Последний самурай - Андрей Воронин

- Куда пойдем-то? - спросил он у старшего лейтенанта. - В Южно-Курильск? Далековато. И вообще, старлей, ты хоть понимаешь, на что нарываешься? Приказ приказом, но иногда ведь и головой думать надо. Да твой майор тебе задницу в клочья порвет, когда узнает, что ты организовал ему журналистское расследование с опубликованием результатов в центральной прессе. Тебе тогда только одно останется - взять табельное оружие и застрелиться. Ты ведь парень грамотный, Должен понимать, что это такое целенаправленный наезд центральной прессы. А где пресса, там и телевидение. Тоже центральное. Тут тебе никакие липовые свидетели не помогут, никакие суды. А главное, из-за чего сыр-бор? Из-за одной несчастной фотографии. Да плевал я на нее, если хочешь знать. Но это, во-первых, дело принципа, а во-вторых, у меня на этой пленке полно классных кадров - пейзажи, лодки всякие, крабы такие здоровенные.. Я на эту пленку целый рабочий день угрохал, а ты мне говоришь - засвети... Вот проявлю пленку, и негатив с этим японцем лично тебе подарю, хочешь? На память. А заодно и твой портрет - в полный рост, в парадной форме и при исполнении. Ну?..

Старший лейтенант нерешительно взялся за клапан кармана, в котором лежали документы Забродова. Он явно пребывал в мучительнейших раздумьях, не зная, на что решиться. Японец тут был скорее всего ни при чем: за старлеем и его начальником наверняка числилась масса грешков, красочное описание которых в центральной прессе было им, естественно, ни к чему. С другой стороны, его самолюбие было жестоко уязвлено, и ему очень хотелось посмотреть, каким голосом запоет корреспондент центральной газеты в руках у парочки дюжих сержантов. К тому же у него был приказ начальника - засветить пленку, и прямо перед ним стоял столичный наглец, мешавший ему этот приказ выполнить. Положение создалось весьма двусмысленное, и Иларион поспешил разрядить обстановку, выудив из кармана хрустящую купюру и задумчиво почесав ее уголком кончик носа.

- Ну? - настойчиво повторил Забродов, вынимая из кармана еще одну бумажку. - Думай быстрее, старлей. Сам посуди, зачем нам ссориться? Я погорячился, ты тоже был хорош.. Так ведь с кем не бывает! Мы же с тобой русские люди, неужели между собой не разберемся?

- Приказ... - нерешительно произнес милиционер, завороженно глядя на деньги.

Иларион снова полез в карман и достал оттуда еще одну купюру, третью по счету. При этом он испытывал неловкость, поскольку это был, несомненно, удар ниже пояса: его оппонент наверняка остро нуждался в деньгах, и деньги ему требовались скорее всего не на излишества, а просто чтобы кормить семью. Вряд ли профессия милиционера в здешних краях служила источником сверхприбылей, так что показывать старлею деньги было неэтично.

- А что приказ? - пожал плечами Забродов. - Тебе что приказали голову мою принести? Тебе же приказали пленку засветить. Вот и доложи, что засветил в лучшем виде. Кто проверит? Знаешь, как в армии говорят: получив приказ, ответь "есть!", ложись на кровать и жди, когда приказ отменят.

- У нас тоже так говорят, - с невольной усмешкой сказал старлей.

- А то нет, - понимающе кивнул Иларион, продолжая держать на виду веер из денежных бумажек. - Что армия, что милиция - один хрен. В некотором роде. Я ведь тоже не по собственному желанию в эту вашу дыру приехал. Приказ! Военный корреспондент - это, брат, сначала военный, а потом уж корреспондент. Ну так как? Может, по сто граммов за дружбу?

С этими словами он протянул деньги милиционеру, но тут же одернул руку.

- Только сначала документы.

Старлей поколебался еще пару секунд, но он уже был готов. Вокруг давно никого не осталось, только на японском катере возились двое матросов, выдраивая затоптанную туристами палубу, да где-то в отдалении истошно визжала циркулярная пила.

Подозрительно оглядевшись по сторонам - не подглядывает ли кто, милиционер решительно расстегнул клапан кармана и вернул Илариону документы, ухитрившись при этом совершенно незаметно принять от него деньги. Перед тем как расстаться с бумагами Забродова, он бросил цепкий взгляд на подписанное начальником погранотряда разрешение. Илариону был знаком этот взгляд, и он внутренне усмехнулся: несмотря на то что дело завершилось к обоюдному удовольствию, мент взял его на заметку. Этот парень соображал туго, да и полученные от Забродова деньги слегка затуманили его рассудок, но рано или поздно взращенная годами подозрительность должна была взять верх. В самом деле, где это видано, чтобы человек, действующий по приказу, так щедро разбрасывался собственными деньгами? А если не собственными, то что это за редакция, которая отваливает своему корреспонденту такие суммы на взятки представителям местных властей? Словом, телефонный звонок из здешней милиции в редакцию "Красной звезды" был вопросом ближайшего времени. А когда выяснится, что никакого спецкора Забродова в "Красной звезде" никогда не было, тогда у здешних ментов появится богатая пища для размышлений. Иларион надеялся, что пища для размышлений появится не только у них и что все, кто станет к нему внимательно приглядываться, придут к правильным выводам. Оставалось только аккуратно подтолкнуть их в нужном направлении, и Забродов решил не откладывать этого дела в долгий ящик.

- Слушай, брат, - сказал он, небрежно засовывая документы в карман, а что это за японец, которого так любит твой начальник?

Это был очень рискованный вопрос. Если бы оказалось, что Иларион хотя бы немного ошибся в оценке умственных способностей своего собеседника, подозрения могли возникнуть раньше времени. Ведь он сам несколько минут назад приветствовал господина Набуки по имени, а следовательно, знал, кого фотографировал.

