о характере которой почти шестьдесят лет идут горячие дебаты в советской историографии, — все то время, что советские ученые пытаются разработать социально-экономическую историю своей страны в рамках марксистско-ленинского учения.

Мануфактура, как заявляет Карл Маркс в главе XIV тома I «Капитала», стала заметным шагом вперед по сравнению с ремесленной мастерской, которой она приходит на смену; мастерской, характеризующейся мелкотоварным производством. Хотя мануфактура заимствовала методы и средства производства у мастерской, ее отличает от предшественницы ряд важных моментов: более крупный размер; большая величина вложенного капитала; полная власть капиталиста над производственным процессом; значительно большее число работников, которых часто собирали под одной крышей; отчуждение труда от средств производства; эксплуатация этого труда посредством присвоения прибавочной стоимости; применение примитивной формы спланированного разделения труда вместо спонтанного; часто — использование энергии ветра и воды; а также появление мануфактуры в местностях, куда не распространялась традиционная юрисдикция укоренившихся цехов и их удушающие правила. Имея эти явные преимущества, мануфактура по производительности, столь превозносимой Адамом Смитом в его знаменитом примере с изготовлением булавок[185], намного превосходит кустарное производство, на смену которому она пришла, и поэтому способна работать на рынок, а не на отдельный заказ. Такие мануфактуры, как заявляет Маркс, спорадически появлялись в Италии еще в XIV и XV веках; и можно говорить, что к началу XVI века эпоха капитализма уже наступила. Маркс относит расцвет мануфактурного производства в Северной Европе к периоду с середины XVII до конца XVIII века.

Несмотря на преимущества мануфактуры, предупреждал нас Маркс, ее нельзя путать с фабрикой — преобладающей формой производства при развитом капитализме. В конце концов, производственный процесс на мануфактуре остается по сути ремесленным, так как основывается на ручном труде, а не на применении новых станков. Более того, работники мануфактуры еще не оторваны полностью, во всяком случае на ранних этапах, от сельскохозяйственного труда, который в прошлом был для них основным источником средств к существованию. И, наконец, паровая энергия, а тем более электрическая, все еще далеко в будущем. Маркс определяет мануфактуру как промежуточную форму производства, находящуюся где-то между ремесленной мастерской и фабрикой. Как таковая она скорее предвещает, а не представляет индустриальную эпоху Нового времени.

Ясно, что мануфактура — это не тот предмет, который бы вдохновил поэтов и либреттистов. Зачем тогда посвящать время изучению ее происхождения и развития? В конце концов, это очевидно, что в какой-то момент раннего Нового времени рабочих следовало собрать под одной крышей и каждому дать отдельные задания: только так общество могло более полно удовлетворить свои материальные потребности. Важно ли, в какой именно момент истории впервые появилась мануфактура? Или кто ее учредил? Или каков был состав ее рабочей силы? Или где находила сбыт ее продукция? Для многих это, конечно, неважно. Но для ученого-марксиста это имеет значение. А если он еще и советский ученый-марксист, изучающий социально-экономическое прошлое России, то для него это вопрос первостепенной важности. Ведь, согласно господствующему направлению советских исторических работ, возникновение мануфактуры является одним из ключевых признаков наступившего перехода от феодализма к капитализму на мировой сцене. Что касается конкретно России, этот переход особенно важен, ведь созревание капитализма в России к 1917 году является главным оправданием произошедшей Октябрьской революции. Поскольку капитализм нуждается в значительном, пусть неопределенном и, возможно, неопределимом, промежутке времени для своего созревания, то чем дальше в прошлое удастся отнести возникновение в России капитализма, тем легче аргументировать то, что к октябрю 1917 года Россия была достаточно зрелой для революции. Следовательно, здесь в некотором смысле на карту поставлена легитимность Октябрьской революции. Именно поэтому советские историки и экономисты тратят огромное, по мнению их западных коллег, количество времени и сил на изучение русской мануфактуры. Давайте обратимся к некоторым из этих теорий.

Так как у советского режима (в конце 1910-х — начале 1920-х годов. — Примеч. науч. ред.) не было вышколенных кадров ученых, которые смогли бы предложить новую систематическую марксистскую трактовку прошлого России, не основанную на положении народников и либералов об отсутствии или слабом развитии капитализма, то сразу после Октябрьской революции вопрос о характере российской мануфактуры не мог быть решен удовлетворительно. За отсутствием чего-либо более подходящего на вооружение взяли работу Михаила Ивановича Туган-Барановского «Русская фабрика в прошлом и настоящем», вышедшую в 1898 году и многократно переизданную впоследствии. В своей работе ученый, легальный марксист, прослеживал участие торгового капитала в мелкотоварном производстве в России XVII и XVIII веков, когда торговец контролировал рынок товаров потребления, произведенных крестьянами-кустарями. Но, согласно Туган-Барановскому, это кустарное производство было примитивным, ему недоставало ресурсов для того, чтобы развиться в капиталистическую мануфактуру. Петр I, вместо того чтобы способствовать развитию этого местного ремесленного производства, стал поощрять создание купцами и иностранцами крупных мануфактур и, таким образом, искусственными методами внедрил промышленный капитализм. Со временем эти мануфактуры постепенно попали в руки дворян либо их вытеснили мануфактуры, которыми владели дворяне, и на них стал использоваться труд помещичьих крепостных, а не приписных крестьян, посессионных крестьян или другой подневольный труд, применявшийся ранее. С самого возникновения чисто феодальные по характеру, эти мануфактуры удовлетворяли потребности государства по крайней мере до своего постепенного вымирания в начале XIX века, в то время как потребности простых людей удовлетворяла ремесленная промышленность.