Полное собрание сочинений. Том 87 - Толстой Л.Н.

Еще одна оговорка раньше, чем начать: мне кажется, что мирская моя судьба тесно связана с судьбою внешнего осуществления этой книги во многих отношениях. Как например с того времени, как она «пойдет» к переводчикам остальным и следовательно по России. В эти две стороны ее непременно следовало пустить одновременно и сознательно, иначе пойдут «чтения» у переводчиков (конфиденциальные или собраниями); но будет аристократизм выбора слушателей и вообще первый период издания расквасится, как было с «Крейцеровой Сонатой» благодаря тому, что вы позволили Татьяне Андреевне унести черновой список. Но разница будет та, что теперь предмет шире, обнимая всё наше отношение к жизни на земле, и кавардак, который в первый период произошел в понимании «Крейцеровой Сонаты» со стороны общества, будет гораздо хуже, важнее и непоправимее, так как не только не позволят у нас в конце концов напечатать книгу, но будут, как я, конечно, только предполагаю, аресты официальные и неофициальные и проч., и проч., что устранит всякую возможность... Я уношусь в мотивировку, потому осаживаю себя. ... Хотел я конспектно сказать вот что. Все отношения с переводчиками какие-то фальшивые. Они хотят рассчитывать на то, что им было обещано; но обещать не надо, и потому скорее лучше не исполнять обещания, чем исполнять. Следовало бы так им всем и сообщить, что вместо статьи вышла книга и такого содержания, что в интересах ее содержания пришлось сначала напечатать в одной стране, а потом в печатном виде вы попросили, чтобы ее доставили каждому из остальных переводчиков одновременно. Это лучше всего, безопаснее от искажений для самой книги. Побочно же и вам и мне будет в хорошем смысле удобно и радостно: вам возможно будет за эти месяцы спокойно продолжать то, что нужно еще досказать вам людям вообще (и лучше всего в художественной форме, впрочем это глупо — разве можно знать, в какой форме вынырнет?). А мне удобно тем, что я успею докончить начало назревших отраслей «Посредника» и оставить округленное дело в случае, если придется быть удаленным из общества людей. Переводчиков можно удовлетворить другою книгою вашею об искусстве, составление которой уже окончено. Она вышла прекрасная и с вступлением от меня о том, что это не ваше произведение, а моя компиляция ваших черновых и проч. Ничего, кроме хорошего,не может выйти. Она не то, что произведет эпоху, а вызовет — назревшую эпоху в искусстве и науке. Пришлю вам ее на одобрение. Сами увидите и, думаю, дадите свое согласие. Письмо Тернера верните мне и листки из Дневника».

1 Карл Иванович Тернер (о нем см. прим. к письму № 317). Письмо Тернера к Черткову от 5 апреля (нов. ст.?), с запросом о том, будет ли ему предоставлена рукопись книги Толстого «Царство Божие». хранится в AЧ. Ответ Черткова Тернеру не сохранился.

2 Чертков переслал Толстому при письме от 26—30 марта листки из своего дневника, хранившиеся в папке с надписью, содержавшей просьбу, чтобы никто кроме Толстого и А. К. Чертковой не читал этих заметок.

3 Об этом письме Черткова Бирюкову имеются сведения в письме И. И. Горбунова-Посадова к Черткову от 3 апреля, где упоминается, что Толстой приносил к П. И. Бирюкову письмо, в котором Чертков писал о смерти матери А. К. Чертковой, Ольги Иосифовны Дитерихс. Возможно, что Чертков переслал это письмо П. И. Бирюкову через Толстого, так как не знал точно, в Москве ли П. И. Бирюков или в Бегичевке, где он продолжал вести работу по кормлению голодающих.

4 Среди известных редакции писем Толстого нет письма к Тернеру, являющегося ответом на его письмо к Черткову, и можно думать, что Чертков отвечал ему сам.

5 Толстой послал рукопись книги «Царство Божие внутри вас» в Америку с профессором И. И. Янжулом, хотя и ни считал эту рукопись совершенно законченной и продолжал над ней работать (см. письмо № 331). В Германию и Францию рукопись была послана несколько позднее, так как Толстой, продолжая обрабатывать заключительную главу этой книги, отложил посылку до полного окончания своей работы. Толстой послал рукопись «Царства Божия внутри вас» в Германию Р. Лёвенфельду, который перевел ее для книгоиздательства Киршнера (см. письма Киршнера к Толстому от 16 и 27 июня 1893 г., хранящиеся в АТБ), и во Францию И. Д. Гальперин-Каминскому, который перевел ее для книгоиздательства Perrin et C-ie.