- Этот? - рассеянно переспросил старлей, любовно разглаживая ладонью клапан нагрудного кармана, под которым были надежно упрятаны полученные от Забродова деньги. - Да так, один... Спонсор, в общем. Благотворитель, блин. Я так понимаю, что он себе здесь местечко под дачу присматривает. В широком смысле слова, конечно.

- Конечно, в широком, - подхватил Иларион. - То-то я гляжу, что ваши шишки перед ним так и стелются...

При этих его словах старлей сразу посуровел. Он даже как будто стал немного выше ростом, снова надвинул козырек фуражки на глаза и посмотрел на Илариона с профессиональной подозрительностью.

- Поаккуратнее, - предупредил он. - И вообще, об интервью мы не договаривались.

- Можем договориться, - миролюбиво сказал Забродов, снова берясь за карман. - Сколько? Понимаешь, очень меня этот японец заинтересовал.

- Меня не купишь, - заявил старлей. Это было так неожиданно, что Иларион едва не утратил контроль над своим лицом, в самый последний миг сдержав хохот. - Смотри-ка, что выдумал - информацию из меня тянуть! Знаем мы, какие у вас в Москве гонорары.

- Гонорар заработать надо, - сказал Иларион, сообразивший наконец, в чем причина столь внезапно проявившейся неподкупности старшего лейтенанта. - Гонорар, приятель, платят за готовый материал. И потом, в Москве и жизнь подороже, чем здесь, так что напрасно ты мои деньги считаешь.

Старлей без нужды поправил фуражку и картинно пожал плечами, давая понять, что проблемы Илариона его нисколько не беспокоят. Глядя на него, Забродов внутренне усмехнулся. Даже если бы он действительно собирал материал для статьи, то последним источником информации, к которому ему захотелось бы прибегнуть, стал бы этот мент. Осведомленность старлея наверняка оставляла желать лучшего, и даже его начальник вряд ли мог многое рассказать о господине Набуки - ну разве что подробности, не имевшие, в сущности, никакого значения. Иларион и без старшего лейтенанта знал, что господин Набуки уже много лет подряд вкладывает в то, что осталось от социальной сферы Кунашира, Шикотана и Итурупа, суммы, по сравнению с которыми поступления из госбюджета выглядят просто смешными.

Деньги господина Набуки шли не только на развитие туристического бизнеса, который приносил островитянам хоть какой-то дополнительный доход, но и на такие цели, как закупка продуктов питания и медикаментов, которые под бдительным наблюдением японцев раздавались местным жителям. Кое-что перепадало из щедрых рук господина Набуки и здешним школам, и поселковым медпунктам - словом, всем понемногу. Еще на Итурупе, в одноэтажной, похожей на барак гостинице для приезжих, Иларион услышал от администраторши имя господина Набуки, произнесенное с тем же несколько ироническим почтением, с каким произносится обычно имя главы государства, когда уповать остается только на него. "У вас в номере потолок провис, - сказала Илариону эта доброжелательно настроенная дама, - так это оттого, что крыша вот-вот рухнет. Вот Набуки наш приедет, деньжат подкинет - глядишь, крышу-то и поправят "

Царившее на островах запустение потрясло Илариона. Местное население здорово напоминало племя выживших после ядерной катастрофы людей, влачащих жалкое существование на обломках цивилизации. Даже рыба в здешних местах перестала ловиться: ее выгребли японские траулеры, гордо бороздившие окрестные воды и не боявшиеся ни Бога, ни черта, ни тем более российских пограничников. Липовое журналистское удостоверение открывало Илариону любые двери и развязывало людям языки; там же, где одного удостоверения оказывалось мало, неизменно помогала водка и небольшие суммы денег, вручаемые в качестве "гонораров" поставщикам информации. Выпив стаканчик, люди становились разговорчивее, и в их рассказах то и дело упоминалось имя Набуки - упоминалось вскользь, как нечто весьма привычное и само собой разумеющееся. Алкаши, курившие самокрутки на сгнившем крылечке покосившегося поселкового магазина, вспоминали, как "в запрошлом годе" их наняли строить проявочную мастерскую и магазин фотографических принадлежностей "Набуки фильм" и за каждый день работы платили аж по сорок долларов, - жалко, что закончилось это быстро. Командир сторожевого катера, с которым Иларион "не для печати" разговорился на Шикотане, тоже упоминал имя господина Набуки, причем в таких выражениях, что опубликовать их не решилась бы ни одна газета. Этот усатый капитан-лейтенант был, пожалуй, единственным собеседником Забродова, который видел в господине Набуки не благодетеля, пускай себе и действующего с какой-то задней мыслью, а сильного и наглого врага, бросавшего лично ему, капитан-лейтенанту Кривоносову, а в его лице и всей России открытый вызов. "Трах-тарарах! рычал он после второго стакана, стуча по столу каменным кулаком. - Да как ты не поймешь, что, если великая держава позволяет вытворять такое у себя под носом, значит, это не великая держава, а просто большая куча дерьма! У этого твоего Набуки здесь целая флотилия. Ловят что хотят и где хотят, и плевали они на нашу великую державу с высокой колокольни. Они, гады, мне с палубы руками машут и смеются: знают, что у меня каждый литр солярки и каждый патрон на счету. Догнать я их не могу, топить не имею права: международный, мать его, скандал... Эх, журналист, знал бы ты, как хочется врезать прямой наводкой по ихним иероглифам, чтобы только бы брызги полетели! Да чего там... Японцы - бизнесмены, а какой же бизнесмен упустит случай безнаказанно попользоваться халявой? А тут, - он обвел размашистым жестом добрую половину горизонта, - кругом сплошная халява, бери - не хочу..."