История нацистских концлагерей - Николаус Вахсман

Руководители германской полиции расширили рамки арестов, распространив их и на лиц, расцениваемых сомнительными в расовом отношении. В распоряжениях июня 1938 года Рейнхард Гейдрих особое внимание уделял «преступникам» еврейской национальности. Кроме того, полиция нацелилась и на тех, кто внешне походил на цыган, кто состоял на учете в полиции или кто «не проявлял желания найти постоянную работу»[861]. По причине нередко выходящего за рамки общепринятых норм образа жизни малочисленное национальное меньшинство так называемых цыган (сегодня их часто называют «синти» или «рома») на протяжении длительного времени сталкивалось с официальным преследованием в Германии. Спонсируемая государством дискриминация существенно ужесточилась в Третьем рейхе, в особенности с конца 1930-х годов. После рейдов в июне 1938 года сотни цыган мужского пола были брошены в концентрационные лагеря; в одном только Заксенхаузене содержалось к 1 августа 1938 года 442 цыгана (почти 5 % от численности заключенных). Многие были арестованы как работающие не по официальному найму музыканты, художники или бродячие торговцы[862]. Одним из них был 38-летний Август Лаубингер, отец четверых детей, живший в бедности с семьей в Кведлинбурге в 50 километрах юго-западнее Магдебурга. Хотя он не имел никакого преступного досье, в течение многих лет торговал текстилем, пытаясь найти постоянную работу, криминальная полиция все же арестовала его 13 июня 1938 года как «отлынивавшего от работы», обвинив Лаубингера в том, что он, дескать, «болтается по стране» без определенных занятий. Несколько дней спустя Лаубингер оказался в Заксенхаузене, где провел больше года[863].

Все эти рейды 1938 года не служили единой четко определенной цели. Нацистские лидеры были в восторге, видя полицию как санитара, очищавшего рейх от всех нежелательных элементов, причем нежелательных не только в социальном, но и в расовом отношении[864]. Между тем и региональные полицейские чиновники, и чиновники других ведомств, вовлеченные в рейды – например, социальных служб и бирж труда, – воспользовались ими как возможностью под благовидным предлогом устранить тех, кого они длительное время рассматривали как нерадивых и доставлявших массу хлопот лиц, включая всякого рода мошенников, тех, кто намеренно старался увильнуть от работы, пытаясь получить пособие, – короче говоря, всех, кого никак нельзя было привлечь к уголовной ответственности, ибо содеянное ими под статьи уголовного кодекса не подпадало. Региональные полицейские чиновники так увлеклись искоренением асоциальных элементов, что намного превысили минимальное число арестованных в рамках запланированной Гейдрихом акции в июне 1938 года[865].

Определенную роль играли и экономические факторы, причем даже более важную, чем прежде[866]. Обвинение в «уклонении от работы» уже заметно проявлялось и в первых кампаниях против асоциальных элементов Третьего рейха. Мало того что «отлынивавшие» расценивались как «биологически неполноценные» (что поспешили подтвердить и научно обосновать многие ученые того периода), упомянутые лица не соответствовали одному из основных требований, предъявляемых членам «народного сообщества», – занятие производительным трудом[867]. Стремление нацистских лидеров заставить всех «отлынивавших от работы» мужчин трудиться обрело особый смысл в условиях создания в Германии экономической базы для подготовки к войне. Как выразился Рейнхард Гейдрих, режим «не терпит асоциальных элементов, уклоняющихся от работы и таким образом саботирующих «Четырехлетний план» [1936]»[868]. Адольф Гитлер разделял и поддерживал эти взгляды – и, возможно, даже инициировал массовые задержания и аресты «профессиональных безработных», или «пены», как он называл их[869]. В то же время лидеры СС начинали проводить куда более амбициозную экономическую политику в концлагерях, стремясь заполучить рабочих для принудительного труда. Ненасытность Гиммлера, жаждавшего очередного притока заключенных, существенно повлияла на организацию рейдов 1938 года, выявлявших всех трудоспособных, но не желавших работать «асоциальных элементов»[870].

