История нацистских концлагерей - Николаус Вахсман

Незаконное задержание асоциальных элементов возросло в середине 1930-х годов. В Пруссии полиция арестовала большее число профессиональных преступников, сфокусировав внимание на «обычных подозреваемых», таких как грабители и воры со многими предыдущими судимостями. В 1935 году управление полиции сосредоточило их в Эстервегене, в результате чего инспектор Эйке сетовал, что, мол, концентрационный лагерь стал трудноуправляем; к октябрю 1935 года там содержалось 476 так называемых профессиональных преступников, сформировав самую многочисленную группу заключенных[812]. Между тем некоторые другие земли Германии переняли подобную радикальную прусскую политику, подвергая преступников профилактическим арестам с содержанием под стражей, в том числе и в концентрационных лагерях[813].

Параллельно преследованию преступников, в середине 1930-х также продолжилось и задержание так называемых асоциальных элементов. Как и прежде, нацистские чиновники очерчивали границы контингента. В Баварии, например, летом 1936 года политическая полиция арестовала свыше 300 «нищих и бродяг», отправив их в Дахау в циничной попытке навести порядок на улицах в преддверии Олимпийских игр[814]. Кроме того, власти стали присматриваться ко всякого рода «аморальным особам». Десятки проституток были брошены в Моринген, среди них Минна K., арестованная полицией Бремена в конце 1935 года за проституцию. 45-летнюю женщину неоднократно задерживали и прежде, обвиняя ее в «приставании в пьяном виде к мужчинам» в питейных заведениях, то есть в сведении на нет усилий полиции «сохранять улицы и учреждения города чистыми в моральном отношении», а также в том, что подобные Минне К. граждане подвергают опасности общественный порядок и нацистское государство в целом[815].

Таким образом, к середине 1930-х годов концентрационный лагерь превратился в распространенное оружие для борьбы с асоциальными элементами. Безусловно, их основным объектом были и оставались политические противники, но и социальные аутсайдеры теперь составили значительную часть контингента заключенных Дахау и других концлагерей. Когда 21 июля 1935 года делегация Британского легиона[816] посетила Дахау, лидеры СС (включая самого Теодора Эйке) заверили их в том, что из всех 1543 заключенных лагеря 246 – «профессиональные преступники», 198 – «уклоняющиеся от работы», 26 – «опасные рецидивисты» и 38 – «моральные извращенцы» – иными словами, приблизительно 33 % заключенных составляли социальные аутсайдеры[817]. В 1937–1938 годах их число возрастет еще больше по мере сосредоточения усилий полиции в применении насильственных мер против асоциальных элементов[818].

Зеленый треугольник

С назначением Генриха Гиммлера начальником германской полиции летом 1936 года были устранены все препятствия на пути создания общенациональной уголовной полиции. В течение последующих лет Гиммлер неустанно следил за формированием мощного и гибкого аппарата, централизованно управляемого из Берлина[819]. Гиммлер стремительно использовал новые полномочия для подготовки удара по лицам, ранее совершившим преступления. 23 февраля 1937 года он распорядился о проведении Главным управлением криминальной полиции Пруссии (впоследствии Имперское управление криминальной полиции, или РКПА) первого общенационального рейда против «рецидивистов и особо опасных рецидивистов», арестовать которых надлежало «без всяких промедлений», после чего направлять в концентрационные лагеря. На основе списков, составленных ранее региональными полицейскими чиновниками, Главное управление криминальной полиции распорядилось 9 марта 1937 года об аресте всех подозреваемых. Рейды осуществлялись, как и планировалось, и за первые дни уже около 2 тысяч заключенных – что соответствовало намерениям Гиммлера – прибыли в концентрационные лагеря, уже специально подготовленные Эйке. Почти все заключенные были мужчинами, среди них и Эмиль Баргацкий, арестованный полицией в Эссене и направленный в Лихтенбург с еще 500 так называемыми преступниками[820]. Рейды весны 1937 года были обусловлены прежде всего планами Гиммлера полностью ликвидировать преступную субкультуру. Ранние профилактические меры были не столь успешны, как предполагалось, и Гиммлера очень тревожило, что, дескать, продолжение совершения уголовных преступлений серьезно подорвет репутацию нацистского режима, обещавшего очистить Германию. И, как он полагал, настало время расширить применение превентивных арестов, то есть подвергать им не только самых главных и бесспорных подозреваемых, но и других, помельче[821]. Естественно, Гиммлер не стал медлить с объявлением своей инициативы огромным успехом, заявив в речи перед лидерами СС несколько месяцев спустя о том, что уровень преступности «существенно снизился» в результате принятых мер. Он предсказал еще более значительные преимущества для будущего, поскольку часть задержанных преступников еще годы и годы будут оставаться за решеткой и колючей проволокой, пока СС не сломит их и не приучит к порядку[822]. Гиммлер все еще свято верил в способность лагерей перевоспитывать людей, несомненно под влиянием немецких криминологов, считавших, что часть преступников на самом деле можно перевоспитать дисциплиной и трудом[823].