6 Ольга Иосифовна Дитерихс, мать А. К. Чертковой. Скоропостижно скончалась 28 марта от кровоизлияния в мозг. О ней см. т. 86, стр. 97.

7 Чертков, подыскивая себе помощника в редакционно-издательской работе по «Посреднику», обратился в конце марта 1893 г. с письмом к Л. Л. Толстому, приглашая его приехать в Ржевск и заняться делом «Посредника». Л. Л. Толстой ответил ему письмом от 31 марта, в котором писал, что предложение это для него «очень соблазнительно», но что «сейчас ехать... было бы неблагоразумно, не имея нужного здоровья и спокойствия». В письме от 2 апреля Л. Л. Толстой написал Черткову: «получил письмо от отца, где он советует мне съездить к тебе, говоря, что ты жалуешься ему, что все тебя забыли, но опять повторяю, что при всем желании я не могу этого сделать, тем более, что к нездоровью моему присоединяются и другие причины» (AЧ). Л. Л. Толстой, страдавший в это время нервным недомоганием, выражавшемся в резком упадке сил и подавленном душевном настроении, уехал в мае 1893 г. на кумыс и переговоры о его работе в книгоиздательстве «Посредник» более не возобновлялись.

8 Толстой имеет в виду запись в дневнике Черткова от 13 февраля 1893 г., в которой Чертков излагает свои мысли о значении «жизни в настоящем».

335.

1893 г. Апреля 27. Москва.

Я ужасно виноватъ передъ вами, дорогой В[ладиміръ] Г[ригорьевичъ]. Хотѣлъ тогда же, получивъ ваше письмо, отвѣчать вамъ и не успѣлъ замѣтить, какъ прошло уже чуть не двѣ недѣли. —

1Все моя работа. Кажется все не то и не такъ, что я пишу. Часто мнѣ такъ кажется. Продолжаю однако настаивать на работѣ, п[отому] ч[то] знаю въ глубинѣ души, что пишу не для себя. Есть отрицательное дурное чувство: т.е. больно бы было, если бы вышло глупо, дурно, стыдно то, что я пишу; но нѣтъ положительнаго дурнаго чувства: т. е. не желаю славы людской и сейчасъ бы согласился ничего не писать, если бы только кто-нибудь за меня высказалъ то, что я хочу и считаю нужнымъ.

Мы послали, какъ вы знаете, всѣ 12 главъ въ Америку и дней 5 тому назадъ 11 главъ въ Германію, Штутгартъ,2 и Парижъ — Гальперину3 съ тѣмъ, чтобы выслать послѣднюю главу 3-го съ гжей Шанксъ,4 к[оторая] ѣдетъ въ Лондонъ. Хочу кончить къ этому дню. Всякій день думаю, что завтра кончу. Такъ думаю и нынче, 27-го.

Лева, особенно дорогой мнѣ и очень хорошо нравственно ростущій, Лева боленъ: худѣетъ, страдаетъ желудкомъ и очень слабѣетъ. Онъ нынче уѣхалъ въ деревню, въ Ясную, и, какъ мнѣ ни хотѣлось, чтобы онъ ѣхалъ къ вамъ, я не сталъ уговаривать его. Это было бы безполезно. Онъ слишкомъ слабъ теперь.

Евг[еній] Ив[ановичъ] вѣроятно поѣдетъ къ вамъ, отправи[въ] рукопись.5

Какъ вы управляетесь? Какъ ваше здоровье?

Вы правы въ своемъ сравненіи съ моей ошибкой, цѣлый рядъ ошибокъ, въ к[оторый] васъ вовлекаетъ соблазнъ неяснаго положенія. — Смыслъ ученья Хр[иста] въ самыхъ короткихъ словахъ вы знаете: не считать себя хозяиномъ своей жизни, а посланникомъ хозяина, Отца ея.

