Не время для славы - Юлия Латынина

Джамалудин молча смотрел на жену, а Мадина смотрела на него, и летнее солнце сверкало в ее тяжелых иссиня-черных волосах, перевязанных черной косынкой. Джамалудин стоял и молчал, и Мадина тоже не говорила ни слова. Так прошло минуты две.

– Достаточно уже того, что я не трогаю твоих братьев, – сказал Джамалудин, повернулся и вышел.

С этого времени он жил в недостроенной резиденции в Торби-кале, а Мадина осталась в Бештое.

Джамалудин был молодой сильный самец, с бешеной энергией и бешеным же норовом. Частая стрельба и частые посты не улучшали его характер. Друзья видели, что он изнывает по Мадине, Хаген, великий охотник до женского пола, пытался развеселить его обычным образом, но Джамалудин сказал ему, что он не собирается спускать все, что он нажил постом, за одну ночь с проституткой в постели, и так это дело и зависло.

Месяца через три после того, как Джамалудин переехал в Торби-калу, он зашел в халяльной ресторанчик возле мечети. В глубине зала, за кисейной занавеской, хихикали и щебетали, и когда мужчины подошли поближе, он увидели, что там сидят тридцать или сорок девочек, молодых, очень хорошеньких, в длинных юбках и платках, под которые был убран каждый волосок. Оказалось, что это студентки исламского института, и одна из них справляет день рождения.

Хаген, который, как уже сказано, был охоч до этого дела, подошел к девочкам познакомиться, а вслед за ними подошел и Джамалудин. Девочки стали перешучиваться еще пуще, глазки их так и стреляли.

Джамалудин спросил что-то богословское; девочки захихикали, а одна, довольно невзрачная, в белом плотном платке и синем платье, ответила. Джамалудин спросил еще. Студентки засмеялись снова, а девочка в белом платке снова дала правильный ответ и сказала айят.

Джамалудин ушел и сел с друзьями в соседнем зале. Наутро в дверь пятиэтажки на окраине Торби-калы, где девушка жила с своими родителями, постучали: всесильный младший брат президента республики, портреты которого украшали стены домов и майки его охранников, прислал к Бурлият сватов.

Об отказе, разумеется, не могло быть и речи. Отец Бурлият тут же стал главой администрации Хушского района, мать завела маленькое кафе. Бурлият родила через девять месяцев после свадьбы, и снова ходила беременная, но люди, близко знавшие Джамала, говорили, что больше всего в этой женщине Джамалудину нравится то, что она знает наизусть Коран.

Антуанетта полагала, что они сядут поужинать, но Джамалудин тащил ее мимо столов, быстро, грубо, как кот перепелку, и через секунду Антуанетта, в сверкающих босоножках, шагнула с крыльца павильона на холодную плитку.

Над резиденцией, перекрывая свет звезд, били мощные фонари; далеко-далеко, у ворот, клубились машины и люди, и с неба косо летели первые снежинки, танцуя в лучах прожекторов: ночью в горах обещали метель. Антуанетта вспискнула и поджала пальчики.

Кто-то из бойцов накинул на нее длинную шубку из щипаной норки; мягко подкатился черный джип, и Джамалудин сгреб девушку в охапку и пронес ее несколько шагов до машины.

Через секунду джип сорвался с места и вылетел через распахнутые ворота резиденции на безлюдную ночную дорогу.

В натопленной машине скоро стало так жарко, что Антуанетта приспустила с плеч шубку. Джамалудин скосил взгляд, и девушка почувствовала его учащенное дыхание. Белые обнаженные плечи действовали на него, как водка на непривычного к выпивке человека. Глаза Джамала возбужденно блестели, и в значении его взгляда не ошибся бы даже слепой.

Дипломат лежал на заднем сиденье, его кинул туда кто-то из бойцов, и Антуанетта несколько раз взглянула на него, когда смотрелась в зеркальце, чтобы поправить губы.

Антуанетта плохо представляла себе географию республики и думала, что они едут на какую-нибудь городскую квартиру, но джип пролетел мелкий тоннель, потом резко повернул на крутом подъеме, и Антуанетта, оглянувшись, увидела справа и позади черную полосу замерзшего моря и колеблющееся пятно света, – стекающую по склонам Торби-калу. Снег падал все гуще и гуще, джип летел по горной дороге, и фары его выхватывали из темноты то белый монолит скалы, то черный провал, то нависшие над бездной кусты, обсыпанные искрящейся снежной пудрой.

– Куда мы едем? – спросила жалобно Антуанетта.

– В Бештой, – ответил Джамалудин.

Тут джип занесло так, что они ударились об отбойник, и Антуанетта увидела, как светящиеся в луче снежинки рушатся в пропасть без дна, к узкой речке в перине из снега. Если половина того, что Хрися рассказывал об этом человеке, была правда, то за каждым кустом внизу должен был прятаться кровник с гранатометом. «Он сумасшедший – подумала Антуанетта, – за ним охотятся по всей республике, а он рассекает ночью без охраны, в каких-то горах».

