Блог, или Роман на слабо́ - Сергей Николаевич Огольцов

севшего на крышу вертолёта. Чоп-чооп-чоооп…

От него деловито подваливал папанька Майи с (как всегда) молотком за поясом, а также Дон и пара его мордоворотов в чёрном.

– Потому что выше жопы ЖКХ не прыгнешь, – с деловитой издёвкой хмыкнул Дон и, обернувшись к вышибале бара Мало Не Будет, добавил:

– Давай, не тяни резину!

С натренированным подобострастием, качок выдернул свой молоток из-под кожи ремня.

Майа и Иннокентий обнялись на прощанье.

Силы слишком неравны, куда ни глянь – шанса ни в одном глазу, поэтому взгляды их слились друг с другом и больше не отвлекались по сторонам.

Вышибала вскинул молоток, резкими движениями давнего навыка он споро прибил широкую доску, чтобы второй её конец вытарчивал с крыши в наполненную воздухом пустоту.

– Я люблю тебя, Майуля! – проговорил Иннокентий. – Ты лучше, чем Остров.

– Ай лав ю туу, май Кехха! Ахху как я ю лав! как ни разу за всю май лайф!

Злобно заскрежетав зубами, завершающим ударом молотка качок, от ярости, вместо гвоздя х*уйнул себя по пальцу.

Скуля и уйкая, вышибала сунул пострадавшего себе под мышку и, подскакивая с ноги на ногу как перед запертой дверью в туалет, когда пиво рвёт нахрен мочевой пузырь, споткнулся за карниз и ухнул с крыши с равномерно утихающим воплем.

– Финита ля комедия, – прокомментировал Дон, чей титул обязал его записаться на курсы Сицилийско-Сардинского диалекта online. – У меня ещё куча дел на сегодня, а вы, голубки, прогуляйтесь по досочке, как велит давняя добрая традиция на Карибах.

Дула двух воронёных стволов угрожающе вскинулись…

Всё дальше за борт вдоль доски, не отрываясь, поперёк неё, медленно отшаркивают кеды Nike и – вплотную следом – опоссумовые мокасины, пока не срываются, обе пары, в синхронном соскальзывании.

«Да пошла она, эта Кнопка», – успел подумать Иннокентий сквозь свист воздуха вспоротого их совместным падением, ожидая расплющится через секунду и крепко обнимая Майу, – «вот кто мне нужен, а тебя, Кнопка (и конец своей мысли он просто выкрикнул—прощально, громко, нецензурно) НАХ*УЙ!»

…………………………………

Ух и теснотища на том свете, хуже даже, чем в Епифановне (думал Иннокентий), но темень тут такая же как и у неё.

– Иииии! – послышался жалостливый писк, но для него уже чем-то знакомый.

– Майа? Ты?

– Иийаааа.

Стараясь не делать глубоких вдохов, чтоб не теснить и без того плотно впакованную на него Майу, Иннокентий скачкообразно соображал – похоже, Епифановна способна принимать даже и двоих, если использовать правильное Слово Управления, но надо поскорее из неё выбраться, чтобы не подвергать удвоенной перегрузке изнутри.

– Искеп, Епифановна, искеп, залётная ты моя…

Раздался знакомый сухой щёлк и створка штатно поехала вверх.

Иннокентий принял от Майи её сумку, пока та вываливалась в щель и отходила нетвёрдо шаткой походкой по пляжу.

Он смотрел вслед её миловидно округлым джинсам Levi’s, готовясь протиснуться на волю вслед за нею, когда вдруг ощутил вибрацию в прижатой к его боку сумке, сунул туда руку и из следующей упаковки достал вибрирующий айфон, который начинал переходить на заключительные писки адской машинки из голливудских боевиков.

Он молниеносно выхватился в щель, скачками гепарда рванулся к Майе, но чувствуя, что не успеть, последние метры пролетел как пловец, что бросился в воду вытянув руки.

Дотянулся.

Они на пару покатились по песку. Раздался оглушительный взрыв.

Майа стряхнула песчинки прилипшие в уголке её губ и спросила:

– Это что было?

– Твой айфон.

– У меня нет айфона.

– Больше нет, но был – розовый айфон в зелёной сумочке.

Уголки распахнулись, обращая губы в очаровательную «О».

Она застыла рядом с ним горестно взирающим на кучку белых неровных осколков – всё что осталось от Епифановны и на чёрный огарок торчащего неподалёку ствола пальмы…

Когда они приближались к хижине, Майа вдруг вспомнила:

– А на УЗИ мне сказали, что будет мальчик. Я уже и имя ему придумала – Гаутама. А ты какое бы хотел?

– Хотел бы Егором, в честь Епифановны, но придётся отложить, ты ж ведь упёртая. – И, как приз победителю, он протянул ей чудом уцелевшую в синих лохмотьях бутылку с чёрточкой в названии напитка на наклейке…

А пугало в выбеленной зноем куртке, за оградой из сухих камней, вздохнуло с облегчением, но улыбаться воздержалось, всё равно ведь дальше некуда, если у тебя разрез рта Чекаэса от компрачикосов (он же Человек, Который Смеётся)…

И под звуки невинного рока из полузабытого детства:

"Не ходите, дети, в школу!

Пейте, дети, Кока- (ТСС! ТСС!)…(и уже шёпотом): -К*оолу!"

снизу вверх из каннабисной гущи поплыли финальные титры…

* * *

Бутыль #37 ~ Ибо всё возвращается на круги своя ~

Арам был сама уважительность, называл меня полным титулом «Дядь Сирож» и клялся, что даже не слыхал моей деревенской клички «Цогл», хотя в глаза меня ею не звали.

Но и я не показывал виду, что мне не нравится его излишняя шумливость присущая людям не совсем уверенным себе.

Однако в тот день он пришёл ко мне на подворье непривычно тихий и в прогоне обычных деревенских тем—какой мудак новый председатель (тот вообще-то жил безвылазно в Лачине, но числился жителем нашей общины), сколько телят вчера волки порезали в тумбах в очередь Амбо и чьих, кому он теперь будет отдавать своими, а также новости ближайших деревень—держал он себя с какой-то непонятной полуулыбкой, а когда стал спрашивать про мои дальнейшие планы: что дальше намечаю строить и сколько уже в подвале литров спирта, мне даже почувствовалась в нём небывалая прежде ко мне снисходительность.

Как-то свысока. Как будто знал уже…

Эмма в то утро проснулась рано, а не в одиннадцать, как всегда по воскресеньям, и была во дворе, когда начались эти странные «бухи», она стояла на крыльце на солнышке и уже знала, но не хотела догадаться и спросила маму, а Сатэник, посуровев лицом, сказала:

– Это война, Эмма.

Бомбили Степанакерт.

Мама сказала Эмме спуститься в подвал под кухней.

По улицам носились обезумевшие машины, не различая цветов светофора.

Люди бежали, вскрикивали. Куда? Кому?

Пыль с дымом поднимались в синее небо.

Началась третья карабахская война.

Полуторамесячная странная война. Война беспилотниками против автоматов легендарного Калашникова.

Война, в которой генералы приказывают оставить укрепрайон и отойти. Ну командиры ж знают да. Манёвр такой, наверно. Для стратегии.

Затем бросают в атаку на оставленные позиции до тех пор, когда бросать уже некого.

А после, премьер награждает