У Гиммлера весной 1937 года были и некоторые иные мотивы для организации упомянутых рейдов, не имеющие ничего общего с его одержимостью «наведения порядка» в стране[824]. Дело в том, что на полицию и политику СС стали оказывать влияние и экономические факторы. К концу 1930-х годов массовая безработица, та самая, на плечах которой нацисты пришли к власти, ушла в далекое прошлое. Быстро оправлявшаяся от депрессии Германия начинала сталкиваться с серьезной нехваткой рабочей силы, что не замедлило сказаться на трудовой дисциплине[825]. На совещании высших правительственных чиновников 11 февраля 1937 года под председательством Геринга Гиммлер пустил в ход идею загнать приблизительно 500 тысяч «нерадивых» в «трудовые лагеря»[826]. Но его предложения, которые он, скорее всего, обсудил с административной верхушкой концентрационных лагерей, и в частности с Эйке, были слишком уж радикальными даже для нацистского государства, поэтому, когда Гиммлер встретился с руководящими работниками высшего эшелона имперского министерства юстиции два дня спустя, он лишь упомянул о наличии планов выборочного задержания «нерадивых». Тяжелый физический труд в лагере в течение максимум 14 часов в день, заявил он, «покажет им и другим, что лучше искать работу на свободе, чем рисковать оказаться в лагере»[827]. Всего 10 дней спустя Гиммлер дал добро на проведение рейдов в марте 1937 года, приказав, чтобы полиция задержала преступников – «лиц, отлынивавших от работы»[828]. Несомненно, гиммлеровские аресты должны были служить сигналом тем так называемым нерадивым, которым грозил превентивный арест[829].

Будучи амбициозным зодчим лагерной империи, Гиммлер также рассматривал массовые аресты и рейды как способ расширения ее пределов – и тем самым своего могущества. Ведь, созывая совещание чиновников юридических ведомств в феврале 1937 года, Гиммлер преследовал цель получить одобрение своей охоте на потенциальных заключенных своих лагерей: он стремился заполучить тысячи заключенных государственных тюрем. Имперский министр Гюртнер был все еще достаточно силен, чтобы помешать продвижению Гиммлера, но Гиммлер еще не раз будет пытаться добиться прибавки заключенных своей быстро растущей концлагерной империи за счет тюремных[830].

Вскоре после мартовских рейдов концентрационные лагеря СС оказались переполнены предполагаемыми преступниками; за ближайшие месяцы прибыли еще подозреваемые[831]. Между тем РКПА пресек их освобождение, и большинство арестованных весной и летом 1937 года все еще находились за оградой, когда два с лишним года спустя вспыхнула война[832]. Общее число «заключенных-уголовников» в лагерях оставалось высоким – несколько тысяч на период 1937–1938 годов[833]. В 1937 году большинство из них оказалось в Заксенхаузене и Бухенвальде, полностью изменив состав заключенных. Вскоре после открытия нового лагеря Бухенвальд туда было отправлено свыше 500 «профессиональных преступников» из Лихтенбурга, в том числе Эмиль Баргацкий, который прибыл днем 31 июля 1937 года с тем же самым транспортом, что и его будущий сообщник Петер Форстер[834]. К январю 1938 года, по данным СС, в Бухенвальде насчитывалось 1008 так называемых преступников, составивших свыше 38 % всех заключенных лагеря[835]. Позже, в 1938–1939 годах, большинство из них перебросили в новый лагерь Флоссенбюрг, который вместе с Маутхаузеном стал главным концентрационным лагерем для предполагаемых уголовных преступников[836].