«Господи боже мой, – мелькнуло в ее мозгу через секунду, когда они едва разминулись с какой-то огромной фурой, – да он же убьется без всяких боевиков!» Джамал втопил педаль газа, ускорение вжало ее в спинку кресла, и Антуанетта едва дышала, боясь отвлечь Кемирова от руля. «Мы упадем в пропасть!»

Но они не упали в пропасть и не впилились в скалу, и через полтора часа безумной гонки помчались по заметенным снегом улицам Бештоя. Хрущевские пятиэтажки пялились на нее убогими застекленными балконами, и частные дома, как мусульманские женщины, были завернуты в паранджу заборов.

Машина свернула на широкий проспект, пролетела мимо огромной, подсвеченной снизу мечети, и через две минуты въехала по широкой дорожке в сквер. Над сквером горели четырехугольные фонари, и посереди его, под стеклянной крышей, стояло совершенно разрушенное здание.

Джамалудин вышел из джипа и помог выбраться Антуанетте. Пальцы его защелкнулись на ее запястье, как волчья пасть. Шубка укрывала Антуанетту до земли, но ей было холодно из-за босоножек.

Они пошли по тщательно вычищенной дорожке к развалинам под стеклянной крышей, и Антуанетта обратила внимание, что дорожку вычистили только что: ведь на ней почти не было снега, а между тем снегопад был все гуще и гуще, фонари расплывались в летящей косой пелене, и Антуанетта снова содрогнулась, вспомнив, как крутило джип на мокрой и свежей трассе.

Они вошли под стеклянную крышу, и Антуанетта увидела обвалившийся коридор и лестницу, которая вела к небу.

– Ты знаешь, что здесь было? – шевельнулся за плечом Джамалудин.

Антуанетте было очень холодно.

– Да. Террористы захватили роддом. Ты… был во главе ополчения. Ты вел переговоры с террористами и вынес десять детей…

– Восемь, – сказал Джамалудин.

– А?

– Их было восемь. Ваха сказал мне, что отдаст десять детей. Он отдал восемь и пришел вот сюда, в этот самый коридор, еще с двумя, и тут-то и был первый взрыв. Ваха стоял от меня в полутора метрах. Я вытащил пистолет и выстрелил.

– И… ты убил Ваху? – замирая, спросила Антуанетта.

– Нет. Я убил ребенка.

Джамалудин помолчал и добавил:

– Нас развернула взрывная волна, и моя пуля попала точно в грудничка. Ему снесло полчерепа.

Антуанетта смотрела на стены, изъеденные выстрелами, и на окно в середине стены. За окном шел снег, и мягко горели фары мощного джипа. Джип пищал из-за незакрытой дверцы, и на заднем его сиденье лежал дипломат с полутора миллионами долларов.

– Меня даже не ранило, – сказал Джамалудин, – пули летали, как пчелы на пасеке, а меня даже не ранило. Это было испытание, которое послал мне Аллах, и я провалил его.

Антуанетта зябко повела плечами. Как ни мало она знала о республике, Хрися все же говорил кое-что. И она знала, что человек, стоящий за ее спиной, выследил и убил всех, кто ушел тогда живым из роддома. Если он это называет проваленным экзаменом, то что же для него – пятерка?

– Когда я не знаю, что делать, я прихожу сюда и молюсь, – сказал Джамалудин, – потому что в этом месте живет Аллах.

Антуанетте казалось, что в этом месте живет только ужас и холод.

– Есть такие, которые спрашивают, если Аллах всемогущ и всеблаг, как же он допускает существование зла? Я прихожу сюда, чтобы услышать Аллаха. Потому что здесь был Ад, геенна, и такого не бывает, чтобы Ад был – а Рая не было. Зло есть потому, что оно – пыль в глазах Аллаха. Потому что смерть – это песчинка, а Рай – бесконечен, и что такое песчинка рядом с бесконечностью? Это просто доказательство бесконечности. Если бы не было зла, мы бы не знали, что такое Аллах. Мы живем в этом мире, и когда я смотрю направо, и налево, и перед собой, я вижу зло, которое бесконечно и велико, но стоит поднять глаза наверх, и видишь, что это Аллах бесконечно велик, а любое зло в сравнении с ним бесконечно мало.

Антуанетте было очень страшно. И холодно. Ее усыпанные бриллиантами часики показывали час ночи, ее босоножки стыли на цементном полу, она не успела поесть на дне рождения, и чуть не умерла от этого жуткого ралли по ночным горам. Антуанетта вовсе не рассчитывала стоять заполночь в полуразрушенном здании со следами пуль на стенах. Она рассчитывала лежать в шелковой постели под самым сильным самцом, которого она когда-либо видела.