Магиер Лебиус - Руслан Мельников

– Что ты теперь намерен делать с послами, Альфред?

– А вот это целиком и полностью будет зависеть от вас, ваша светлость, – ласково проговорил Чернокнижник. – Да садитесь же, наконец, за стол, пфальцграф, не стойте столбом. Эй, усадите его!

Альфред повелительно махнул рукой. Бородатый стражник со шрамом на щеке подтащил Дипольда к столу, бросил на лавку – на ту самую, пустующую. Вот, оказывается, кого оберландцам не хватало для начала пиршества! Беспомощного и униженного пленника…

Повинуясь следующему жесту маркграфа, бородатый тюремщик отступил на прежнее место.

Дипольд остался сидеть один. Неподалеку от маркграфа, но и не так, чтобы очень близко. Переговариваться можно, однако дотянуться до собеседника – нереально. В особенности скованными руками. Ближайшие соседи – притихшие оберландские рыцари – тоже вне пределов досягаемости.

Стол и лавки стояли на возвышении, с таким расчетом, чтобы пирующие могли беспрепятственно созерцать сверху весь замковый двор. Пленнику досталось одно из лучших зрительских мест. Неспроста, вероятно.

– Зачем меня сюда привели, маркграф? – угрюмо спросил Дипольд. – Зачем мне все это показывают?

– Я думаю, для начала всем нам не помешает подкрепиться и выпить, – Альфред Оберландский расплылся в радушной улыбке. Радушной – да, но в глазах – лед. – А уж после – о деле.

Одной рукой маркграф взял с блюда обжаренную ножку куропатки, другой подцепил на вилку кусок копченой вырезки. Жадно впился в мясо зубами. Смачно, с аппетитом, будто несколько дней просидел на голодном пайке в общей клетке замкового подземелья, принялся жевать.

Примеру Альфреда тотчас же последовал Лебиус. Прочие оберландцы тоже старались не отставать. Несколько молчаливых, расторопных оруженосцев и слуг прислуживали за столом. К Дипольду, правда, никто из них подходить пока не спешил.

Гейнский пфальцграф сидел, сжав скованные кулаки. Цепи на руках не позволяли драться, однако не помешали бы принять участие в трапезе. Только вот есть сейчас почему-то не хотелось. Совсем. Быть может, оттого, что снизу взирали бледные испуганные лица остландских послов.

Что-то страшное ожидало их впереди. Какую-то жуткую участь уготовил им Чернокнижник. И они, похоже, уже знали какую.

Дипольд опустил глаза. Лишь бы не видеть этих лиц. Уткнулся взглядом в стол. Да, яства на маркграфском столе роскошные, яства отменные. Таких Дипольду в темницу не приносили. А меж аппетитных кушаний вразброс расставлены пустые кубки и – по центру стола – большие кувшины с вином. Ножей, правда, нет. Ни одного. То ли случайность, то ли предосторожность. То ли просто так здесь принято. Зато в изобилии валялись вилки. Целые россыпи, чуть ли не у каждого блюда – выбирай любую. Простенькие – железные, медные и изящные – серебряные, украшенные причудливыми узорами. Большие и чуть поменьше.

В Остланде, да и в прочих курфюрствах и герцогствах империи, вилки были еще в диковинку, и Дипольд с неприязнью рассматривал новомодные безделицы… Два зуба в палец длиной, ручка – этак с кинжальный клинок. А в общем и целом премерзкие штуковины.

Людям, как известно, пальцы даны и для того, чтобы брать руками пищу, даруемую Господом. А вилка… Вилка не позволяет прикоснуться к благословенному Божьему дару. Тем самым нарушается изначальный божий промысел. Не зря, ох, не зря святые отцы проклинают это двузубое изделие, так напоминающее адские вилы в миниатюре, не зря объявляют его изобретением врага рода человеческого.[16] Но поди ж ты, в замке властителя Верхних Земель трапезничают именно вилкой. А впрочем, чему тут удивляться? Замок Чернокнижника – он замок Чернокнижника и есть. Нечистое колдовское логово…

Эвон как ловко змеиный граф отправляет своим двузубцем в рот кусок за куском. И черный магиер Лебиус тоже лихо управляется с небогоугодным прибором. А там вон оберландские рыцари с превеликой сноровкой терзают вилками фаршированного яблоками молочного поросенка на большом блюде.

Эх, этак бы да маркграфа. Да колдуна его… А что? Всадить бы одну вилку в глаз Альфреда, другую – в смотровую прорезь магиерского капюшона. Да только ведь не всадить! С такого расстояния, с такими цепями на руках – никак. Это потом, если в темнице наручные кандалы снимут, вилка еще сгодится в качестве оружия. А сейчас…

Стоп! Дипольда вдруг осенило. И притом так, что радостная дрожь – по всему телу! Мысль о темнице вызвала, вытянула, выдернула из глубин подсознания другую мысль. Давно уже зреющую подспудно. Все эти дни зреющую… О побеге мысль. А ведь двузубую железку с маркграфского стола можно использовать не только для боя. Как отмычку – тоже! Можно!

Умелец-Мартин утверждал: чтобы изготовить самодельный ключик, ему потребно что-нибудь крепкое и острое. И перечислял даже, что именно. Проволока или гвоздь, застежка или пряжка, рыболовный крюк или игла, вилка… Вилка! Да, о ней он тоже упоминал. Вне всякого сомнения – упоминал! Стащить бы одну такую со стола. Да чтоб незаметно. Когда еще хватятся пропажи маркграфские повара и кухонная челядь? Да и хватятся ли? А коли хватятся – станут ли поднимать тревогу из-за такого пустяка? Сразу – вряд ли. А он, глядишь, тем временем и успеет выбраться из темницы.

Дипольд протянул руку… руки, скованные в запястьях короткой цепью кандальных браслетов. Взял вилку что поменьше – такую спрятать проще. Выбрал простенькую, медную, с раздвоенной железной вставкой-стержнем, с длинными зубьями и плоской рукоятью… Такая вполне подойдет. И согнуть при желании можно, и в то же время достаточно прочный материал. Да и искать пропавший железно-медный двузубец, даст Господь, будут не столь рьяно, как серебряный, к примеру.

Вяло, через силу, Дипольд все же принялся ковырять какие-то колбасы, нарезанные кружками и лоснящиеся жиром. Кусок в горло не лез, но с ролью едока пфальцграф худо-бедно справлялся. Нужно было… Сейчас нужно все время держать заветную вилку в руках, не выпускать ее ни на миг и ждать… терпеливо ждать подходящего момента.

ГЛАВА 38

– Отчего же вы брезгуете вином, ваша светлость? – насмешливо спросил маркграф. – Вы ведь, насколько я помню, большой любитель гейнского. Так, может быть, выпьете с нами? Не стесняйтесь – наливайте.

Дипольд скрипнул зубами. Он-то, может, и выпил бы. Немного – самую малость. Не помешало бы. Проклятая оберландская пища, насилу и только для виду – лишь ради вилки в руке – впихиваемая в горло, уже стоит жирным комом поперек глотки. Да, пожалуй, запить не помешает. Но вино слишком далеко. К вину нужно тянуться через стол, через блюда, перегибаясь, звеня цепями. И вот этого-то не хочется. Не хочется потешать маркграфа неловкими движениями скованных рук и тела. А как иначе, позвольте узнать, кандальник сможет налить себе вина из тяжелого кувшина в высокий кубок?