Незримая паутина - Борис Прянишников

Заверяя Врангеля в успехе операции на Кубани, Шатилов успеху никак не содействовал. В Крыму он был лишь пассивным исполнителем предначертаний Врангеля. За все семь месяцев отчаянной борьбы у последней черты своим талантам применения не нашел.

«Выброшенную на свалку истории белогвардейщину» неустанно и на все лады поносила советская печать, выливая на нее потоки презрения, грубых издевательств, насмешек и лютой ненависти. «Черным бароном» прозвала она ненавистного ей генерала П. Н. Врангеля. Воинов белой армии называла убийцами, насильниками, грабителями. Но одного презрения и ненависти к белым вождям и воинам было недостаточно. Нужно было добить, разложить, покорить несломленную поражением сорокатысячную организацию белых.

Тщательно ОГПУ и НКВД анализировали положение в РОВСе, до мелочей изучая его деятелей и выискивая слабые места и полезных для себя людей. Ничем не брезговали ради достижения целей. При случае были не прочь повлиять на умы белых внезапными откровениями.

Ранней осенью 1932 года, совсем незадолго до затеянного Шатиловым первого съезда национальных группировок, по заданию Москвы, в управление РОВСа на рю дю Колизе пожаловал член редакционной коллегии газеты «Правда» Михаил Кольцов в сопровождении французского коммуниста, журналиста из «Юманите».

Посетители заранее знали, что генерал Миллер уехал на отдых в провинцию, да он им как раз и не был нужен. Их интересовала встреча с генералом Шатиловым, от него они получили беспримерное и единственное в своем роде интервью о РОВСе и его деятельности.

21 сентября 1932 года «Правда» поместила большую статью Кольцова «В норе у зверя», изложив интервью с Шатиловым в соответствии с думами ОГПУ. Опрокинув очередной ушат помоев на «белогвардейцев», Кольцов нарочито сопоставил личности генералов Миллера и Шатилова.

Наследник Кутепова был представлен читателям «не как самый умный, или самый активный, или самый храбрый из белых генералов», а «как самый бесцветный и дипломатичный», просто — «серенький Миллер».

Зато Шатилову курились фимиамы: он, генерал Абрамов и другие — «подлинные оперативные руководители». Шатилов — «мозг и руки военной и воинствующей зарубежной контрреволюции», управляющий «большим, сложным и разбросанным хозяйством», в его ведении «все важнейшие оперативно-командные рычаги» РОВСа, «при нем состоит разведка и международный шпионаж». Словом, он настоящий хозяин в РОВСе.

Сравнение — явно в ущерб Миллеру. И вопреки своему обычаю превращать врагов в сплошные ничтожества, «Правда» пером Кольцова всячески превозносила Шатилова, раздувая его таланты и авторитет: «активнейший деятель Гражданской войны», «командовал большими соединениями», а главное — «был ближайшим соратником, личным другом и несменяемым начальником штаба Врангеля». Заглянув в «Записки» П. Н. Врангеля, том пятый «Белого Дела», страница 163-я, Кольцов простер благодать «черного барона» на его бывшего всего восемнадцать месяцев начальника штаба[44]:

«Генерал Шатилов, прекрасно подготовленный, с большим военным опытом, великолепно разбиравшийся в обстановке, отличался к тому же выдающейся храбростью и большой инициативой».

Заведомая ложь о «несменяемости» Шатилова Кольцова не смущала. Нужно было поднять на должную высоту наиболее способного и наиболее авторитетного среди белых генералов. Именно ему честь и место. А тут, по словам Кольцова, Шатилову приходится «терзаться бессильными судорогами честолюбия в обществе выживших из ума старичков» — таких, как Миллер.

«Судороги честолюбия» — это красного словца ради. «Состоявшая при нем разведка», то есть «Внутренняя линия», как раз и была занята подрывом престижа «старческой головки» Миллера и выдвижением на его место «несменяемого» начальника штаба безвременно скончавшегося Врангеля, чей авторитет, слава и популярность никогда не угасали в среде белого офицерства.

Открытые писания Кольцова и секретные письма Закржевского «линейцам» во Франции сомкнулись и били в одну и ту же точку. Их ядовитые стрелы были нацелены в генерала Миллера.

Несостоявшиеся дуэли

Первый съезд национальных группировок вывел Шатилова на политическую арену русского Парижа. Овеянный своей былой близостью к Врангелю, относительно молодой среди белых генералов, пятидесятилетний Шатилов импонировал многим чинам РОВСа. Почва для интриг против генерала Миллера, казавшегося пассивным, хотя и верным стражем кутеповского наследства, была подходящей.

Шатилов и его сподвижники по «Внутренней линии» ратовали за возобновление активных действий против советской власти. Близкие к РОВСу круги национальной эмиграции и влиятельная газета «Возрождение» тоже призывали к активности. Активисты жаждали громких дел, подобных взрыву на Мойке, и упрекали генерала Миллера в пассивности.

