Решала - Владимир Геннадьевич Поселягин

Я пожал плечами и, скрестив руки на груди, отвернулся с независимым видом.

– А ну отвечай, когда тебя спрашивают! – Станичник отвесил мне затрещину, да ещё и за ворот тряхнул.

Отреагировал я мгновенно: последовал резкий удар головой в солнечное сплетение и связкой из двух рук снизу по подбородку, когда станичник согнулся после первого удара. Тело я напитал пси-силой, так что вырубил мужика капитально.

Потом рванул было через толпу, хотел проскочить у кого-то между ног, но не получилось. Я снова стоял перед милиционером, потирая на этот раз другое ухо.

– А молодец, настоящий казак растёт, – сказал кто-то из толпы. – Мелкий, а этого борова с двух ударов спать отправил.

Вообще, когда я ещё в прошлый раз был в Краснодаре и жил тут неделю, я прикупил неплохой детский казачий костюм и носил его с сапожками, привыкал, даже в Новороссийске. Хотя многие смотрели на это неодобрительно: не принято было так демонстрировать свою казачью кровь, многие помнили расказачивание, когда наших как кулаков истребляли.

Милиционер осмотрел станичника. Тот постепенно приходил в себя, но взгляд был мутный – явно сотрясение. Ещё выплюнул пару зубов: ну да, после моего удара челюстью лязгнул он здорово.

В общем, милиционер не стал оставлять меня со станичником, и правильно: ещё поубиваем друг друга. Он забрал меня и отвёл в отдел, где выяснилось, что я официально числюсь пропавшим без вести и меня ищут: родители через участкового подали заявление.

А на следующий день примчался папаша на своей служебной машине, забрал меня и отвёз домой. При первой встрече обнял и не отпускал, честно попросив прощения. Подумав, я махнул рукой: ладно уж, прощаю. Так что нормально.

На вопрос: «Где был?» – ответил, что жил на берегу Чёрного моря, рыбачил, тем и питался. Отлично провёл время, поэтому не в претензии: мол, всем доволен и неплохо было бы повторить. Отец на это изумлённо, с нотками возмущения крякнул. Оказалось, что женская часть семьи устроила ему бойкот и сделала его жизнь невыносимой, они такое могут.

Меня поначалу тоже встретили неласково. И чего им всем мои ухи дались? Оторвут же. Ладно, понимаю, что так они проявляли беспокойство и любовь ко мне. А уж как потом ревели и обнимали!

А потом я начал вручать подарки. Сказал, что нашёл два тайника со времён Гражданской: один, мол, случайно, второй – уже когда специально искал.

Матери подарил золотые серёжки, бусы из белого жемчуга, брошь с камнями и серебряные карманные часы на цепочке; она бригадир, часы иметь нужно. Отцу – крупные наручные часы и золотую печатку со вставшим на дыбы медведем. Раисе – серёжки попроще, но тоже золотые, два золотых колечка и часики. А Насте я привёз конфеты, ей другого и не надо, мала ещё.

Я специально подарил всем часы, чтобы к моим наручным не прицепились. Я их продемонстрировал, и их сразу включили в семейное достояние, как и остальное. Матушке я выдал килограмм чая. Мы его оценили, когда пили чай в саду за столом (у нас самовар был): такого чая здесь не достать, обычно продавали какие-то смеси, выдаваемые за настоящий чай.

В общем, всё закончилось благополучно. Однако уже наступала осень, всё было готово к школе, и вскоре я пошёл третий раз во второй класс.

* * *

Надо сказать, год не прошёл – пролетел. Часто приходили письма от Георгия. Он служил где-то у Одессы, но в бомбардировочной авиачасти, так что с Левашовым, несущим службу в истребительном полку, точно не пересекался. Да и перевели его в этот полк, помнится, в марте сорок первого.

Время шло, жили мы неплохо, вполне дружно. Меня особо не задевали: знали, что взбрыкну. Отец учил меня казачьим уловкам, а также и бою на шашках. К нам приехал мой двоюродный дед, оказавшийся тем самым мастером из Новороссийска, у которого я занимался. Мы оба были удивлены встрече. Оказалось, он меня до того совсем мальцом видел, вот и не признал.

Я принёс шашку и продемонстрировал находку. И надо же, опознали, кому она принадлежала. Здесь каждая шашка имела своё лицо, своего хозяина. Собрали стариков, многие из других станиц приехали, они и признали по приметам.

Но из той семьи никого не осталось, и шашка теперь хранится у нас, висит на стене в светёлке у родителей. Батя с ней каждое утро работает, машет – только свист стоит. Видно, что подрастерял навык, но быстро навёрстывает и меня учит. Отец – младший сын, ему от своего отца шашки не досталось, старший сын унаследовал.

Зимой приезжал дед, две недели гостил. Настоящий старый казак, видно, что всю семью в кулаке держит. Он тоже глянул шашку, и со мной поработал. Вот честно, я очень расстроился, когда он уехал: как-то быстро мы с ним сошлись. Уезжая, дед строго-настрого наказал отцу летом отправить меня (ну, и Настю за компанию) к нему в станицу погостить.

Охотничье ружьё тоже пришлось показать, так как от охоты я отказываться не желал. Отец только головой покачал: мол, что ещё у меня в схронах есть? Мы с дедом на охоту ходили, и нам повезло, косулю добыли. Он на санях к нам приехал, вот на них, разделав добычу (я разделывал, а дед смотрел), мы и привезли её домой.

Отец запыхтел как чайник: он на этих косуль давно охотился, искал, они для него чуть ли не идеей фикс стали, вон пули конические отливал и в патроны вкручивал. А тут мы с дедом поехали и подстрелили это шустрое и осторожное животное. Дед только посмеивался. Впрочем, косулю я подстрелил именно снаряжённым отцом патроном, с той самой конической пулей.

В семье у нас с тех пор тишь и благодать. Зимой отец сюрприз преподнёс: купил и привёз поддержанный патефон и два десятка пластинок. Я ему ещё осенью прошлого года отдал часть добычи да немного банкнот: мол, находки продавал.

Вот так благосостояние нашей семьи и росло, и видимо, кому-то это не понравилось: однажды днём в наше отсутствие попытались проникнуть в дом, да соседи вспугнули. Ладно, обошлось, а мы приняли меры.

Так и жили. Я учился. Вот честно, не особо хотелось. Это Раисе хорошо: заканчивает восьмой класс – и на свободу. Она уже решила, что сельским фельдшером хочет стать, медиком. Стала бегать на стажировки к нашему Айболиту. Это с моей лёгкой руки все стали так его называть, а он, как я видел, был вполне доволен, даже гордился.