О «non agir»6 не вспомню, да и мож[етъ] быть не точно, кажется, вотъ что: всякое добро имѣетъ свое противоположное зло. Для того, чтобы дѣлать добро, надо прежде всего перестать дѣлать зло, подойти къ точкѣ, гдѣ не дѣлаешь зла. Въ нашей исполненной зла жизни едва ли это не высшій идеалъ, к[оторый] мы можемъ ставить себѣ, и потому «non agir» есть для насъ великая добродѣтель. —

Мѣшаетъ развитію разумѣнія не столько больше всего, но одно, только одно — ложь, лицемѣріе не передъ людьми (передъ людьми невинное сравнительно), а передъ собой: дѣланіе подобія добра въ тѣхъ дѣлахъ, въ к[оторыхъ] не только не прекращено, но не признано зло. Мѣшаетъ же этому признанію зла страхъ за то, что признаиіе зла приведетъ меня къ необходимости или тяжелыхъ поступковъ, или признанія своей негодности, слабости, гадости. Этаго, я думаю, не надо бояться, и всѣми силами уяснять себѣ зло, признавать его, дѣлать изъ него всѣ вытекающіе изъ него выводы, не заботясь о томъ, что выйдетъ. Выйдетъ хорошо, п[отому] ч[то] въ этомъ одномъ наша обязанность и наша сила и наша свобода.

Простите. Привѣтъ дорогой Галѣ.

Вашъ Л. Т.

Хотѣлъ бы яснѣе написать, да не съумѣлъ.

Публикуется впервые. На подлиннике надпись черным карандашом рукой Черткова: «М. 27 апр. 93. № 330». Датируется на основании слов Толстого: «нынче 27-го».

Толстой отвечает на письмо Черткова от 8 и 10 апреля. В первом ив этих писем Чертков писал: «Дорогой друг Лев Николаевич, вы говорите, что хотели бы мне помочь. Вы и так мне много помогаете тем, что пишете мне, отвечаете хоть несколькими словами, не откладывая, на мои письма и вопросы... Пожалуйста сообщите мне, когда вы отошлете книгу немецким и французским переводчикам. Я, конечно, безусловно доверяю вашим поступкам в этом отношении тем более, что, не будучи около вас, и не призван принимать в этом участия. Но мне хотелось бы знать, когда книга отошлется во Францию, потому что мне представляется, что через несколько дней после этого она очень может быть через переводчика станет известна в наших правительственных сферах; а это последнее обстоятельство имеет для меня значение в том смысле, что я хотел бы в таком случае своевременно принять некоторые чисто практические меры на случай могущих тотчас же после того состояться каких-нибудь внешних, насильственных изменений в моей обстановке и деятельности. — Нет ли возможности мне получить окончание книги, которое я до сих пор и не видал. Пожалуйста поговорите об этом с Женей, не может ли он это устроить? Помимо моей особенно напряженной потребности прочесть это окончание, оно было бы удобно и со стороны лишнего списка в другом месте, которое я, разумеется, устраиваю насколько возможно благонадежнее.... Дела «Посредника», от которого хочу хоть временно освободиться, накопилось столько, что не знаю, как с ним справиться. Решил как бы взять отпуск примерно до 1 сентября, т. е. до этого срока прекратить всякую деловую переписку; но, во-первых, для этого надо сначала дня два посидеть за столом и сплавить всё накопившееся, а мне не дают посидеть два часа; а, во-вторых, от моего предстоящего летнего бездействия (по отношению к «Посреднику»). если решительно никто сколько-нибудь меня не заменит, дело непоправимо пострадает и потеряет многое, большим трудом добытое, и при том — как раз в самое горячее время, когда, если бы еще немножко дотянуть, то оно совсем округлилось бы и стало бы на самостоятельную, независимую от денежных субсидий почву. Главное же не оправдаются вызванные ожидания со стороны многих и многих сотрудников и сочувствующих, в глазах которых это прекрасное начинание окончится провалом, как почти всё хорошее в России, где почему то люди лучше умеют и предпочитают изнывать или метаться, чем делать дело, какое бы то ни было. Я же решил во что бы то ни стало оставить на время это дело, которому я принадлежал 8 лет, так как у меня «дошло», и я должен временно освободить себя от всякого порабощения и принадлежать самому себе. Если людей нет у нас для такого дела, как «Посредник», то значит «Посредник» у нас и не нужен, а нужны земские начальники. Вы видите, что я раздражен. Я и не хочу этого скрывать от вас. Я сам себе мерзок; пусть буду мерзок и вам»...