В действительности, после саморазоблачения «Треста», больших возможностей у эмиграции не было. Лишенная поддержки со стороны иностранных разведок, сама не имевшая денег и боевых организаций, она могла воевать только словесно, призывая к борьбе и террору.

Приход Гитлера к власти в Германии в 1933 году и его громы и молнии против коммунизма зародили в сердцах многих эмигрантов надежды на войну против СССР, с последующим освобождением России от оков коммунизма. Перед РОВСом разворачивались заманчивые перспективы соучастия в освободительной войне. Его офицерские кадры самой судьбой предназначались для формирования национальной русской армии. И бельмом в глазу был РОВС у деятелей ОГПУ.

В этой усложнявшейся обстановке Шатилов всё больше и энергичнее развивал свою политическую деятельность, стремясь занять первое место в среде национальной русской эмиграции.

В кругах РОВСа его имя произносилось с уважением и надеждами. Но далеко не все были его поклонниками. Особенно резко восставали против его претензий не состоявшие в РОВСе генералы и офицеры.

От случая к случаю в Париже выходила газета «Единый фронт», редактируемая старшим лейтенантом Черноморского флота А. Н. Павловым. Узнав о начавшемся возвышении Шатилова, 30 сентября 1932 года Павлов отправил генералу Миллеру заказное письмо. Копии письма он послал генералам Деникину, Богаевскому, Неводовскому и адмиралу Русину. В резких выражениях Павлов обвинял Шатилова в намеренно злостном руководстве войсками во время апрельских десантных операций из Крыма в Северную Таврию. Павлов утверждал, что Шатилов отправил из Севастополя капитана Зерена с полномочиями за своей подписью для переговоров с Троцким об условиях сдачи армии в Крыму. По его словам, Зерен был переправлен из Керчи на советскую сторону и вернулся в Крым с красными победителями, учинившими под водительством Бела Куна варфоломеевскую ночь оставшимся белым офицерам. Павлов утверждал, что он читал врученный Зерену документ. Возмущенный его содержанием, он тогда же подал рапорт об отставке адмиралу Русину, с намерением «иными методами бороться с эвакуационными героями».

Угрожая опубликовать в печати свои сведения, Павлов настоятельно предлагал генералу Миллеру запретить Шатилову выступать от имени РОВСа, выгнать его из рядов РОВСа и заняться проверкой его деятельности.

Запальчивые и неуравновешенные строки письма Павлова, требовавшего от генерала Миллера ответа в 48-часовой срок, тяжкие обвинения против ближайшего соратника Врангеля и сомнения в справедливости этих обвинений побудили Миллера оставить это письмо без ответа.

Восемь месяцев спустя, 24 июня 1933 года, А. Н. Павлов привел в исполнение свою угрозу, выпустив № 9 «Единого фронта». В этом номере он напечатал свое «Открытое письмо Е. К. Миллеру», статью генерала П. С. Махрова «Добровольцы и их вожди» и письмо в редакцию генерала Д. П. Мельницкого, в резких выражениях обвинявшие Шатилова в измене белому делу.

Разразился скандал. Защищая честь всех руководителей РОВСа, генерал В. К. Витковский вызвал на поединок генерала Махрова. Шатилов вызвал на дуэль Мельницкого.

Генерал Махров от поединка уклонился. А генерал Мельницкий вызов принял. 3 июля в отеле «Терминюс», по соседству с вокзалом Перраш в Лионе, состоялось совещание секундантов обеих сторон. Секунданты Шатилова, генералы Кусонский и Скоблин, и секунданты Мельницкого, генерал Магомаев и полковник Н. Н. Пастернаков, договорились об условиях и назначили на 9 июля поединок на территории княжества Монако. Оружием были избраны дуэльные пистолеты, минимальное расстояние — пятнадцать шагов. 8 июля Шатилов выехал к месту поединка.

Тем временем в Париже заседал Суд чести для генералов РОВСа. Суд решил, что если Мельницкий принесет Шатилову извинения, то тем будет избегнута дуэль.

Не дремало и подполье «Вн. линии». Ближайший помощник Шатилова Закржевский отдал приказание Рончевскому всеми мерами добиваться от Мельницкого отказа от дуэли. Всю свою недюжинную энергию и волю Рончевский вложил в это дело. То он совещался с секундантами Шатилова, то он часами сидел у Мельницкого, убеждая его в нелепости генеральского поединка. Поначалу Мельницкий и слышать ничего не хотел. Но страстные доводы о том, что для русской национальной молодежи сама мысль о возможности дуэли между двумя белыми генералами представляется недопустимой, поколебали Мельницкого. Он уступил уговорам Рончевского и согласился на формулу примирения.