В 1938 году концентрационные лагеря существенно расширились, и социальные аутсайдеры вскоре были в них самой многочисленной категорией заключенных. Согласно одной из оценок, к октябрю 1938 года так называемые асоциальные элементы составили 70 % от численности всех заключенных[871]. Эта цифра уменьшилась в последующие месяцы, но по-прежнему оставалась высокой, поскольку много «нерадивых» тщетно дожидались освобождения[872]. Накануне Второй мировой войны свыше половины всех заключенных в Бухенвальде и Заксенхаузене все еще составляли «асоциальные элементы», распознаваемые по черному треугольнику на лагерной форме (некоторые цыгане носили коричневые маркировки)[873]. Первоначально Бухенвальд определялся как концентрационный лагерь для всех, задержанных в ходе рейдов 1938 года[874]. Но полиция арестовала в июне настолько много, что и Дахау, и Заксенхаузен также распахнули ворота для приема заключенных; фактически Заксенхаузен принял большинство задержанных как «уклонявшихся от работы», достигших к 25 июня 1938 года общей численности 6224 человек[875].

Лагерные эсэсовские охранники называли этих заключенных «асоциальными паразитами» и не скрывали презрения к ним как к «грязным, нечестным и развратным»[876]. Эсэсовцы с первых минут подвергали их издевательствам, желая сломить их волю. По прибытии в Заксенхаузен в июне 1938 года заключенных «приветствовали» оскорблениями, побоями и издевательствами. Позже комендант Барановски, только что переведенный на новую должность из Дахау, приказал своим охранникам выбрать жертв для наказания в назидание другим вновь прибывшим. И в точности так же, как он угрожал «профессиональным преступникам» в Дахау, Барановски бросил краткую фразу, адресованную всем «асоциальным элементам» Заксенхаузена, в особенности тем, кто подумывал о побеге: «Один выстрел – и этого дерьма как не бывало!»[877]

На долю заключенных с черным треугольником пришлись наиболее трудные условия пребывания. Массовые аресты лета 1938 года застали лагеря СС врасплох, приведя к хаосу и переполнению. В Заксенхаузене эсэсовцы были вынуждены заменить каркасы кроватей соломенными тюфяками в целях размещения приблизительно 400 «асоциальных элементов» на площадях, предназначавшихся для 146 заключенных; в качестве чрезвычайной меры лагерная администрация спешно возвела 18 новых бараков северо-восточнее плаца для переклички, где они образовали так называемый малый лагерь. Форма не всегда подходила новым заключенным по размеру, кроме того, выглядела неопрятно, не хватало и обуви, и головных уборов – в результате натертые до крови ноги и обожженные солнцем головы[878]. В Бухенвальде все было еще хуже. Кроме того, что лагерь все еще находился в процессе строительства, местные эсэсовцы еще не отошли от убийства роттенфюрера Альберта Кальвайта, произошедшего всего несколькими неделями ранее[879].

И – что еще хуже – asos (как их прозвали в лагерях) находились на самом низу иерархии заключенных. Как и их собратья с зелеными треугольниками, они сталкивались с всеобщим презрением заключенных. В отличие от них у заключенных с черным треугольником практически не было шансов добиться статуса лагерных капо, невзирая даже на большую численность. И хотя им был присущ некий дух товарищества – взаимопомощь, стремление поддержать друг друга морально, романтичные байки из прошлой вольной жизни, – стержень их самоидентичности был слаб, во всяком случае гораздо слабее, чем у так называемых преступников[880]. А больше всех презирали физически ущербных или умственно отсталых, эти оказывались в полнейшей изоляции. В Бухенвальде эсэсовцы собрали таких в особую «роту идиотов», заставив носить белые нарукавные повязки со словом «тупица»[881].

Некоторые заключенные из числа «асоциальных» пали жертвой нацистской евгеники. Новые правители Германии поспешили уже в 1933 году разработать закон об обязательной стерилизации «наследственно порочных». К 1939 году как минимум 300 тысяч женщин и мужчин (многие из них узники психиатрических лечебниц) были искалечены по причине предубеждений врачей, а также судей вновь учрежденных «судов наследственного здоровья»[882]. Профессор Вернер Хайде контролировал программу стерилизации в концентрационных лагерях. В 1936 году после встречи с инспектором Эйке, с которым он в свое время имел дело как с пациентом клиники в Вюрцбурге, Хайде был назначен ответственным за «наследственный контроль». Намечалась поголовная проверка всех заключенных на предмет необходимости стерилизации. Основной упор делался, естественно, на «асоциальных элементов», поскольку Хайде считал, что среди них высок процент «слабоумных». Первоначально работая в одиночку, Хайде вскоре натаскал эсэсовских лагерных лекарей заполнять бланки для подачи в «суд наследственного здоровья». В конце 1930-х годов у некоторых, прежде не интересовавшихся проблемой стерилизации врачей из СС, пробудился повышенный интерес к стерилизации заключенных. Соответствующие операции делались, как правило, в местных больницах[883].